Книга юного конструктора, том 1

— Come on, станем вон там, — сказал Строцци, потом добавил: — Это британцы. Прикомандированные британские эксперты. С начала переговоров о брексите некоторые просто ждут здесь отъезда домой, за пивом и дартсом. Они мне больше по душе, чем англичане, которые, пока брексит не подписан, продолжают работать, но на самом деле лишь старательно срывают нашу работу.

— Ты поэтому пригласил меня сюда? У тебя проблемы с сотрудниками из моего дома?

— Нет, — сказал Строцци и рассказал ему о Jubilee Project.

Хидегкути мгновенно сообразил, что этот проект неизбежно приведет к перекосам. И дело не столько в том факте, что Комиссия планировала действовать в одиночку, против остальных европейских институтов или по меньшей мере без их привлечения, хотя и это, разумеется, было уже весьма проблематично, нет, дело в самой идее: вывести на сцену очевидцев, которые своими биографиями и судьбами засвидетельствуют, что национализм привел к величайшим преступлениям в истории человечества, а в итоге к Освенциму, ввиду чего моральной обязанностью Комиссии должна быть работа над упразднением наций. Вывести из банальной фразы «Освенцим никогда не повторится» требование «преодолеть национализм, а в конце концов упразднить нации» и продать это европейской общественности как моральный принцип и политическую задачу Европейского союза — национальные главы государств и правительств никогда на это не пойдут.

— У нас есть эксперты по всем вопросам, — сказал Хидегкути. — Мы можем устроить хороший дождь, охладить пыл, причем так, чтобы под дождь угодила Комиссия.

— Знаю, — сказал Строцци. — Потому и рассказал тебе.

— «Освенцим никогда не повторится» — прекрасно и правильно.

— О да.

— Так можно говорить в любой праздничной речи.

— Да. Чтобы люди не забывали. Никогда не забывали, потому-то надо повторять это снова и снова.

— Вот именно. Но это не политическая программа.

— Мораль еще никогда не бывала политической программой.

— Прежде всего, если эта мораль порождает конфликты.

— Вот именно. Совет никогда не согласится на упразднение наций. Ведь это означало бы войну. Против Комиссии. И бунт людей во всех странах против Европы.

— Вот именно.

— Стало быть?

— Я тебя понял. Мы задавим этот проект, прежде чем он дойдет до общественности.

Строцци знал, что может положиться на своего друга Аттилу.

И Аттила Хидегкути проделал всю работу. Да и было ее немного. Одна подпись, один телефонный звонок, в сущности, не более чем щелчок пальцами. Тем самым был дан толчок одному шару, тот толкнул следующий и так далее. В результате возникла собственная динамика, причем очень скоро никто уже знать не знал, кто именно положил ей начало, а между тем она безостановочно передает энергию все дальше, пока последний шар не скатится в ничто, в аут, в черную дыру. А это — главное. В этом состояла работа Хидегкути. В итоге даже тот, кто все затеял, оказывался всего-навсего одним из многих шаров, толкнувшим другой шар, по сути, маленьким шариком или просто крупинкой, в конечном счете чем-то невидимым, атомом — расщепляемым ядром непостижимой политической энергии. Уже на другой день венгерский министр иностранных дел позвонил своему «уважаемому коллеге и дорогому другу», австрийскому министру иностранных дел, и сообщил ему, что под предлогом юбилейных торжеств Комиссия намерена начать процесс, который приведет к упразднению европейских наций.

— Ты понимаешь, дорогой друг, что будет, если ЕС издаст декрет, что Австрия не нация? — спросил он. И не сказать, чтобы «лицемерно», ведь для него нация действительно была святыней. Правда, лишь собственная, венгерская. Была ли Австрия нацией или же несчастным случаем истории и ее, одержимую манией величия, справедливо вновь урезали до маленького государства метисов — это ничуть его не интересовало, хотя «приватно», как он любил говорить, он склонялся к последнему. Но знал, что обеспечит себе союзника, если, как он выразился в разговоре с главой венгерского правительства, «слегка подогреет» национализм соседа.

Круглым счетом 86 миллиардов нейронов поддерживали между собой связь, за миллисекунды в тысячах клеток происходили сложные электрические процессы, химические вещества-посланцы исполняли свой долг, синапсы функционировали — короче говоря, австрийский министр иностранных дел размышлял. И всего через секунду-другую уже оценил варианты и принял решение. Первый вариант: до поры до времени ничего не предпринимать, выждать, пока Комиссия выйдет с этим проектом к общественности, а затем от имени австрийской нации подняться на ринг против ЕС. Тут синапсы сперва запылали от блаженства, но что это? Они замигали красным. Противникам ЕС он и без того неплохо услужил своими заявлениями насчет европейской политики в отношении беженцев, еще один шаг на поле принципиального отказа от европейской идеи (хорошо, что в конечном счете она и без того весьма туманна) повредит не только экономике, но и приблизит его к партии правых дебоширов, которые со своим национализмом под лозунгом «первым делом Австрия» встречали все большее одобрение. Он не хотел быть подручным у кузнеца, хотел популярности без налета популизма, а стало быть, ясно: если нация и национализм станут большой общественной темой, у него на руках плохие карты. Отсюда второй вариант: надо заблокировать этот проект. Если он сумеет не допустить принципиальной дискуссии о нации и ее защите, то по любому отдельному вопросу сможет выступить как представитель австрийских интересов, интересов национальных избирателей, а одновременно и как европеец — и тогда будет кузнецом.

Он поблагодарил своего дорогого друга, венгерского коллегу, обещал, «разумеется», согласованное сотрудничество, созвал свою контору и распределил задания. Все торопливо покинули его кабинет, остался только пресс-секретарь, кашлянул. Напомнил министру, что им еще нужно заполнить анкету.

— Какую анкету?

— Для «Мадонны», для женского журнала. Где у нас на прошлой неделе была фотосессия.

— Ах да. Так возьми и заполни.

— Я бы все же предпочел просмотреть ее с тобой, господин министр. Приватные вопросы. Например, любимая книга.

— Что предлагаешь?

— По австрийской традиции, политики обычно называют «Человека без свойств». Ниже опускаться никак нельзя. И живой автор в любом случае табу. Народ не хочет живых.

— Ладно, тогда будем добрыми австрийцами. «Человек без свойств». Его, помнится, еще Крайский любил.

— И Зиновац, и Клима, и Гузенбауэр.

— Одни только красные?

— Нет, еще и Мок, Коль и даже Мольтерер.

— Ниже опускаться нельзя.

— А теперь — любимый литературный герой.

— Что стряслось с этим женским журналом? У них там сплошь германистки работают?

— Нет, господин министр. Только два этих вопроса. Дальше музыка и еда.

— Ну ладно. Стало быть, любимый герой. Как зовут этого, из «Человека без свойств»?

— Ульрих. Но я бы не советовал. Он же «без свойств». К тому же я покопался в Гугле: у него вдобавок проблема с инцестом. Предлагаю Арнгейма.

— Кто таков?

— Вполне подходит, господин министр. Его называют «великим человеком», политиком и интеллектуалом. И у него задушевный платонический роман.

— Серьезно?

— В «Человеке без свойств».

— Обалдеть!

На следующий день польское правительство проинструктировало польских сотрудников ЕС прикрыть эту «кампанию» Еврокомиссии, направленную против гордости польской нации. Прежде всего надлежит указать ГД «Информация», что лагерь смерти Освенцим был германским преступлением, а потому представляет собой чисто германскую проблему. Федеративную Республику Германию от всего сердца приглашают демонтировать германский лагерь смерти на польской земле и сделать его музеем в Германии. Во всяком случае, культура памяти о преступлениях, совершенных оккупационными властями на польской земле, не годится в качестве моральной эгиды экономического сообщества.

Председатель Европейского совета получил ноту от австрийского министра иностранных дел, которая однозначно разъясняла, что Республика Австрия и «за», и «против»: она поддерживает инициативу Европейской комиссии, однако в запланированной форме согласие дать не может. От имени австрийского федерального правительства МИД безусловно одобряет инициативу Европейской комиссии «обеспечить лучшее взаимопонимание между гражданами и Европой», однако же в Австрии не поймут, что польский лагерь, где погибли тысячи австрийцев, должен теперь стать основанием для того, чтобы поставить под вопрос австрийскую нацию.