Книги Бахмана

Однажды, по его просьбе, она перечислила все смертные и простительные грехи. Хотя она проходила катехизис лет двадцать пять, а то и тридцать назад, список этот показался (ему по крайней мере) абсолютно полным и точным. Однако порой толкование их казалось неясным и туманным. Порой один и тот же поступок представляли то смертным грехом, то простительным. Похоже, это зависело от наличия у согрешившего умысла. Преступного умысла. Это она так сказала во время их очередного затянувшегося спора? Или Фредди только что нашептал ему на ухо? Преступный умысел. Это словосочетание почему-то одновременно тревожило и озадачивало его.

Он считал, что в конце концов вычленил из всей этой мешанины два самых главных и страшных смертных греха: самоубийство и убийство. Однако затем беседа с Роном Стоуном заставила его усомниться в своей правоте. Порой, по мнению Рона (они сидели тогда в баре и выпивали), убийство бывает простительным грехом. А иногда и вовсе грехом не считается. Хладнокровно продуманное убийство подонка, который изнасиловал твою жену, – это грех простительный. Убийство же врага в честном бою – так выразился Рон – это и вовсе не грех. Если верить Рону, то американские солдаты, десятками отправлявшие на тот свет немцев и японцев, – это настоящие агнцы Божии, и уж им-то на Страшном суде ничто не должно грозить.

Оставалось одно самоубийство, это свистящее слово.

Он приближался к месту проведения дорожных работ, огражденному раскрашенными, как зебры, черно-белыми барьерами с отражающими свет мигалками и яркими оранжевыми щитами, которые ненадолго высветились его фарами. На одном щите было написано:

ВРЕМЕННОЕ ОКОНЧАНИЕ ДОРОГИ

А на другом:

ОБЪЕЗД – СЛЕДИТЕ ЗА ЗНАКАМИ!

И на следующем:

ВЗРЫВНЫЕ РАБОТЫ!

ОБЪЕЗД

Он подъехал поближе, установил рычаг коробки передач в положение стоянки, включил аварийную сигнализацию и выбрался из машины. Подошел к полосатым барьерам. В свете оранжевых мигалок снег казался гуще и причудливо окрашенным.

Он вдруг вспомнил, что плохо разобрался в отпущении грехов. Поначалу ему казалось, что это очень просто: совершил смертный грех – и тебе нет прощения, ты проклят навеки. Можно проклинать Мэри, пока у тебя язык не отвалится, и все равно отправиться в ад. Однако, по словам Мэри, это было не совсем так. Существовала исповедь, искупление, повторное посвящение и так далее. Все это представлялось крайне запутанным. Христос говорил, что убийца лишен вечной жизни, но, с другой стороны, учил, что каждый, кто в Него верит, никогда не умрет. Каждый. Похоже, в библейской доктрине было не меньше лазеек, чем в купчей, составленной ловким юристом. Однако к самоубийству все это не относилось. Самоубийца не может исповедоваться, покаяться и получить отпущение грехов. К тому же…

А почему он вообще обо всем этом думал? С какой стати? Ведь он не собирался никого убивать и уж тем более не был намерен покончить с собой. Ему никогда даже мысли о самоубийстве не закрадывались. До самого последнего времени, во всяком случае.

Он уставился на полосатые барьеры, и внутри у него похолодело.

Дорожные машины внизу были в полном сборе. Их припорошило снегом, а над всеми возвышался кран-разрушитель. Мрачная неподвижность усиливала гнетущее впечатление. Застывшая стрела придавала ему сходство с чудовищным богомолом, погрузившимся в зимнюю спячку.

Он отодвинул с дороги первый попавшийся барьер. Тот оказался на удивление легким. Вернулся в «ЛТД», включил первую скорость и медленно съехал к дороге по крутому склону, укатанному мощными машинами. Затем снова установил рычаг в положение стоянки, выключил мигалку, выбрался из машины, вскарабкался по склону, поставил барьер на место. И спустился на дорогу.

Открыв багажник, он осторожно извлек оттуда ведро с бензином. Затем, обогнув машину, открыл правую переднюю дверцу и поставил ведро на пол возле коробки с бутылками. Снял с ведра крышку и поочередно обмакнул в бензин каждую тряпку-фитиль. Потом, прихватив с собой ведро, залез на кран и осторожно, пытаясь не поскользнуться и не расплескать горючую жидкость, забрался в незапертую кабину. Сердце от возбуждения гулко колотилось, а горло, казалось, сжимал тугой кулак.

Он принялся поливать бензином сиденье, приборный щиток, рычаги управления. Выбрался на ступеньки и выплеснул остаток бензина на капот крана. Воздух заполнился удушливыми испарениями. Перчатки тоже промокли в бензине, и пальцы тут же окоченели.

Спрыгнув на землю, он поспешно стащил перчатки и рассовал их по карманам. Первый коробок спичек вывалился из онемевших пальцев. Он вытащил второй, но первые две спички погасли на ветру, так и не успев разгореться. Он повернулся спиной к ветру и, прикрыв коробок ладонями наподобие шатра, ухитрился разжечь следующую спичку. Поднес ее к остальным, которые тут же с громким шипением вспыхнули. Он швырнул объятый пламенем коробок в кабину крана.

В первое мгновение он решил, что спички погасли, потому что ничего не случилось. Однако в следующую секунду раздался громкий хлопок – плоп! – и кабину озарила ослепительная вспышка. Пламя было столь сильным и ярким, что он невольно отпрянул и поспешил прикрыть глаза ладонью.

Огненная рука выползла из кабины, скользнула по капоту и, словно немного поколебавшись, юркнула под капот. На этот раз последовавший взрыв был просто оглушающим. БАБАААХ! И вдруг сорванный капот взмыл в воздух, вертясь штопором. В тот же миг что-то просвистело мимо его уха.

А ведь горит, подумал он. Полыхает, скотина чертова!

От избытка чувств его ноги сами кинулись в пляс. Дикарский танец в ночи у костра. Искаженное от радости лицо искрилось улыбкой. Сжатые в кулаки руки вскинулись над головой в торжествующем салюте.

– Урр-аа! – заорал он ветру. А ветер подхватил и вернул с удвоенной энергией: – Урр-аа! Урр-ра, черт побери!

Он бросился бежать к своей машине, но в последнюю секунду поскользнулся и упал. Возможно, как раз это спасло ему жизнь, потому что именно в этот миг взорвался бензобак крана и фонтан пламени брызнул во все стороны футов на двадцать. Раскаленный осколок прошил насквозь правое стекло его автомобиля; по сторонам от пробоины пьяной паутинкой разбежались трещины.

Он встал из снега, оглушенный, и поспешно забрался в машину. С трудом вставил онемевшими пальцами ключ в замок зажигания и нажал на педаль акселератора. Объятый пламенем кран полыхал исполинским адским костром; ветровое стекло вылетело.

– Во горит! – завизжал он. – Ты видишь, Фредди?

Обогнув на машине кран, он обернулся; лицо его в бликах пламени казалось маской ряженого. Он ткнул указательным пальцем в приборный щиток, но лишь с третьей попытки угодил в кнопку прикуривателя. Дорожные машины выстроились гуськом по левую руку от него, и он опустил стекло со своей стороны. Опустевшее ведро перекатывалось по полу, а бутылки с «коктейлем Молотова» громко звякали и дребезжали.

Кнопка прикуривателя выскочила наружу, и он резко – обеими ногами – затормозил. Фургончик запетлял и остановился. Он вытащил прикуриватель и, достав из коробки первую попавшуюся бутылку, прижал фитилек к мерцающей головке. Пропитанная бензином тряпочка вспыхнула, и он швырнул бутылку в ближайший бульдозер. Бутылка разбилась о заляпанный грязью корпус, и ручейки пламени весело хлынули во все стороны. Он воткнул головку прикуривателя на место, проехал футов двадцать и метнул три бутылки в темную махину грейдера. Первая пролетела мимо и беспомощно зашипела в снегу, вторая разбилась о корпус, а вот третья угодила прямехонько в кабину.