Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.
Шрифт:
С особой признательностью хочу вспомнить Якова Ивановича Менцендорфа (1898–1965), чей профессионализм, честность и преданность делу не раз спасали в те страшные годы и меня, и Библиотеку. Яков Иванович работал у нас с 1935 года, поступил к нам в справочно-библиографический отдел, возглавлял отдел комплектования, а в 1940 году стал заместителем директора по научной работе.
Это был уникальный человек: полиглот, эрудит, прекрасно разбиравшийся в общественно-политической литературе Западной Европы и США. По собственному почину он следил за "идеологической чистотой" Библиотеки, особенно наших книжных фондов, внимательно изучал все наши выставки, чтобы ни одна опальная фамилия не просочилась. После его проверки ни один цензор не мог к нам придраться. Искренность и честность Якова Ивановича снискали ему уважение коллег и читателей.
Давний читатель и друг Библиотеки Лев Копелев вспоминал:
"В те годы Библиотека иностранной литературы оставалась едва ли не единственным в Москве учреждением, в котором не обнаружили "вражеского гнезда", никого не разоблачили. Разумеется, время от времени и в библиотеке созывались собрания, читались доклады о "коварных методах вражеских разведок", принимались резолюции с требованиями "беспощадно карать". Однако в 1938–1939 гг., когда я уже был постоянным читателем, завсегдатаем библиотечных будней и праздников, не помню, чтобы кто-нибудь из сотрудников "исчезал" или кого-то "прорабатывали". Но именно в это время заместителем Маргариты Ивановны стал Яков Иванович Менцендорф. Он был необычайным человеком, и его назначение по тем временам
Он был образованный историк, филолог, владел несколькими иностранными языками, отличался чрезвычайной добросовестностью, кропотливой точностью и аккуратностью. В 1937 г., когда шло повальное "разоблачение двурушников", Яков Иванович прислал из Лондона письмо в ЦК партии, в котором признавался, что в 20-е гг. некоторое время сочувствовал оппозиции, сомневался в "генеральной линии", что это воспоминание мучило его и он должен и может быть только предельно откровенен с партией… Его немедленно отозвали из посольства; некоторое время он оставался безработным. Маргарита Ивановна не побоялась назначить его сотрудником справочно-библиографического отдела. Вскоре он стал главным цензором Библиотеки. Некоторые сотрудники говорили: "Наша Маргарита хитрая — взяла себе такого помощника, и сама уже о бдительности не беспокоится. У Якова Ивановича комар носа не подточит. Он раньше любого главлита знает, какую книжку перевести в спецхран, какие фамилии вычеркнуть из каталогов". (Когда в 1956 г. я после реабилитации пришел в библиотеку, Яков Иванович дружелюбно и с неподдельной радостью встретил меня: "Ох, сколько я туши потратил, вычеркивая вашу фамилию и на карточках и в каталогах… Но все хорошо помню, теперь восстановим…")".
1 декабря 1934 года был убит Киров. Хорошо помню, как везли гроб с его телом по Мясницкой улице, где мы жили, с Ленинградского вокзала в Колонный зал. В тот день нам не разрешили выходить из квартир. Двор, подворотня, улицы — все было пусто, ворота закрыты, только "люди в штатском" и солдаты. В доме, выходившем фасадом на Мясницкую, в квартирах с окнами на улицу дежурили сотрудники "органов". Было зловеще тихо и страшно. Закрадывались плохие предчувствия.
Аресты 1937–1938 годов меня лично обошли. Мне кажется, что меня спасло то, что я и мой муж не были в дружбе, как говорят, "домами" с известными людьми того времени, хотя мои возможности здесь были огромны. Многих я знала по работе, со многими арестованными в те годы мы с мужем отдыхали на курортах. Но "домами" никогда не дружили. Жили мы довольно замкнуто. Общались вне работы только в кругу нашей большой семьи и с друзьями, в основном дореволюционными, саратовскими.
Большие неприятности грозили мне весной 1938 года. Целый год я ходила, как тогда говорили, "под прокурором". Еще в июле 1937 года поступило в Библиотеку заявление заведующей отделом выдачи книг Е.Д.Айзнер о том, что "директор ГЦБИЛ т. Рудомино нарушила революционную законность, уволив меня с 28 мая с. г. с работы, зная, что я еще 26 мая с. г. не вышла на работу по болезни, имея с указанного числа больничный лист". Далее в заявлении Айзнер сообщала, что "заболела еще раньше в результате организованной директором травли" — реакции на ее критические выступления. Даже перечислялись "преступления", совершенные в Библиотеке, и выражалось требование о восстановлении на работе. В связи с "делом Айзнер" дирекция Библиотеки направила в парторганизацию письмо, которое показывает ту обстановку, в которой проводились чистки и аресты, выдержки из которого привожу ниже:
"…Айзнер в своем заявлении писала, что в Библиотеке читатели арестовываются пачками. Однако подсчитано, что при взыскании от читателей Библиотеки задержанных книг, на 10 ООО читателей было обнаружено 26 арестованных читателей по отделу выдачи и 18 арестованных читателей по основному книгохранению. Далее Айзнер пишет о задвижении классиков марксизма-ленинизма за счет выдвижения литературы врагов народа (Радек, Каменев). Это не так. Согласно указаниям Комиссии Совнарконтроля, Библиотекой были установлены еще в конце 1935 года категории для художественной литературы: первая категория — рекомендуемая литературы; вторая категория — оставляемая в книжном фонде; третья категория — для индивидуального пользования и четвертая категория — для передачи в другие библиотеки для обмена, макулатура и пр. В начале 1936 года бывшим заместителем директора Ондрачеком эти категории механически были перенесены на социально-экономическую литературу. Этот механический подход в конце 1936 года был осужден, и был организован вторичный пересмотр социально-экономического фонда. Во время этого пересмотра в тысячной массе социально-экономической литературы были обнаружены единичные экземпляры старых изданий классиков марксизма-ленинизма, помеченные второй категорией. В связи с этим вся работа предыдущего консультанта Петермейера была вновь проверена, и итоги были тотчас же сообщены в партийную организацию. Обнаруженные экземпляры никакого ущерба читателю не причинили, так как 99 % книг находились в первой категории. Что касается книжки врага народа Радека о т. Сталине, то отнесение ее к первой категории было проведено в то время, когда эта статья была напечатана в центральном органе, газете "Правда". Книга была изъята по появлении в печати сведений о вредительской деятельности Радека. Что касается Каменева, то, вероятно, речь идет о предисловии к отдельным книгам марксизма-ленинизма. В свое время Главлитом было дано указание не изымать подобные предисловия из произведений классиков марксизма-ленинизма.
Далее Айзнер заявляет, что Библиотекой замаринованы "Капитал" Маркса и "Основы ленинизма" Сталина. Это не так. В основных фондах Библиотеки, как в центре, так и в филиалах, эти сочинения имеются в десятках экземпляров, всемерно продвигаемых нами в политико-просветительной работе с читателями. Что касается упомянутых Айзнер книг, то они относятся к остаткам передвижного фонда, который приобретен Библиотекой на средства ВЦСПС в 1933–1935 годах для снабжения иностранных рабочих, работающих на предприятиях Советского Союза. За эти годы Библиотекой в порядке передвижных библиотек было разослано более 500 тысяч экземпляров литературы, в основном, социально-экономической, издававшейся у нас Издательством иностранных рабочих. Заявление Айзнер о том, что Библиотека якобы выписывает фашистскую литературу за счет антифашистской, является злостной клеветой. Такого случая не было, и в своем заявлении Айзнер не имеет ни одного факта для доказательства. Выписка книг из-за границы производится специалистами в области западной литературы и языка. Полученные книги проверяются Главлитом и Политконтролем самой Библиотеки для распределения по фондам, после чего передаются для работы читателям. Заявление Айзнер о том, что Библиотеке не следует выписывать из-за границы переводы советских писателей, обнаруживает ее полное непонимание необходимости собирать в Советском Союзе переводы советских писателей на иностранных языках. В отношении библиотечных кадров Айзнер заявляет, что значительная часть сотрудников Библиотеки была арестована, другие — неблагонадежны, штат засорен и т. п. По этому поводу разъясняю:
а) За 1936–1938 годы в Библиотеке было арестовано 3 человека:
Ондрачек — работал в Библиотеке с конца октября 1935 года по февраль 1937 года, бывший член ВКП(б). Направлен был в Библиотеку Библиотечным управлением Наркомпроса;
Винклер — работал в Библиотеке с января 1937 года по январь 1938 года, бывший член Коммунистической партии Германии (КПГ). Был направлен в Библиотеку Коминтерном и Главполитом Наркомпроса;
Темкина — работала в Библиотеке с марта 1937 года по март 1938 года. Зачислена была в штат Библиотеки в порядке предложения труда.
б) Что касается указанных в заявлении Айзнер Петермейера и Штукке, якобы сотрудников ГЦБИЛ, разъясняю:
Петермейер работал в ГЦБИЛ сдельно, по договору, с октября 1935 года по февраль 1936 года, т. е. 3–4 месяца. В штате
Библиотеки не состоял, будучи в то же время в штате Института философии заведующим кафедрой, профессором. Бывший член ВКП(б). Арестован в 1937 году, более чем через год после окончания работы в Библиотеке.Штукке — был в штате Библиотеки с октября 1935 года по июнь 1936 года. При том в январе 1936 года был снят с заведования сектором как не справившийся и временно оставлен в Библиотеке по требованию отдела иностранных кадров ЦК ВКП(б), Коминтерна и Наркомпроса. Арестован также через год после увольнения из Библиотеки.
в) Что касается всех остальных упоминаемых в заявлении сотрудников, то: Курелла А.И. — член Союза советских писателей, работает в настоящее время в журнале "Интернациональная литература". Ушел из ГЦБИЛ по взаимной договоренности;
Пожарский Н.И. — главный библиотекарь в ГЦБИЛ и по совместительству и. о. директора Театральной библиотеки Комитета по делам искусств. Крупный специалист в области библиографии западного литературоведения. Печатает статьи в энциклопедиях, журналах и т. п.;
Гросс В.А. — выдвинута 8 марта 1938 года заведующим сектором филиалов при заводах. В настоящее время председатель месткома ГЦБИЛ.
д) По вопросу о так называемой "маленькой комнате". Айзнер заявляет, что дирекция "запрятала 50 ООО книг" и для того, чтобы "скрыть преступление", вывезла их потом в течение нескольких дней неизвестно куда. Заявляю, что в этой комнате хранился обменный фонд и книги мало пригодные Библиотеке, всего около 25 ООО книг, которые согласно плану I квартала 1937 года были разобраны, часть передана в другие библиотеки, часть введена в фонды ГЦБИЛ, часть оставлена в обменном фонде <…>
е) В заявлении Айзнер говорится, что в течение шести месяцев ни парторганизацией, ни дирекцией, ни общественностью не обсуждался вопрос о враге народа Ондрачеке. Неверно: сейчас же после ареста Ондрачека т. Никифорова совместно с месткомом созвала профоргов и актив Библиотеки на совещание, где обсуждался специально вопрос об Ондрачеке. Кроме того, на 3–4 общих собраниях неоднократно ставился и обсуждался этот вопрос при докладе директора о плане 1937 года, а также на активе, при выборах нового месткома и т. п.
ж) На указание Айзнер о травле беспартийных сотрудников Савич и Ройзман со стороны парт-секретаря и директора сообщаю, что Айзнер по приходе к руководству отдела выдачи книг поставила перед дирекцией и парторганизацией вопрос о немедленном снятии с работы Савич и Ройзман как "саботажников и вредителей, мешающих ей наладить дело". К сожалению, дирекция и парторганизация доверились Айзнер и отпустили этих сотрудников, но вскоре, разобравшись в деле по существу, убедились, что это явная клевета. Эта клевета явилась результатом критики на производственных совещаниях работы Айзнер со стороны этих работников. Признав открыто свою ошибку, мы вернули т.т. Савич и Ройзман на работу в Библиотеку.
з) Айзнер указывает, что снятие ее с работы заведующей отделом выдачи книг вызвано критикой ею руководства Библиотеки. Я заявляю, что ни на одном общем собрании, ни на одном совещании, ни во время переговоров с директором, Айзнер нигде и никогда не критиковала руководство.
Ненормальные отношения между Айзнер и коллективом сотрудников отдела выдачи книг вынудили меня ускорить снятие с заведования отделом Айзнер, как не справившуюся с работой и дискредитирующую производство недопустимым отношением к сотрудникам в советском учреждении.
Директор ГЦБИЛ /Рудомино/
Аналогичное письмо было направлено за подписью парторга ГЦБИЛ Никифоровой в Партколлегию ЦК ВКП(б).
Всего того, что было написано Айзнер, было вполне достаточно для обвинения меня во вредительстве и для ареста. Но что-то отвело от меня эту опасность, очевидно, я не была в списках на арест, никто из арестованных не дал на меня показаний и никто конкретно не претендовал на мое место директора ГЦБИЛ. А может быть, просто повезло. Я сняла с работы Айзнер, а прокурор прекратил дело.
Однако все это для меня даром не прошло. Я перенесла грипп на ногах, некогда было слечь, в результате получила осложнение — воспаление тройничного нерва и потерю обоняния. Почти месяц не работала. Но в октябре все же провела курсы-конференцию в ГЦБИЛ для периферийных библиотекарей по работе с иностранной книгой. Конечно, сильно напряглась и с 20 октября опять свалилась. Попала в больницу с головокружением, потерей работоспособности. Не могла долго читать, громко говорить, волноваться. Все это вызывало головокружения. Были минуты отчаяния.
После арестов в Библиотеке и в Коминтерне у нас оказался на руках трехлетний немецкий мальчик Андрюша Оппенгеймер — сын арестованных немецких коммунистов, в то время коминтерновских работников. Мы с Василием Николаевичем взяли его к себе. Мальчик быстро привязался к нашей семье. Он говорил по-русски и мало кому в голову приходило, что он иностранец. Мы с Василием Николаевичем решили его усыновить. Но этому совершенно категорически воспротивилась Анна Ивановна. Мы прекрасно понимали, что вся тяжесть заботы о новом маленьком члене семьи ляжет на нее. Ее слово было решающим, и мы ничего не смогли сделать. Пришлось отдать мальчика в детский сад Наркомпроса, с которым в августе 1941 года он и моя дочка Марианна с Анной Ивановной были эвакуированы сначала в Саратов, а потом в город Оса Пермской области. В октябре 1943 года они вернулись в Москву, и Андрюша жил у нас несколько месяцев.
В конце 1943 года я нашла бездетную семью, очень хороших, добрых, обеспеченных русских людей, которые взяли его у нас и усыновили, дали новое имя и свою фамилию. Новые родители полностью порвали связь с знавшими мальчика людьми, и он, очевидно, вырос, даже не подозревая о своем немецком происхождении.
Плодотворным оказалось сотрудничество с такими организациями, как ВОКС, Международная организация помощи революционерам (МОПР), Союз советских писателей. На интернациональных вечерах неоднократно выступали Анри Барбюс, Мартин Ан-дерсен-Нексе, Поль Вайян-Кутюрье, Луи Арагон, Эрих Вайнерт, Эми Сяо, Вилли Бредель, Иоганесс Бехер, Жан Ришар Блок и другие писатели и общественные деятели зарубежных стран. Пели в Библиотеке Поль Робсон и Эрнст Буш. В ГЦБИЛ образовался, по сути дела, интернациональный клуб писателей и деятелей культуры зарубежных стран. Библиотека получила от своих зарубежных друзей — А.Барбюса, Ж.Р.Блока, Зденека Неедлы и других — ряд интересных книжных коллекций. Среди них выделяется тысячетомная коллекция испанской классической литературы — Дар испанского народа (ДИН), собранная в Мадриде правительственной комиссией республиканской Испании и присланная в Москву в мае 1938 года. Эта коллекция стоит в одном из читальных залов Библиотеки в старинных шкафах красного дерева.
Мысль о создании собрания испанских книг для нашей страны возникла на Втором Международном конгрессе писателей-антифашистов (июль 1937). Заботу о сохранении культурного наследия Испании проявляли как представители старшего поколения, например, знаменитый испанский поэт Антонио Мачадо, так и творческая молодежь. На Конгрессе эта мысль прозвучала в проникновенном и ярком выступлении испанского писателя Хосе Бергамина и была поддержана членами советской делегации — Михаилом Кольцовым и Ильей Эренбургом.
Мысль о создании коллекции испанских книг в дар Советскому Союзу была реализована почти сразу после Конгресса. В августе 1937 года в Валенсии, в то время столице республиканской Испании, при активном содействии Ассоциации культурных связей с СССР, была создана специальная правительственная комиссия для сбора "Библиотеки испанских книг", как ее называли в то время в Испании. В состав комиссии вошли крупнейшие ученые и писатели, представители общественности. Комиссия работала в чрезвычайно тяжелой обстановке — в перерывах между бомбардировками. Однако в короткие сроки была собрана ценнейшая коллекция испанских книг, которая дала возможность советским людям подробно узнать об Испании, о ее культуре, ее прошлом и настоящем.
В коллекцию вошли книги, вышедшие в крупнейших издательствах Мадрида и Барселоны во второй половине XIX и первой четверти XX века. Книги и другие печатные издания подбирались так, чтобы можно было проследить развитие испанской культуры и науки, начиная с периода раннего средневековья до времени создания коллекции, по наиболее значительным произведениям испанских писателей, философов, ученых, вошедшим в золотой фонд мировой культуры и науки и прославившим творческий гений испанского народа.