Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями

Потом эти малосочетаемые люди сошлись, и получилась образцовая рэп-команда.

Бледный привнес омский (на зуб – не хуже самурайского) стоицизм, жизнью оплаченную философию жителя рабочих окраин, бескомпромиссность, самоуверенность, твердость позиции – харизму, короче. И органичную способность без страха говорить о самых неприятных и трудных вещах. И свой личный, мрачный, но остроумный артистизм.

Ант – великолепную музыкальность, мажорный лиризм, замечательное человеческое обаяние, романтизм. И органичную способность без страха говорить о самых сердечных, тихих, тайных вещах – например, о любви к матери. И опять же личный, улыбчивый, неиссякаемый, природный артистизм.

Они оба, кстати говоря, готовые претенденты на дельные актерские работы, и, по-моему, кое-какие подвижки в этом направлении уже есть.

Группу считают «правой», что, очевидно, раздражает Бледного.

Во-первых, он высказывается в том смысле, что все эти разделения на левый-правый задуманы для того, чтоб делить и дурить людей. Во-вторых, в своем ЖЖ Бледный периодически предлагает всем любителям покидать «зиги» идти лесом как можно дальше.

Помню, после одного из концертов к Бледному подошел нетрезвый характерный типаж и начал без должного уважения задвигать: «Андрей, тебе пора определиться – с нами ты или нет! Определяйся, короче».

«Это ты меня будешь определять?» – спросил Бледный и уронил типажа даже не ударом кулака, а просто положив ладонь ему на лицо и резко выпрямив руку.

Но, с другой стороны, это ж Бледный спокойно сформулировал: «Больше русских детей – ведь было бы странно, / Если б я переживал о демографии Таджикистана». У нас такие вещи сразу идут по разряду самого пещерного национализма. Дикие времена, дикие люди.

«Будь белым – будь самим собой!» – давно заявили Ант и Бледный, делая ставку на русский рэп и русский смысл, а не обезьяне подражательство.

Правильная ставка. В конце концов, русские иконописцы учились у греков, а свои книги мы издаем на бумаге, придуманной китайцами. И что теперь?

Отныне рэп – национальная русская музыка. Это нормально.

Поэт и Кo

Иван Волков Стихи для бедных (М. : Воймега, 2011)

Волкова я впервые увидел в Липках – есть такой приют для более-менее молодых писателей и поэтов.

Волков тихо сидел за столиком в баре, иногда наливал себе водки из принесенной с собой бутылки, которую держал где-то возле ноги в пакете. Пил без закуски, никому не предлагал – желающих там всегда человек триста ходит вокруг, всех не угостишь. Но если просили – наливал. Чуток.

Создалось твердое ощущение, что это никакой не понт. Просто сидел и мирно пил, совершенно не светился. Было видно, что он делает это периодически и, в общем, умеет это делать.

Уже потом я почитал стихи Волкова.

Давайте я еще раз примерно в том же виде повторю вышеизложенную фразу.

Итак, прочел стихи Волкова.

Сразу возникло ощущение, что это никакой не понт. Было видно, что он делает это периодически и, в общем, умеет это делать.

Я как-то для себя заметил, что сейчас пишут очень мало прозы, которую можно дать почитать маме, и очень мало стихов, которые хочется выучить наизусть.

Хотя отличной прозы сейчас очень много и настоящих, высокой пробы поэтов тоже наберется добрая дюжина.

Но просит мама почитать хорошую книжку, и думаешь: ох, этого маньяка точно не дам, и этот ее огорчит, а у этого вообще кошмар на душе творится, да и этот мой коллега совсем больной на голову… Ну, и сам я, мягко говоря… В общем, перечитайте, мама, «Тихий Дон» лучше.

Или читаешь поэтическую книжку и думаешь: ах, какой мастер, ох, как рифмует. Или наоборот: ах, какой мастер, даже рифма ему не нужна. Но чтоб мне захотелось с этими стихами жить – такое редко случается.

А у Волкова я прочел и сразу что-то запомнил, зазубрил, хожу теперь с этим: «Подари мне губную гармошку: / Я когда-нибудь для куражу / Перед тем, как звонить в неотложку, / Помычу на низах, погужу – / Бессловесное грубое пение / Будет лучше любой тишины, / Ибо жалость дороже презрения / И несчастие старше вины».

В связи с Волковым многие, думаю, сразу вспоминают Рыжего. Волкова, наверное, это несколько раздражает. В том числе потому, что стихи он писал и до Рыжего, и даже по годам постарше его будет, и вообще – схожесть эта вовсе не в области поэтики кроется, а в области жизни как таковой. Допустим, одному человеку попало картечью в грудь, или ампутировали руку, печень, ногу – и второму тоже, все то же самое. Значит ли, что второй первому подражает?

Писать под Рыжего пытаются многие – лично у меня по прочтении реакция чаще всего одна и та же: ну не веришь ни одному слову. Кубики те же, а домик разваливается. Так последние сто лет сто тысяч человек пытались писать под Есенина – черта с два у кого вышло.

У Волкова все давно получилось, потому что за базар отвечено, натурой оплачено и пропечатанное в книжке надиктовано былью, бытом и всем, чем полагается.

Соблазнить бы эту деву, разливающую пиво На окраине, в дешевом и приятном кабаке, За щекой у королевы, королевы недолива Поселиться на покое где-нибудь невдалеке. Ни в Москву, ни за границу никогда не соблазниться, Навсегда обосноваться в лучшем месте на земле, Потихонечку спиваться, забывая ваши лица. Перечитывать Лескова, Стерна, Диккенса, Рабле.

Такая, казалось бы, простая мелодия. Настоящая, как река. Сними, казалось бы, штаны с рубахой, ступи в воду – и сразу поплывешь так же красиво по воде и почти уже над водой. Но как ни поглядишь: то один растелешился, то другой – взмахнут руками, падут в реку, брызги во все стороны, шум, гам – а песни не выходит. И вот один пошел ко дну, а другой вернулся на берег, стоит, мерзнет, тело белое, неприятное. Оденься, земляк.

Я хотел бы процитировать всю книгу Волкова. Потому что он убедительней всего того, что можно сказать про него.

Вот если б я на самом деле (Клинически) сошел с ума, Мне распахнули бы постели Блатные желтые дома. Мои друзья нашли бы средства На первый мой лечебный год, Я стал бы жить из смерти в детство И видеть мир наоборот.

Он не видит наоборот. Он просто видит и находит для того, чтоб сказать об этом, правильные слова.

Волков живет в Костроме. Работает тренером по шахматам в ДЮСШ. Книжка «Стихи для бедных» тоненькая, и ее, думаю, нигде не купишь, кроме как в «Фаланстере».