Княгиня Екатерина Дашкова

— Но не ломайте же себе головы над подобными мелочами. Это уже слишком!

— Государыня, тем не менее, думаю, вам небесполезно знать, что намеченный штат должен состоять из двух секретарей, двух переводчиков, казначея и четырех сторожей — для топки и уборки здания. На них потребуется три тысячи триста рублей. Остальные тысячу семьсот я предназначаю на покупку дров, бумаги и книг.

— И вы хотите на такие гроши основать библиотеку?

— Нет-нет, государыня, это будут только ежегодные прибавления. В качестве основной библиотеки я предназначаю мою собственную. Она достаточно обширна и тщательно подобрана.

— В таком случае давайте сразу же решим все вопросы. Если я стану выдавать ежегодно тысячу двести пятьдесят рублей на жетоны и медали, этого будет достаточно?

— Вполне, ваше величество.

— Что ж, будем считать, что наше новое платье застегнуто на последнюю пуговицу. Не так ли, княгиня?

— Вот и Романа Ларионыча не стало. Какой год, какой страшный год, мой друг!

— На все Господня воля, Иван Ларионыч. Всевышнему виднее, чей век продлить, чей укоротить, да и пожил братец твой немало. На семьдесят шестом году убраться — не всякому такой век дан. На шестнадцать лет братца Михайлу Ларионыча пережил, а старше-то всего на семь годков.

— Да если так сказать, сколько уж родни-то нашей воронцовской ушло. Сестрица Марья Ларионовна двадцати восьми годков от нас ушла, в шестьдесят пятом году, поди.

— Племянница Аннет и того не прожила. Что ж ей, голубушке, всего-то двадцать шесть годков набежало. Графиня Анна Карловна как по дочке убивалась.

— Тут ты меня, Иван Ларионыч, никогда не убедишь. Жалеть каждого человека надобно, а то, что с мужем путем жить не стала, того тоже со счетов не сбросишь. Чем ей плох-то был Александр Сергеевич? Собой не так чтоб хорош, так с лица не воду пьют. Ростом, вишь, не вышел. Так на то пословица есть: мал золотник, да дорог. И богат свыше меры, и при дворе принят, и должности одна за другой почетные. Ведь больше всего покойница племянненка балы любила. Только бы и красоваться при дворе, ан нет, разводу потребовала. Да где такое видано!

— Да ты, друг мой, себя не тревожь. Знаешь, я с тобой, Марья Артемьевна, в таком деле согласный. Нехорошо вышло, совсем нехорошо, да дело прошлое — чего уж поминать. Зато княгинюшка наша Катерина Романовна который год как князь Михайлу похоронила, а о другом браке и думать не хочет. Может, и легче бы ей было с новым супругом. Дела-то после муженька ей какие плохие достались.

— Так ведь распуталась Катя с ними. Копеечки долгу не оставила, а честь да верность свою соблюла. Сама мне последний раз сказала, что обеим нам траур по гроб носить, мне по отцу, ей по супругу.

— Не знал я, что разговор у вас с ней серьезный был.

— А был, был. Очень Катя батюшкиными прожектами интересовалась, как он монархию, ограниченную правами шляхетства, видел. Я и рассказала, что батюшка мыслил Сенат, как при Петре Великом, восстановить и нижнее правительство составить, а для крестьянства, духовного и городского сословия каждому свои привилегии большие. О просвещении Катя расспрашивала.

— Помнится, батюшка твой больше всего за грамотность общую ратовал.

— С того и начинал — чтоб все грамоту знали, а шляхетство и духовенство высокой образованностью отличались. За то Артемию Волынскому и приговор был — живым на кол посадить, а до того язык вырезать, чтоб никому впредь неповадно было на власть монаршью посягать, будто шляхетство о государстве своем не радетели!

— Полно, полно, Марья Артемьевна, как можно душу так терзать? Уж сколько лет прошло.

— Сколько, говоришь? Да сорок три. Двадцать седьмого июня сорокового года голову Волынскому отрубили — милость такую, замест первого приговора, оказали. Сорок три, а для меня что вчерашний день. У Кати, гляжу, тоже сердце болит.

— Да по отце что-то не больно она убивалась.

— Не казни ее, Иван Ларионыч, не казни. Дочерью она всегда примерной была. Это уж твой братец мудровал — то казнил дочку невесть за что, то миловал. Раскидал детей по сторонам, кого куда, и думать про них забыл. Об одном кармане своем думал.

— Грех невелик.

— Известно, не грех. А дочке бы помочь при его-то доходах мог, да не стал. Катя все сама сделала. Дом московский как славно достроила. Пригородное поместьице свое под Петербургом обставила — что дом каменный, что сад регулярный. Вот до Троицкого ее мы с тобой не добрались, а сказывал мне племянник твой Александр Романович, диво дивное какой порядок в хозяйстве да красота в усадьбе.

— Вон как теперь Академией занимается. Лектриса-то ее, фамилии не упомню, сказывала, дни напролёт за бумагами сидит. Одному Богу известно, откуда хватка взялась. Что ни день императрице о делах докладывает.

— Ох, недолгая это песня.

— Почему же, Иван Ларионыч?

— А потому, для императрицы забавы одни нужны. Поиграет в Академию, да и бросит, а княгинюшку нашу, как муху осеннюю, прогонит. Сама увидишь.

— Да ведь врага-то ее главного, вишь, не стало. Днями и граф Григорий Григорьевич Орлов прибрался.

— Да что ей в нем! Бывший фаворит — невелика опасность. На мой разум, граф в последние годы дружиться с Катенькой хотел — Артемий, как вместе с ней по Европе ездили, сказывал. Да Катенька предел тому сразу положила.

— Вот и умница!

— По совести-то умница, а по делам придворным — как знать. Хоть и нет Орловых более при дворе, а ниточки от них все равно далеко тянутся. Коли служить княгинюшка наша собралась, то и отмахиваться от них не приходится. Зря она думает, будто Потемкин Григорий Александрович поддержкой ей будет, ой зря. Этот свою выгоду всегда соблюдет.

— Никак, службой племянника нашего внучатого занимается? С собой в компанию взял?

— Взять-то взял, да с чего это ему князь Павел Дашков запонадобился, о том не подумала, друг мой?

— Кому ж образованный да ловкий адъютант помешает.

— А к чему князю Потемкину образование-то Павлушино? Ловкость везде хороша, да я в нее не больно верю. Строго его Катенька воспитала, не для двора. В первом же капкане, помяни мое слово, окажется.

— Не говори такого, Иван Ларионыч, не говори и думать не моги. Не дай Господь, в недобрый час скажется, да и исполнится! Сам знаешь, как оно бывает.

— Знаю, знаю, друг мой. А только у Потемкина свои планы. Думаешь, случайно разговоры ходят, будто быть Павлуше в случае.

— О Господи, грех какой!

— Грех не грех, а все императрицына служба. Забыла разве, что князь Потемкин любимцев ко двору поставляет? Один государыне глаза намозолит, другой уж на пороге стоит. Глаз у князя наметанный, промашки нипочем не даст.

…Академия наук решительно не приучена к тому, чтобы тотчас же откликаться на все ученые открытия и наблюдения. О каждом из них начинается дискуссия, затягивающаяся на месяцы, а то и годы. Причина подобных дискуссий, по моему разумению, кроется не столько в стремлении установить истину, сколько в завистном желании воспрепятствовать чужим успехам. Все пространные объяснения смысла ученых споров не смогли меня убедить в их смысле. Разве немедленная публикация не открывает двери в мир науки, где им могут воспользоваться многие, а не узкий круг наших академиков? Чтобы не показаться голословной, я решилась показать пример на последних явлениях астрономических. 19 февраля 1785 года в Москве в первой половине дня при солнечной погоде и двадцатиградусном морозе в небе появились некие круги и желтоватые шары, остававшиеся до начала сумерек. Главнокомандующий Москвы граф Брюс немедленно прислал государыне сделанные с натуры зарисовки, я же немедля поручила сделать и издать гравюры с изображением помянутых явлений. Тем более что другое странное явление имело место на следующий день в Ярославле, где такие же круги выступили на небе вокруг Луны. Рисунки и описание были переданы мне 10 марта, а спустя неделю Портретная типография академическая отпечатала восемьсот экземпляров, из которых шестьсот шестьдесят три были отданы в Географический департамент для раскрашивания, а остальные поступили в книжную лавку и тут же были раскуплены. Интерес петербургской публики оказался так велик, что пришлось допечатать еще пятьсот штук, что принесло Академии наук заметную прибыль. Но еще большей прибылью стало то, что из других городов стали поступать сообщения о подобных явлениях околосолнечных, давая господам академикам пищу для размышлений и научных выводов. Одно плохо, что добиться необходимой скорости удалось лишь благодаря неусыпному моему наблюдению, зато изданные листы доставили государыне истинное удовольствие.