Князь Александр Невский и его эпоха
Шрифт:
В последнее время В.Л. Янин попытался реконструировать территорию княжеского домена. Согласно В.Л. Янину, первоначально в состав домена входили земли южной части Деревской пятины: волости Морева, Велиля, Стерж, Лопастицы, Буец, погосты Холмский, Молвотицкий и Жабенский, а также бывший «Терпужский» погост Ляховичи. Исследователь датирует возникновение княжеского домена временем около рубежа XI–XII вв., объясняя выбор его места в древности тем, что, во-первых, он занимал ключевые позиции на Селигерском («Русском») пути, во-вторых, домен находился на стыке Новгородской, Смоленской и Суздальской земель, следовательно, вотчинные права князя могли быть гарантированы смоленскими и суздальскими Мономаховичами [234] . Ко времени ликвидации республики в домене остались лишь Морева, Велиля и Холмский погост.
234
Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина. М., 1981. С. 244–245.
Первоначальный княжеский домен представлял собой «громадный компактный земельный массив», доходность которого в конце XV в. определяется более чем в 3500 обеж, из них ко времени падения республики во владении князей осталось не менее 1500 обеж [235] .
В
235
Янин В.Л. Княжеский домен… С. 124–128.
236
Янин В.Л. Проблемы социальной организации… С. 45.
Если согласиться с В.Л. Яниным, то трудно постигнуть логику новгородцев, поскольку без ответа остается вопрос, почему они категорически запрещали княжеское землевладение на Терском берегу Кольского полуострова (волость «Тре») или, например, в Югре или Перми, где, кстати сказать, никакого новгородского землевладения вовсе не было, — республика получала с этих волостей только дань, и в то же время сохранять княжеские земли на южной границе Новгородской земли, в непосредственной близости с землями московских князей второй половины XIV–XV вв., в то время когда те одновременно являлись новгородскими князьями и владетелями домена.
Рассмотрим подробнее аргументацию В.Л. Янина. О существовании княжеского домена, по его мнению, свидетельствуют княжеские грамоты XII в., по которым часть земель предполагаемого домена передается Юрьеву и Пантелеймонову монастырям [237] . Из пожалованных земель Буйцы и Ляховичи находились там же, где В.Л. Янин локализует другие княжеские земли, — на юге Деревской пятины. Одним из главных аргументов ученый считает перечисление княжеских доходов с ряда волостей Деревенской пятины в договорных грамотах Новгорода с литовским великим князем Казимиром, первая из которых справедливо датируется В.Л. Яниным временем около 1441 г., а вторая — 1470–1471 гг. По мнению В.Л. Янина, эти грамоты имеют «не рядовой, традиционный, а экстраординарный характер», поскольку «в рядовых докончаниях (т. е. в договорах Новгорода с московскими и тверскими великими князьями. — В.А.) статус княжеских прав, опирающийся на "старину и пошлину", подробно не излагался; он был традиционно знаком обоим участникам докончаний», но «в тех случаях, когда в Новгороде возникали попытки разрыва с русской великокняжеской династией и переориентации на Литву, докончание требовало существенной конкретизации княжеских прав» [238] .
237
ГВНП. № 79–82.
238
Янин В.Л. Княжеский домен… С. 126.
В договорах Новгорода с Казимиром перечисляются владения, с которых великому литовскому князю полагаются черные куны и перевары, в их числе те, что включены В.Л. Яниным в состав реконструируемого им домена.
Что касается княжеских пожалований XII в. Юрьеву монастырю погоста Ляховичи и Буйцы, то совершенно справедливым представляется мнение А.Л. Шапиро, который усмотрел принципиальную разницу между этими двумя пожалованиями. А.Л. Шапиро, в отличие от предшественников, показал, что передача Буйцов Юрьеву монастырю Мстиславом Владимировичем и Всеволодом Мстиславичем не есть земельное пожалование, а передача даней и судебных пошлин, получаемых князьями с Буйцов [239] (они, согласно грамоте, передаются «съ данию, и съ вирами, и съ продажами») [240] .
239
АИСЗР. Т. 1. С. 68.
240
ГВНП. № 81. Все исследователи указывают, что с Буйцов идет и «осенние полюдие даровьное», упоминаемое в грамоте. Полагаю, что полюдье, указанное в грамоте, не обязательно собиралось с Буйцов, его сумма весьма значительна (25 гривен) и может пониматься как часть доходов князя, из его казны выдаваемая ежегодно монастырю. По тексту грамоты полюдье, так же как и пожалование серебряного блюда, прямо не связано с Буйцами.
В отличие от Буйцов Ляховичи, будучи небольшим княжеским владением, передаются «съ землею, и съ людьми, и съ коньми, и лесъ, и борти, и ловища на Ловати».
В.Л. Янин не видит разницы между существом того и другого пожалования. Между тем в новгородских грамотах всегда точно фиксируется объем владельческих прав (например, в грамотах XII в. Варлаама Хутынского и Антония Римлянина), и если в грамоте говорится о дани и судебных пошлинах, то именно они и передаются Юрьеву монастырю, а не земля Буйцов, которая, скорее всего, князю не принадлежала. В.Л. Янин справедливо указал на ошибку А.Л. Шапиро в локализации Ляховичей. По мнению В.Л. Янина, волость Ляховичи находилась на Ловати и в конце XV в. ее доходность была 176 обеж. Надо полагать, что в первой половине XII в. погост Ляховичи по доходности был существенно меньше.
Относительно Буйцов В.Л. Янин не обратил серьезного внимания на отмеченное А.Л. Шапиро и Т.И. Осьминским обстоятельство, что Буйцы не стали вполне владельческой волостью Юрьева монастыря и в конце XV в., хотя налицо процесс превращения их в феодальную собственность монастыря. Повинности, получаемые монастырем с Буйцов, небольшие и идут «с куниц»; как и с других бывших черных волостей Новгорода, с Буйцов собираются черные куны в пользу великих литовских князей, [241] в отличие от обояренных земель, которые черные куны не платили.
241
Шапиро А.Л. Русское крестьянство перед закрепощением (XIV–XVI вв.). Л., 1987. С. 42.
По мнению В.Л. Янина, новгородско-литовские договоры 1441 и 1470–1471 гг. показывают, что великим московским князьям вплоть до падения республики принадлежали домениальные земли на юге Деревской пятины, а в периоды конфликтов с Москвой новгородцы передавали эти земли литовским великим князьям.
В.Л. Янин явно переоценивает «экстраординарность» упомянутых договоров. Таковым можно признать только договор 1470–1471 гг. Он означал разрыв с Москвой и передачу
прав московского великого князя как новгородского князя Казимиру, что, собственно, и вызвало знаменитый поход Ивана III на Новгород в 1471 г. Анализ договора показывает, что он сильно отличается от договора 1441 г., совпадая с ним только в той части, где говорится о сборе черных кун с территорий юга Деревской пятины. Именно эта часть, которую рассмотрел В.Л. Янин, представляется мне не «экстраординарной», а вполне традиционной. Дело в том, что В.Л. Янин не обратил должного внимания на существование договора Новгорода с великим литовским князем Свидригайлом, заключенного 25 января 1431 г. [242] Текст договора, дошедший до нас с утратами, вполне поддается реконструкции, которая проведена Л.В. Черепниным [243] и демонстрирует полную идентичность с текстом договора 1441 г., за исключением, разумеется, имен лиц, участвовавших в его заключении. Сопоставление текстов договоров 1431 и 1441 гг. ясно говорит о традиции заключения договоров с великими литовскими князьями, которым «по старине» принадлежало право сбора податей с ряда новгородских приграничных волостей, среди них тех, что В.Л. Янин относит к «княжескому домену». Новгородско-княжеские договоры носили всегда личный характер и заключались не вообще с великим князем, а всегда с конкретным носителем великокняжеского титула. В случае смерти или свержения князя обязательно заключался новый договор с его преемником. Кроме того, договоры заключались после окончания «розмирья» с тем или иным князем. Что касается договора с литовским великим князем 1431 г., то он был заключен в условиях нормальных мирных отношений с Москвой и никакой экстраординарности в нем нет. Осенью 1430 г. умер великий князь Витовт, его преемником стал князь Свидригайло, и новгородцы, отправив к нему послов, заключили очередной «мир» уже 25 января 1431 г. По традиции литовский князь «целовал крест» Новгороду, точно так же, как после окончательного утверждения на престоле следующего великого князя Сигизмунда (Жидимонта) в 1436 г. в Литву было отправлено новгородское посольство, и великий князь «человаше крест к новгородцем к послом и взяша мир» [244] (текст договора не сохранился). Нет сомнения, что текст договора 1436 г. был идентичен текстам 1431 и 1441 гг. Трудно с полной уверенностью определить время возникновения традиции заключения договоров новгородцев с великими литовскими князьями. Несомненно, что в XIV в. она существовала. Так, с предшественником Свидригайло Витовтом договор был заключен непосредственно по его утверждении на престоле в 1393 г. В летописи сказано: «Седе на княженьи в Литве князь Витовт Кестутьевич и новгородцы взяша с ним мир по старине» [245] . Текст этого договора, как и других аналогичных документов XIV в., не сохранился, но можно уверенно предположить его идентичность договорам 1431 и 1441 гг. Формула, содержащаяся в летописном рассказе («по старине»), ясно указывает на традиционность договорных отношений великих литовских князей с Новгородом. По-видимому, традиция восходит к договору 1326 г. [246]242
ГВНП. № 70.
243
Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XIV–XV вв. М., 1948. Ч. 1. С. 331–332.
244
НПЛ. С. 419.
245
Там же. С. 386.
246
Подробнее об этом см.: Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы… Ч. 1. Гл. III.
Таким образом, черные куны с южных волостей Деревской пятины традиционно шли литовским князьям. Относительно статуса этих новгородских территорий можно полностью согласиться с мнением А.Л. Шапиро и Т.И. Осьминского, которые определяют эти земли как черные земли Новгородской республики [247] . В пользу такого определения говорят следующие приведенные А.Л. Шапиро и Т.И. Осьминским факты: отсутствие в писцовых книгах указаний на домосковских владельцев Холмского погоста, Велили и Моревы; древнее реликтовое деление на десятки и станы; незначительность, по сравнению с обояренными землями, крестьянских платежей (они были меньше обычных раз в пять). Основная часть черных кун с этих земель шла в Новгород. Так, с Моревы литовскому князю причиталось 40 куниц, 1 рубль петровщины и «полрубля в осенине», в то время как в писцовой книге говорится, что с Моревы шло 16 1/2 рублей «черны куны» [248] .
247
АИСЗР. Т. 1. С 55–57, 84–85.
248
Там же. С. 57.
Возражая против определения ряда южных территорий Деревской пятины в качестве черных земель Новгорода, В.Л. Янин приводит ряд соображений. Во-первых, по его мнению, содержащиеся в разводной грамоте 1483 г. упоминания о волостях («великого князя Березовская волость», «великого князя Стержьская волость Аркажа монастыря», «великого князя Велилская волость», «великого князя Лопастицкая волость Аркажа монастыря») свидетельствуют, что Березовец и Велила относились к великокняжескому домену в Новгородской республике [249] . На мой взгляд, в цитированном документе нет сведений о принадлежности великому князю каких-либо земель в республиканский период. Ясно лишь, что уже после первых конфискаций перечисленные волости принадлежали великому князю.
249
Янин В.Л. Княжеский домен… С. 128.
Во-вторых, деление на десятки, по утверждению В.Л. Янина, является частью «децимарной административной системы», которая «составляла инструмент княжеского управления»; «Мореве, Велиле и Холмскому погосту — и только им во всей Новгородской земле — присуща особая административно-фискальная система децимарного деления» [250] . Прежде всего, вовсе не только указанные три волости имели деление на десятки. Такое же деление имела огромная волость Удомля в Бежецкой пятине, включавшая в себя два рядка и 540 деревень с 1460 дворами (не считая церковных), в которых числилось 1910 крестьян, с доходностью в 1664 обжи [251] .
250
Там же. С. 124.
251
АИСЗР. Т. 1. С 230.