Князь Арнаут
Шрифт:
План этот выглядел просто.
Ввиду явного численного превосходства противника, князь предложил применить приём, так удачно использованный им в битве при Арайме, когда, обратившись в притворное бегство, он покинул поле боя, а потом с несколькими всадниками зашёл в тыл одолевавшему уже противнику и украл у него победу.
Ренольд знал, что и теперь не все поддержат его. А потому понимал, что начать лучше всего с похвал и славословий в адрес самой дисциплинированной части войска, возглавляемой, кроме всего прочего, и весьма доброжелательно настроенным лично к князю человеком.
— Ещё раз поздравляю с победой, мессир, — проговорил Ренольд, обращаясь к предводителю храмовников. — Доброе начало — всегда полдела.
— Спасибо, государь, — приложив руку к груди, ответил Вальтер. — Дай Господь, чтобы смерть брата Тибальта и двух оруженосцев, а также тяжёлые раны брата Реньера и увечья,
— Молитвы это хорошо, мессир. Да услышит их Господь, ибо мы как нельзя более нуждаемся в Его поддержке. — Ренольд кивнул и, чтобы не выглядело так, будто он разговаривает с одним лишь Вальтером, обвёл взглядом собравшихся: — Но я хотел бы выслушать соображения моих храбрых рыцарей и вместе подумать о том, как нам завтра разбить неприятеля.
Вышло именно так, как предполагал князь: мнения в отношении того, как вести завтра бой, разделились. Франки не привыкли к хитростям. Обычно они нападали на неприятеля, едва завидев его, как правило, не слишком-то считаясь с численным перевесом врага [92] .
92
О рыцарской тактике ведения боя см. комментарий 18.
Такая тактика зачастую очень ловко использовалась опытным противником во вред рыцарям. Именно об этом и напомнил собравшимся Вальтер. Ренольд знал, кому расточал похвалы. Предводитель храмовников никогда не упускал случая похвастаться своими предками и мудростью их предводителей. Авторитет баронов-завоевателей был для всех в Утремере непререкаем.
— Мой отец, — начал храмовник, дождавшись, когда страсти немного улягутся, — мой отец взял крест ещё очень молодым человеком. Трудное, я вам скажу, было дело идти через враждебные страны. Всюду на пути паломников попадались злобные язычники, которые не давали воинству Христову покоя. С зари и до зари нападали они на нас целыми стаями, осыпали стрелами и вновь убегали, так что мы порой не успевали даже и отмстить им за своих убитых и раненых.
То, что в своих рассказах потомок славных крестоносцев Первого похода частенько отождествлял свою собственную персону с личностью отца, вовсе не являлось предосудительным в глазах слушателей.
— Когда же мы пришли к тому богоспасаемому граду, что нынче есть столица этого христианского княжества, — продолжал Вальтер, — турки затворились в нём и при всяком удобном случае делали вылазки, нападали на нас, так что многим приходилось не сладко, иных убивали, прочих уволакивали к себе и казнили на стенах, чтобы все христиане видели, как страдают их братья и товарищи. Мы же, те, кто служил прославленному Боэмунду Отрантскому и племяннику его, доблестному Танкреду, никогда не упускали возможности и частенько наносили язычникам ответные удары. Так что после их вылазок у нас едва хватало копий для насаживания отрубленных сарацинских голов.
Храмовник сделал паузу и окинул взглядом притихших рыцарей. Те уже совсем забыли, что слушают не самого Роберта Кантабриуса, а его сына, не принимавшего участия ни в одном из описываемых им предприятий.
Оценив эффект, произведённый его словами, Вальтер заговорил вновь:
— Когда наш князь и граф Фландрии, Роберт, разбили войско из Дамаска и Хомса, турки приуныли. Но вскоре вновь воспрянули духом, так как стало им известно, что князь Радван из Алеппо ведёт на помощь к ним несметное войско. Всего неверных шло больше ста тысяч...
Не моргнув глазом, рассказчик увеличил силы неприятеля в пять, если не в шесть раз. Впрочем, реальный расклад сил всё равно выглядел впечатляюще. Дело происходило в феврале, в едва ли не самый тяжёлый момент осады, когда голод косил франков сотнями. Животным также приходилось нелегко, даже драгоценные дестриеры гибли, лишая боеспособности кавалерию — цвет крестоносного воинства. Для того чтобы отразить атаку, Боэмунду удалось собрать всего семьсот рыцарей.
Это число и назвал Вальтер:
— Во всём войске нашлось только семь сотен годных к бою коней. Когда стало известно, что враг рядом и находится уже возле Арты, наш князь с рыцарями ночью выехали им навстречу. Едва забрезжил рассвет, франки и язычники оказались напротив друг друга. Те опешили, не ожидая увидеть нас так скоро. Однако, разглядев,
как нас мало, неверные смело атаковали. Князь же заранее условился со своими людьми, что, когда он подаст им знак, они, как бы ни складывалась битва, обратятся в бегство...— Благородные рыцари из Буанотта никогда не поворачиваются к неприятелю спиной! — прервал рассказчика молодой безземельный пилигрим, недавно прибывший на Восток и державший вместе с младшим братом денежный фьеф в самой Антиохии, ранее принадлежавший погибшим в битве с мусульманами старшим братьям. — Никто и ничто не заставит меня поступиться честью!
Некоторые, такие же, как он, молодцы, не унаследовавшие от отцов ничего, кроме имени, горячо поддержали его. Но прочие зашикали на крикунов, требуя, чтобы им не мешали слушать старшего и, несомненно, бывалого воина.
— Среди людей князя было немало таких, кто считал отступление позором, — продолжал Вальтер. — Но... но всё же они прислушались к нему, и, когда он дал сигнал, рыцари повернули коней и бросились спасаться притворным бегством. Неприятель устремился в погоню и оказался зажатым на маленьком участке ровной земли между Оронтом с одной стороны и озером — с другой. Все вы, конечно, знаете это место, его ещё называют Чёртовым Денарием. Вот уж точно! Для язычников оно именно и стало таковым! Тогда всю зиму шли страшные дожди, каких старожилы не помнили уже много лет, и берега озера сделались хуже болота, превратившись в ловушку как для человека, так и для зверя. Убедившись, что неверные клюнули на его уловку, князь снова подал знак своим рыцарям, и те, дружно ударив на язычников, заставили их ряды смешаться. Сарацины теперь не могли, по своему обыкновению, убежать, выпустив во франков тучи стрел. Дело в том, что турки, скакавшие сзади, не понимали причины смятения своих товарищей и продолжали мчаться вперёд, всё ещё мня себя победителями. Нашим мечам досталось тогда работы. После оруженосцы замучились точить их, так железо с обеих сторон затупилось о головы неверных. Их легло до половины, а оставшихся мы гнали до Гарена, где взяли большой обоз с продовольствием и множеством коней, со всем, что так было необходимо в ту пору франкам, ибо они, да простит их Господь, оказались так сильно утеснены голодом, что иной раз, обезумев от страданий, не брезговали есть тела мёртвых врагов... [93]
93
Осада Антиохии участниками Первого крестового похода началась 21 октября 1097 г. и закончилась в ночь со 2 на 3 июня 1098-го. Середина и конец зимы, то есть как раз тот момент, о котором повествует Вальтер, стал самым тяжёлым за всё время осады, так как голод и болезни в лагере франков достигли катастрофических размеров.
Вальтер со вздохом умолк, а потом подвёл итог своей речи:
— Я поведал вам всё это не только затем, чтобы показать, как славно поступали первые пилигримы, но и дабы дать пример того, что не стоит бояться покрыть себя ложным бесчестьем, если оно даёт возможность избежать бесчестья настоящего. Не согласись рыцари на предложение своего князя, они, скорее всего, были бы раздавлены ордами неверных. Спору нет, они умерли бы с честью, но как знать, не стала бы их забота о чести причиной погибели всего дела пилигримов? Как знать, не вышло ли бы большего позора всем воинам Христа, если бы часть их не поступилась принципами и не пошла на хитрость, использовать которую вполне допустимо в войне со злобными и коварными язычниками?.. Вот я рассказал вам, как поступали деды ваши и отцы, а теперь решайте, как должно сделать вам.
Когда храмовник закончил, рыцари долго хранили молчание. Горячие молодцы, которые громче всех кричали о том, что никогда не показывали неприятелю спины, не находили возражений. Кто они такие, чтобы тягаться славой с героическими предками — святыми людьми, не щадившими живота своего во имя Господне? Нет, им не следовало подвергать сомнению правильность предложения своего князя. Как-никак именно он, Ренольд Шатийонский, сидит на троне Боэмунда Отрантского и Танкреда д’Отвилля, вслед им он теперь Per Dei Gratiam Dux et Princeps Antiochenus [94] .
94
«Милостью Божьей правитель и принцепс Антиохии». Так на латинском языке писался официальный титул латинских князей Антиохии. Впрочем, варианты существовали самые различные. Боэмунд Первый, в крещении, как известно, наречённый Марком, подписывался так: Ego Marcus, Abbamonte (Baemont), Rubberti regis filius.