Князь Игорь. Витязи червлёных щитов
Шрифт:
Стрела свистнула над ухом, обожгла плечо.
– Тётя Любава! У тебя кровь!
– крикнул Жданко, показывая на белый рукав, по которому текла красная струйка. Но думать об этом было некогда. До кустов, до зарослей совсем недалеко - десять шагов, пять…
Она оглянулась. Половец всё ещё хохотал и накладывал третью стрелу.
– Ну, конец! Трижды судьбу не минуешь!…
Но тут чёлн с шелестом раздвинул высокий камыш и через мгновение оперся в твёрдый берег. Любава схватила Жданка на руки и, продираясь сквозь жёлто-зелёный кустарник, побежала по лесу. Бежала, не чувствуя боли ни в плече, ни в босых ногах, ступавших по колючей хвое, по сухим веткам и пенькам.
В то время, когда хан Кза с сыновьями Романом и Чугаем, зятем Костуком да другими своими родичами разорял оба берега Сейма, медленно приближаясь к Путивлю, Кончак, разделив свои силы на несколько отрядов уничтожал вдоль Сулы те одинокие селища и городки, которые уцелели от прежних набегов или усилиями Владимира Переяславского были вновь отстроены. Тертьтробичи сожгли Пятигорцы, Тарголовичи - Лукимья, Токсобичи дотла опустошили Мгарь и Луку, Колобичи приступом взяли мощный кснятинский городок, а Етебичи разорили все, что было живого между Щеками и Сенчою. И только сам Кончак увяз под Лубном. Думал взять его с ходу, но оказалось, что этот крепкий орешек ему не по зубам. Пришлось звать на помощь Токсобичей да Колобичей.
Посадник Мотыга стоял на забороле и смотрел вниз, на берег Сулы, где спешивались свежие половецкие отряды. Он был озабочен и угрюм. За четыре дня осады и непрерывных боев на валах исхудал, глаза запали, от бессонницы покраснели, борода была растрёпана, а рыжие усы, подковой окаймлявшие пересохшие губы, подпалились, когда тушил пожар. Причём один конец их был длиннее, а другой более обгорелый, короче - от этого лицо казалось искривлённым, словно болел зуб или опухла щека.
– Что, брат Мотыга, напирают поганцы? Теперь нам туго придётся, - прогудел у него над ухом Кузьмище, подходя и становясь рядом.
– Вижу, вижу… Что же делать?
Кузьмище тоже осунулся. Вороньим гнездом торчал во все стороны чёрный растрёпанный чуб, а чёрная и густая, как лес, борода, также как и усы Мотыги, подгорела на огне и завилась порыжелыми баранчиками.
– А что делать - держаться надо!
– ответил Мотыга.
– Сколько сил наших станет!… Иного выхода нет у нас!
– Ия так думаю… Вот только долго ли продержимся? Уже половина людей либо убита, либо поранена… Да ты гляди - они, кажись, сразу пойдут на приступ! А?
Кузьмище указал рукою вниз.
Половцы и вправду зашевелились. Одни погнали коней на луг, а те, что остались - не менее двух тысяч - начали взбираться по крутому склону к валу.
– Идут, проклятые!
– И Мотыга закричал охрипшим голосом: - Братья! Стерегись! Опять начинается!… На валы все! За заборола!
Он остался на восточном валу от Сулы, а Кузьмище быстро перебежал к воротам. Там наиболее опасное место, так как со всех сторон городище окружали глубокие овраги и кручи, а возле ворот от материка его отделял лишь сухой ров.
В городище тревожно затрубили трубы. Отовсюду к валам собирались лубенцы. Они несли луки-самострелы, длинные деревянные двурожковые вилы, чтобы отталкивать от стен лестницы нападавших, кошели из лозы с песком и землёй, чтобы засыпать ими глаза атакующих, подвозили кипяток и растопленную смолу… Мужчины становились к бойницам, женщины, подростки и старцы подавали им все, что требовалось для обороны. Даже раненые, кто ещё имел силы, брали копья или топоры и становились в ряды защитников.
Повсюду стояли бочки и ведра с водой, чтобы гасить пожары.Лубен в который уже раз готовился дать отпор врагу.
Кузьмище поднялся на надвратную башню и охнул: тысячи половцев окружили городище - и вдоль рва, и по горе, и по яру, что сразу отвесно обрывался в конце рва, и по широкой, глубокой долине, где текла Лубенка, и вдоль Нижнего вала возле Сулы… За рвом, на высоком холме, стояла группа всадников - ханов и их охранников. Среди них выделялась могучая фигура великого хана.
Кончак!
Его Кузьмище сразу узнал, хотя и прошло много лет, когда вместе с князьями гнался за ним да за Игорем от Щекавицы до самого Днепра. Ох, какая была тогда возможность схватить сучьего сына! Если б не случайный чёлн, стоявший у берега, не проливали бы ныне лубенцы свою кровь, не покрывалась бы Переяславская окраина трупами и пожарищами! Но, увы! Не повезло тогда!
Солнце клонилось к западу и, выглядывая из- за ханских спин, слепило Кузьмище глаза. Хитрый аспид - Кончак! И тут всё продумал. И солнце, ослепляя глаза русичам, ему помогает!
Кузьмище засунул за пояс боевой топор, взял в руку тяжёлое длинное копье.
– Ну, братцы, стоять крепко, ибо так или иначе - всё одно смерть! Сейчас начнётся!
Словно угадав его мысли, Кончак поднял руку и подал знак к началу наступления.
На приступ ринулись тысячи воинов. Они, как муравьи, лезли по крутым склонам наверх, пускали стрелы с привязанными к наконечникам горящими кусочками смолы, размахивали саблями и копьями. Те, которые бежали через ров, несли с собою длинные штурмовые лестницы.
И надо всем этим нёсся протяжный грозный рёв: «А-а-а!…»
В городе вспыхнули пожары. Их гасили женщины и дети.
По всем окраинам городища, где вал возвышался над крутыми склонами, половцы сумели подняться лишь до подножия вала, а во многих местах вообще не поднимались. Как им было подняться по отвесным глиняным стенам? Они только запускали вверх стрелы с горящей смолой, пытаясь поджечь сухое дерево заборол, да непрерывно кричали, чтобы нагонять на урусов ужас и чтобы те, пребывая в постоянном страхе, не успевали вовремя перебрасывать подмогу туда, где больше всего в ней нуждались.
Зато возле городских ворот завязалась лютая сеча. Хотя степняки не были обучены брать штурмом укреплённые города и неохотно шли на приступ, они имели многократное преимущество в людях и, пользуясь этим, все лезли и лезли на стены, как саранча.
Кузьмище едва успевал со своими людьми отталкивать лестницы и сбрасывать с заборол тех степняков, которым удавалось взобраться наверх. Он носился по дощатому помосту, как вихрь, и его громовой голос звучал повсюду, где было тяжелее всего.
– Держитесь, братцы! Держитесь!
– всё время подбадривал он защитников.
– Половцы выдыхаются! Уже все лестницы лежат внизу разбитые! А без лестниц им на вал не взобраться! Да и вечер скоро - и мы сможем передохнуть!
Солнце действительно быстро садилось за далёкий горизонт. Ещё час-другой - и стемнеет.
Понимал это и Кончак.
Когда стало ясно, что к защитникам на валы и заборола не так просто добраться и что они, несмотря на большие потери, не думают сдаваться, он приказал пустить в дело таран. Это было простое, наскоро приготовленное стенобитное устройство - тяжёлый комель толстого дуба. Его на арканах, вожжах несли полсотни дюжих половцев. Простое, но опасное орудие. Вот они перебрались с ним через ров и медленно приближались к воротам. Ещё сотня нападавших шла рядом со щитами и закрывали ими от русских стрел тех, кто нёс таран, и себя.