Князь поневоле. Потомок Ермака

Глаза закрылись для меня незаметно. Это был первый раз за всё время в этом теле, когда мне приснился сон. В этих, искажённых фантазией снах, всплывали картинки о моей прошлой жизни. Воспоминания о конструкторском бюро, переговорах с промышленниками и армейцами, бессонные ночи за белыми листами с карандашом и линейкой в руках. Был ли я тогда счастлив? Сложно сказать. В то время мне приходилось тратить всё своё личное время на работу, а сейчас... Сейчас было как-то проще. За спиной был капитал, какой-никакой авторитет, заработанный несколькими поколениями до меня. Да что уж тут вообще говорить, если раньше не было даже возможности хоть как-то наладить личную жизнь, а теперь у меня была полноценная жена. Конечно, за всю свою жизнь я видел её меньше десяти раз, часть из которых вовсе была уже на самой свадьбе.

Прошлую жизнь можно и не называть счастливой, но нужно быть честным с собой и согласиться хотя бы с тем, что она была просто спокойнее. Не приходилось мне участвовать в интригах, а оружие в руки я брал не с целью лишить кого-то жизни, а разве что из конструкторского или спортивного интереса. Теперь же, за время нахождения в дворянском теле, я часто брал оружие с целью использования его по прямому назначению — для убийства.

— Чего разлёгся? — сквозь сон послышался голос человека.

С тяжестью открыв глаза, я посмотрел на мужчину. Это был хозяин имения, который, с последней нашей встречи, выглядел значительно лучше. Несмотря на тяжёлое ранение и не самое длительное восстановление, выздоравливал достаточно быстро. Такому здоровью, в его-то года, можно было позавидовать. Я же, получив пулю в лёгкое, наверняка бы отдал богу душу, а этот старый чертяка, сумевший некогда построить бизнес и карьеру в самом опасном и необычном регионе планеты, оказался обладателем просто титанического здоровья.

— А что я должен делать? Князю нынче нельзя отдохнуть в доме своего родственника? — спросил я, с тяжестью отрывая голову от подложенной заботливыми помощниками подушки.

— С твоими-то доходами пора бы съездить с моей дочерью в свадебное путешествие, как полагается достойным представителям дворянства. Не думал об этом, ваше благородие? — сварливо спросил мужчина, — Пора бы голову включать, Игорь Олегович. Пора.

С трудом поднявшись с кресла, я потёр лицо ладонями, смотря на ставшего неожиданно злым графа. В один момент мне захотелось рассказать ему обо всём, что произошло за последние несколько суток. Поведать бывшему дипломату о том, насколько сильно мог его потомок погрязнуть в опасных интригах против государства, которому сам граф Ливен отдал столько лет своей жизни. Почему-то я был уверен в том, что если дать точные доказательства виновности его сына, то старший из семейства Ливенов воспользуется всеми своими связями для того, чтобы наказать единственного собственного сына. Он и без того достаточно прохладно относился к Петру, успевшему отдать часть своей жизни обучению в столичных академиях, но так и не сумевшему дойти до высшего образования. О том же, чтобы младший из Ливенов пошёл по стопам отца, вовсе не заходило речи. Вполне возможно, что именно в академии Пётр сумел найти связи с просвещёнными левыми философами, которыми полнилась столица и в моём времени.

— Тогда приглашаю вас в путешествие вместе с нами. Сейчас вам, как никому другому, нужен свежий южный воздух.

Глава 23

Утренний свет струился сквозь высокие вокзальные окна, окрашивая в золотой пар, клубящийся над паровозом. Я стоял у вагона, наблюдая за тем, как слуги укладывают в вагон последние сундуки, котомки и чемоданы. Воздух был наполнен запахом угля, машинного масла и свежего хлеба. Где-то неподалёку торговки пытались раскладывать свой товар, громко при этом зазывая пассажиров, тогда как охрана вокзала старательно разгоняла особенно ретивых продавцов, которые пытались выбраться прямо на перроны.

Граф Ливен подкатывал медленно, крутя колёсами своего кресла. Его лицо, ещё бледное после ранения, напоминало старое дерево — благородное, но измождённое. Тёмные круги под глазами выдавали бессонные ночи, но в осанке по-прежнему оставались признаки старой аристократии. Мужчина остановился перед вагоном, окинул взглядом состав, потом перевёл взгляд на меня. В его глазах читалась странная смесь из грусти и облегчения. Несмотря на хмурое лицо, он был действительно благодарен. Конечно, будучи инвалидом, ему определённо не нравилась идея о том, что придётся несколько суток провести в вагонах, чтобы добраться хотя бы в одну сторону. Последние несколько дней он вовсе мало выбирался из дома, всё больше предпочитая проводить всё своё время в собственном кабинете.

Анна вышла следом, её платье из итальянской ткани колыхалось на ветру, а руки в тонких перчатках сжимали небольшую книгу на французском языке. Она на мгновение задержалась на подножке, обернувшись к остающимся на перроне родственникам. В глазах её читалась смесь из усталости и облегчения. Служанка поспешила помочь подняться девушке, но Анна мягко отстранила её и легко поднялась в вагон.

Семён, уже успевший досконально проверить вагон, стоял чуть поодаль, раскуривая трубку. В табачном облаке его казацкая фигура резко выделялась среди суетящейся прислуги. Из-за последних стычек с революционерами он стал только внимательнее, постоянно проверяя всё вокруг.

Последним из прислуги в вагон зашёл графский врач, сопровождаемый моим камердинером. Владимир, несмотря на почтенный возраст, никому не позволял взять свою отнюдь не лёгкую ношу. Он нёс отдельный саквояж, наполненный книгами и письменными принадлежностями. Всё же, в сумке этой содержалось едва ли не главное развлечение старого помощника — рукопись, которую он писал на протяжении последних нескольких лет.

Когда мы зашли в купе первого класса, то дверь закрылась с глухим стуком. Через миланское стекло было видно, как платформа постепенно начинает двигаться назад, хотя на самом деле со стуком начал движение паровоз. Дома, улицы, целый город оставался позади, как и пролитая за последние несколько суток кровь.

За окном вагона стали быстро разворачиваться прекрасные пейзажи Сибири. Поезд стальной змеёй извивался среди древесных рощ, и стволы мелькали за стеклом плотной решёткой. Солнце стояло высоко, заливая всё вокруг яростным летним светом, от которого даже тени становились гуще и насыщеннее.

Я сидел у окна, подперев ладонью подбородок. Глаза мои скользили по мелькающим пейзажам: вот речка, искрящаяся на солнце, словно рассыпанное серебро; вот одинокий хутор с давно почерневшей и покосившейся мельницей; вот табун лошадей, степенно поднимающийся на небольшой холм, откуда можно было рассмотреть железную дорогу. Временами дорога сильно сближалась и входила в тайгу. Казалось бы, открой дорогое окно, протяни руку вперёд и коснёшься шершавой коры древних сосен.

Вагон был первоклассным, и весь он находился сейчас во владении семейства Ермаковых-Ливен. Здесь ехали сами главы семейства, прислуга и помощники. На своё путешествие мы не скупились, ведь нужно было перевезти вместе с собой больше десятка человек, а денег на счетах хватало с излишком.

Вагон, в котором вместе с Анной мы ехали в Таврию, в моё время назвали бы "цыганским". Позолоченные лампы, прикреплённые к стенам из полированного красного дерева, мягкий пружинистый персидский ковёр с замысловатым орнаментом, окна, затянутые тяжёлыми бархатными шторами с кистями. Спать нам предполагалось на диванах, обитых шёлковой парчой. Между ними стоял столик из северной карельской берёзы, на котором стояли классические гранёные стаканы в серебряных подстаканниках, которые соседствовали с фарфоровым сервизом личного Императорского керамического завода. Рядом с ними лежал свежий номер столичных газет. Двери в купе были украшены инкрустацией из перламутра, изображающей сцены охоты, а на стене висела миниатюрная копия картины Айвазовского в золочёной раме. Даже металлические детали — ручки, поручни, крючки для одежды — были отлиты с изящными завитками и покрыты позолотой.

Анна дремала напротив меня. Её лицо, освещённое солнечными бликами, казалось почти прозрачным от усталости. На коленях у неё лежала раскрытая книга одного из французских философов эпохи Просвещения. Пальцы девушки до сих пор сжимали страницу, ведь под стук рельс она заснула посреди чтения. Граф же был в другом купе, где ехал в одиночку, лишь иногда посещаемый своим доктором.

Мой телохранитель вышел в коридор покурить. Через приоткрытую дверь доносился его неспешный и негромкий разговор с проводником. Они говорили обо всём: о погоде, о ценах на пшеницу, о том, как ударными темпами развивались железные дороги в государстве за последние годы. На время паровоз остановился, и к хвосту состава прицепили ещё один вагон.

К вечеру мы с Семёном прошли через несколько вагонов, решившись поужинать в вагоне-ресторане. Граф, Анна и Владимир решили поужинать в общей компании в вагоне старшего Ливена. Мой камердинер и жена нашли общий язык быстро, часто обсуждая западные книги, десятки которых были прочитаны обоими, тогда как мне разговаривать было куда приятнее с простоватым Семёном.

Вагон с лёгкой руки казака мы прозвали "Царством хрусталя и серебра". Воздух был пропитан ароматами дорогих вин, свежего хлеба и мяса. Стены здесь были отделаны панелями из карельской берёзы, а потолок украшен лепниной с позолотой. На каждом столе — белоснежные скатерти с монограммами Императорских Железных Дорог, хрустальные графины с водой и миниатюрные вазочки с живыми альпийскими фиалками.