Князь поневоле. Потомок Ермака

Как только мы уселись за один из столов, то сразу появился официант, одетый в безупречно белые перчатки. Он быстро отдал нам два широких меню в красивых кожаных переплётах.

— Сегодня у нас суп-пюре из белых грибов с трюфельным маслом, осетрина под соусом беарнез и филе-миньон с фуа-гра, — перечислил он, едва заметно склонив голову.

Я выбрал осетрину, а Семён, после недолгого раздумья, взял молодого поросёнка в хрустящей корочке с яблочным рагу. К блюдам подали бутылку таврического "Массандра". Это было тёмно-рубиновое вино, которое весело играло в бокалах, ловя блики от матовых ламп.

Когда блюда прибыли, осетрина оказалась идеально нежной, с хрустящей корочкой из миндальной крошки, а поросёнок Семёна — таким сочным, что сок пропитал даже подложку из гречневых блинов. Казак принялся с аппетитом жевать мясо, запивая его дорогим вином. Мой телохранитель определённо был человеком из состоятельной казачьей семьи, но даже в его глазах читалось удовольствие.

Наша трапеза была странным моментом покоя. Я ощущал едва ли не домашний уют, мчащийся сквозь ночь со скоростью порядка шестидесяти вёрст в час — удивительно большой скоростью для этого мира.

Поезд замедлял ход, приближаясь в ночи к станции, когда мир внезапно перевернулся. Сперва оглушительный грохот, разорвавший ночную тишину, будто небеса раскололись на несколько частей. Затем прозвучал страшный, неестественный рывок, от которого хрустальные бокалы в вагоне-ресторане взмыли в воздух и рассыпались на мириады сверкающих осколков. Я вцепился в стол, чувствуя, как пол уходит из-под ног, а весь мир вокруг начинает вращаться в безумном танце.

Семён полетел вперёд, опрокидывая стул, его рука уже лезла за кобурой, но было поздно — вагон накренился, заскрипел, и вдруг всё вокруг превратилось в хаос. Стены содрогались, посуда летела со столов, а за окном, вместо ровного тёмного полотна ночи, замелькали искры, земля, небо, снова земля...

Вагон перевернулся.

Удар был страшным. На короткое время я потерял сознание, придя в себя от пронзительного звона в ушах и тяжёлого металлического вкуса крови во рту. Я лежал на чём-то мягком. Возможно, это была обивка потолка, которая теперь стала полом. Где-то рядом стонал раненый, и некто хрипел.

Придя в себя, я первым делом нащупал револьвер. Он плотно лежал в кобуре, придавленный мною рукой. Семён же уже успел подняться на ноги, его лицо было залито кровью из рассечённой брови, но глаза горели готовностью.

Я выбрался через разбитое окно. Сапоги утопали в смеси щебня и разбитого стекла, а перед глазами предстала картина настоящего апокалипсиса. Половина состава лежала на боку, из-под обломков валил чёрный дым. Паровоз, отброшенный взрывом, напоминал раненого зверя. Из топки тягача вырывались языки пламени, осветившие всю станцию кровавым светом.

Вагон...

— Семён, давай за мной!

Я побежал. Ноги скользили по щебню, дыхание рвалось из груди, но мы не останавливались. Я знал, где был нужный вагон — ближе к началу. Неясно было, где произошёл взрыв, но добрая часть состава была опрокинута на бок, в том числе и полностью занятый моим семейством вагон.

Единственным, что выступало источником света, так это горящий паровоз и луна, поднявшаяся на чистом ночном небе. Этого было недостаточно, чтобы рассмотреть детали, но хватало, чтобы увидеть страшную картину.

Вагон был разорван пополам. То, что осталось от роскошного купе первого класса, теперь представляло собой груду некогда дорогостоящих обломков. Стальные стены вагона просто вывернуло наружу, люксовая мебель превратилась в щепки, порванную ткань, а сквозь громадные зияющие дыры в полу виднелись длинные искорёженные рельсы и разорванные в труху шпалы.

И там, прямо среди этого хаоса, лежали они. Граф Ливен выглядел почти невредимым. Казалось, что он просто находится в отключке, если не считать неестественного угла, под которым лежала голова. Остекленевшие взгляды оказались устремлены в небо, а пальцы скрючились от боли.

Мой старый камердинер был придавлен массивным шкафом. Его рука с длинными тонкими пальцами, всё ещё сжатая в кулак, торчала из-под обломков. Ощущалось, что он до последнего пытался защищать своих господ.

И Анна. Она лежала на полу, её светлые волосы растрепались, а белое платье пропиталось кровью. В груди торчал огромный осколок стекла, сверкающий в огненном свете, как кристалл. Её глаза были закрыты, словно она просто уснула.

Я быстро заметался между телами, безнадёжно проверяя пульс близких мне людей, но толку от этого не было от слова "совсем". Каждый был мёртв без возможности хоть как-то помочь. В голове у меня что-то щёлкнуло. Всё больше мне было жалко Владимира, бывшего вместе со мной на протяжении и без того не самого долгого нахождения в этой временной линии. Я был тут не так долго, но он успел мне значительно помочь, особенно в столкновении с губернатором.

Что же я ощущал, смотря на бездыханное тело Анны? Положа руку на сердце — лишь жалость. Жалость эта была не к родному или любимому человеку — просто как не к самому близкому. Даже скупой слезы не наворачивалось у меня на глазах, лишь небольшое пятно горечи осталось на сердце.

— Соболезную, князь, — произнёс оказавшийся рядом казак, прижавший фуражку к груди, — Они не заслужили подобной страшной смерти.

Я промолчал и принялся ронять остатки шкафа с Владимира. Нужно было как можно быстрее относить тела с места катастрофы. Конечно, мертвецам уже сейчас было поздно оказывать какую-либо помощь, и ещё живым моя помощь была значительно важнее, но своих людей мне хотелось убрать от разрушенного паровоза как можно быстрее.

— Семён, помогай живым, — приказал я, поднимая на руки труп придавленного камердинера, — С этими я сам разберусь.

Едва только три трупа моих людей легли одним рядом недалеко от железной дороги, как я бросился на помощь пострадавшим, а их хватало и очень даже. Помимо вагонов-купе первого класса было несколько вагонов класса плацкарт, где спокойно могло находиться в меньшей мере от полусотни человек, а если брать по верхней планке, то переполненные вагоны могли вмещать в себя по сотне человек. Таких вагонов в составе было несколько, а потому среди пострадавших было несколько десятков человек.

Часть вагонов была расцеплена, и это смогло спасти часть людей, но и разрушенных частей хватало для того, чтобы увидеть многочисленных раненых. Для того чтобы забраться внутрь вагона, приходилось разбивать стёкла, предварительно обмотав кулаки толстым слоем ткани. Можно было бы забраться через самые обычные двери, но всё больше их перекосило до такого состояния, что открыть было просто невозможно.

Из ближайшего города помощь прибыла меньше, чем через половину часа. Управляющего города можно было похвалить, ведь к железной дороге подъехало сразу несколько подвод с полицейскими на бортах, красными крестами, а также несколько телег с громадными чанами, наполненными водой. Конечно, что до профессиональной службы МЧС было ещё очень и очень далеко, но и эта помощь была очень кстати.

Рассвет с телохранителем мы встретили не за столом вагона-ресторана, не в тёплых постелях под мерный стук колёс, а окровавленные и уставшие, сидящие под кронами сибирских деревьев.