Княжич, Который Выжил

— Непременно, Ирина Дмитриевна, — отвечает Ильина, провожая нас долгим, задумчивым взглядом, который обещают, что мы ещё об этом поговорим. Очень буду рад.

Стоит нам только сесть в машину, как мама тут же разворачивается ко мне с Ксюней и в голосе у неё появляется то самое инквизиторское «ну-ка признавайся»:

— Что ты смешал в дымовой шашке, Слава?!

Я невозмутимо пожимаю плечами, будто и правда ничего особенного не произошло, и выдаю:

— Сахал и зпички. Еще Лупа.

Мама моргает. Потом с облегчением выдыхает и откидывается на сиденье.

— Фух. Значит, зелье никто не определит.

Ну да. Лупа — это раствор, который абсолютно безобиден. Его состав — не уникален, а сам он выветривается через полчаса. Ни одно расследование, никакие анализы не смогут точно установить, что это было. Будет куча версий, но ничего конкретного.

— Слава, но как же твои взрывы! Никто не должен знать, что ты Разрушитель! — всплескивает руками мама.

— Ма! Кода я ласбивал лампи, нико не видел! — отвечаю я с полнейшей уверенностью в том, что не оставил улик. Пусть я не тёмник, но и не световик, чтобы палиться так глупо. — А так как у мя ядло Алкимика, нико и не подюмает, что я умею их збивать!

Мама смотрит на меня с выражением «это утешение или мне пора волноваться ещё больше?».

— Нико не поймаит и Дена, он сщас у Атёма в штанах, — добавляю я, вспоминая про паучка. — Кстати-и, мам, нано ево заблать!

В принципе в раздевалке я уже мог бы забрать Дена у Артема, но не стал рисковать. Вдруг бы Ильина нашла повод провести осмотр моей одежды. Вот бы было попадалово. Сейчас княжна ищет галлюциноген в остатках шашки, а всё дело-то в «Лупе» и Дене.

Мама устало качает головой, массируя пальцами висок.

— Час от часа не легче…

Почему она волнуется? Всё же сработало. Система разрушена. Я гордо расправляю плечи:

— Я не папался!

Мама явно не обрадовалась:

— Что значит, «не попался»? Не о том ты думаешь, Слава. Ты зачем это вообще устроил?

Ах, точно. Мама же не знает про систему и ее козни. Ну, да с ее стороны я выгляжу мелковозрастным вандалом и хулиганом.

— Сядик обижяял Ксюню.

Мама моргает. Один раз. Второй.

— Что?

Поворачиваюсь к Ксюне, требовательно киваю, ожидая подтверждения.

— Ксю, плавда же?

Ксюня тут же утвердительно кивает, её пухленькие губы поджимаются в обиженную складочку, а щёчки слегка раздуваются от негодования:

— Плавда! Сааадик плохой!

Мама резко меняется в лице. Её взгляд темнеет, во всём облике появляется угрожающая собранность.

— В смысле, обижал? Что случилось?

Ох, мама закипела. Я хотел избежать жалоб. Но уже можно… Система уже получила нокаут, а в глазах родной мамы никак не хочется выглядеть плохишом. Даже Безумный Генерал.

— Нас зделяли «исплавляшками, а Катю Илину и Дюниса Милонова — 'лучиками». Но нечесдно. Им дяли лёгкие тести, а нам — сложные, — обстоятельно разъясняю.

Ксюня кивает, топает ножкой и шлёпает маленькими ладошками по своим коленкам, прикрытым платьицем, выражая максимальное негодование:

— Дааа! Нам даяли оооочень сложные тести! Мы их люлююююяе решяли, чем «ляботяшки»! А у «ляботяшок» они ваще лёгкие! Но мы всё рамно были «исплавляшками»! У-а-а-а!!

И Ксюня разрыдалась, не выдержав, и бросилась к маме, вцепившись в неё ручонками. А я застыл. Даже не подозревал, какой стресс это было для подруги. Хотя должен был догадаться. Ксюня не переселенец с запасом выдержки и памятью взрослого. Она просто маленький ребёнок.

Мама тут же подхватывает её на руки, прижимает к себе, утешающе гладит по волосам. Но в глазах княгини уже плещется огонь.

— И почему мне не рассказали? Слава?

— А зашэм? — искренне не понимаю.

Ну, правда, зачем? Я ведь мужчина! Я должен сам решать свои пяоблемы…тьфу ты, проблемы! Это мама должна мне рассказывать, а я её защищать!

Мама грозно выдыхает:

— Затем, чтобы я разнесла этот садик к чертям… — она резко замолкает, осекается, а потом, поморщившись, поправляется: — Чтобы я поговорила с директором и решила эту проблему.

Мама растерянно замолкает, смотрит на меня, продолжая машинально поглаживать Ксюню по спине. Потом медленно качает головой, и на лице у неё странная каша из эмоций: то ли досада, то ли недоумение… а где-то в глубине, кажется, даже что-то похожее на гордость.

— Понятно… — протягивает она наконец.

Ксюня быстро успокаивается, уткнувшись носом в маму. А я тем временем болтаю ногами в детском кресле, размеренно покачиваясь.

Ну да, наш садик — это действительно школа жизни. Где еще тебе дадут возможность потренироваться в подрывной деятельности?

Я не зол на княжну Ильину. Даже благодарен. Вот честно. Она пробудила во мне азарт, дала повод развиваться в разрушении системы. Ну а что? Всё-таки враг лёгкого уровня, мини-босс. Садик не может реально навредить моей жизни, зато дал стимул качаться в Разрушении.

Ильина мне здорово помогла, но радоваться рано — она ещё не добита. А загнанная в угол змея может и ужалить. Уже потрёпана, но не до конца.

По дороге домой я, поразмыслив, попросил маму позвонить семье Артёма и договориться, чтобы они вернули «игрушку»-Дена.

Артём взял его с собой, так что в курсе, что «игрушка» — кодовое слово. Не дурак. Поэтому сразу сказал, что да, отдаст.

Мама кивнула и сказала, что дружинники из усадьбы уже выехали к дому Артёма. Она тоже не хочет спалить Дена — всё-таки это эхозверь Разрушения, мой. Если Дена засветим, дальше и до моей настоящей Атрибутики докопаются. А это уже начнется совсем другая история…

Глава 4

Усадьба Опасновых, Рязань

Когда княгиня с детьми наконец приезжает в усадьбу, Ирина Дмитриевна первым делом направляется в лабораторию. Хочется запереться там, уйти с головой в работу, отвлечься от навязчивых мыслей о том, как её детей унижали. Руки сами тянутся к телефону — позвонить Ильиной, вылить всё, до последней капли. Каждое слово — с нажимом, с солью, в таких красках, чтобы надолго запомнила.

Но это было бы опрометчиво. И бесполезно.

Методика воспитания «Юных нобилей» утверждается Попечительским советом, в котором сидят не последние дворяне. Система выстроена годами, крепкая, как броня, — лбом её не пробить и наскоком не свалить.