Княжич

Многим было страшно и они, бывало, взвизгивали, стоило из взбаламученной мути подняться особенно большой лягушке или комку водорослей, похожему в темноте ночной на чудище-юдище.

— Ха! — Смеялись над такими горе — воинами их друзья. — Вы как сайгаки трусливые.

Ближе к утру поиски остановили. Пропавшего так и не нашли. Все были злы и взмылены. Всю ночь на ногах, по пояс в гнилостной воде и без возможности пожрать, так как командиры запретили разводить костёр ночью.

— Сами развлекаются, а нас в болото, — шипел один из ветеранов дружины, отдирая от себя присосавшихся к коже пиявок.

Под писк, словно издевающихся над ними комаров, он мрачно давил их в ладошке, пока они с хлюпаньем не лопались и не выпускали из себя всю его кровь.

Было приятно выместить на ком-то злость.

— Пиявки! — С отвращением давил он одну за другой, с садистским удовольствием наблюдая за их попытками выбраться из его ладошки.

— Тихо, ты! — Шикнули на него товарищи. — Услышат.

— Ну и пусть, — проворчал ветеран, но тон всё-таки сбавил. — Они в палатке со шлюхой развлекаются, а мы в болоте по уши, дерьмо разгребаем.

— Эмир был с нами, — разумно заметил затесавшийся среди старожилов дружины новобранец.

— Да, Бухара, не Ильхам, — кивнули ему. — Тот нас и вовсе презирает, прямо в глаза называя быдлом, и ведь не боится, тварь такая. Удавил бы.

— Да, заткнитесь вы уже! — Устало выдохнул ещё один ветеран отряда. — Вещи лучше соберите. Эмир сказал, что мы отойдём от болота на несколько километров и снова остановимся на отдых, так как этой ночью поспать у нас не получилось.

— Да будет к нему благосклонен Аллах.

— Глаза закрываются, так спать хочется.

— Быстрей бы до места дойти. Размолотим там всё, да молодок потискаем, — размечтались некоторые, предчувствуя долгожданный отдых.

— Сперва я выпущу кишки тем, из-за кого нас заставили отправиться в этот поход. Удавлю всех. Мужчин, страшных женщин, детей! — Пообещал самый ворчливый из ветеранов.

Уставшие и злые, они так и не заметили как на высоком берегу, обрамляющем болото, с места сдвинулись несколько зелёных кочек, при близком рассмотрении оказавшимися обычными людьми, одетыми в маскировочные халаты и закрасившие лица зелёной краской.

* * *

— С такими темпами передвижения, ждать их нам ещё дня три, не меньше, — безрадостно передал я бинокль Михаилу. — Черепахи какие-то, высморкался я, прочищая нос от залетевших туда болотных мошек. — Я ожидал куда большего от Ильхама и его дружины. А на деле. А, — махнул я рукой.

— Лес им не привычен. Им подавай поля, степи, — пожал он плечами.

— Сейчас не пятнадцатый век, — проворчал Дмитро. — Какие к чёрту поля и степи, Михаил? — Растерялся он. — Не слушайте его, Семён Андреевич. Шутит он так.

— Думаю, встреться мы в поле, ситуация бы не изменилась, — весело заметил Василь. — Из них вояки как из говна пуля. Их словно по объявлению набрали.

— Я полагаю, твои слова не далеки от истины, Василь, — усмехнулся я.

— Да?

— Ага. Эта не дружина в полном смысле этого слова. Скорее они обычные телохранители, которых погнали воевать против воли.

— Может, тогда не будем ждать, когда они подойдут на оптимальное расстояние для работы артиллерией? В штыки их возьмём и всё? Чего нам зазря грязь месить? Быстрее справимся, быстрее домой вернёмся.

— Угомонись, вояка, — показал ему кулак Жук. — С кудесниками ты как будешь разбираться, бестолочь?

— Так тот же второй, третий ранг крупный калибр на удивление берёт, — округлил он глаза. — Чай моя пушка не справится? — Похлопал он по пулемёту «Печенег». — Двести пятьдесят выстрелов в минуту, — нежно проворковал он, протерев ствол промасленной тряпочкой. — Любой кудесник ляжет.

— А если там четвёртый ранг сидит? — Задал провокационный вопрос Жук. — Что делать будешь, драчун?

— Убегать, — задумался Василь и, поколебавшись секунду, добавил, — и молиться.

— То-то, дурень.

* * *

Через несколько дней.

— Хорошо сидим, — улыбнулся Гончаров младший, вколов себе последнюю дозу оставшегося у него наркотика из заначки. — Душевно, — улыбался он, любуясь, как перед ним танцуют голенькие феи, одна другой краше, садились они на его голову, целовали и манили, манили…

— Он окончательно спёкся, — заржал Галлям, любопытно наблюдая за опустившимся Чингизидом, стоявшим на коленях перед деревом и облизывающим его, словно это самая красивая дева на свете. — Что он интересно видит? Как думаешь?

— Бабу голую. Не понятно что-ли?

— Так дал бы ему шлюху. Пусть развлечётся бедолага, — спросил брата Галлям.

— Нету её, — развёл руки Абай. — Не слышал что-ли, как она ночью визжала?

— Нет. А что случилось?

— Ильхам захотел сладкого и перестарался, — проворчал он. — Всё как всегда.

— Эх, а я ведь её так и не попробовал, — огорчился Галлям.

— Ничего, — утешил его брат. — Думаю, Ильхам разрешат нам немного поиграться с матерью его дочки, отдав её сперва нам, а потом дружине, — сладострастно причмокнул он. — Видел я её. Персик, а не девка.

— Скорей бы, — уныло заметил Галлям. — Всё чешется уже.

— Чего расселись? — Прервал их идиллию эмир. — Собираемся. Остался последний марш бросок, и мы у цели, — тревожно заозирался Бухара. — Не нравится мне это… Чёрт.

— Что?

Немного подумав, отвечать или нет, он сказал:

— Спину словно взгляд обжигает. Оборачиваюсь, а там никого.

— Это ты рассказов того дурака наслушался, что притопил товарища за карточный долг, а потом вещал всем о злом духе утащившим того в болото, ха-ха-ха, — весело рассмеялся Галлям. — Чего кстати с ним? Всё ещё предрекает нам лютую смерть и неприятности, если мы не свернём с пути?

— Нету его больше, — мрачно ответил Бухара. — Отвёл его сторону и перерезал глотку, — пожал он плечами, словно это нормально. — Дружине не на пользу разговоры о духах и нечисти. Пусть лучше покоится с миром и пирует на небесах в окружении своих семидесяти двух девственниц.

— Наверно это его товарищи тебе в спину смотрят, мечтая кишки выпустить, — вполне резонно заметил бек.

— Не было у него товарищей, кроме пропавшего Кутайбы, — воспринял его слова всерьёз эмир, так же серьезно ответив. — Я узнавал.