Княжич

— Явился! — Неласково встретила меня Алиса, стоило мне открыть дверь.

— А чем это так вкусно пахнет? — Пытался я не рассориться с ней ещё больше. — Объедение…

— Спроси Ефросинью, это она готовит, — махнула Алиса в сторону своей личной холопки, не поднимающей глаз от кастрюли.

Похоже, не одному мне досталось от злой, не в духе жены.

— Зачем звала то? — Скривился я, не понаслышке зная, как готовит Ефросинья. Придётся нам сегодня давиться кислыми щами.

— Тут письмецо из канцелярии пришло. Очередной подарок от твоих родственников, — махнула она распечатанным конвертом перед моим носом.

— И что там?

— Ты теперь свободный член рода, знаешь ли.

— А-а-а-а, — покивал я с набитым ртом, успев ухватить бутерброд со стола. Иначе Юлиана, которая скоро прибежит на обед, меня опередит. И она, и я не любим щи Ефросиньи. — Ожидаемо. Странно еще, что они так долго тянули.

— Ты я смотрю, не удивлён, пф, — фыркнула она, отнимая у меня половину бутерброда.

— Это моё! — Попытался я отобрать у неё свою добычу, но куда там.

— У нас всё общее, — поправила она меня, уже доедая хлебушек с маслом, только крошки на пол полетели.

— Вредина, — показал я ей язык, довольный тем, что она оттаяла и больше не злится.

— Сам такой, — не осталась она в долгу, став пихаться.

Как то само так получилось, что мы начали жарко целоваться, я подхватил её на руки и, не переставая целовать, унёс в спальню.

— Сними это с меня, — доносились из комнаты молодых жаркие стоны. — Ах! Медленнее, медленнее, — попросила Алиса сиплым голосом. — Не так быстро.

— Охальники, — неодобрительно пробормотала Ефросинья, помешивая щи, но нет-нет, но на её лице проскальзывала улыбка.

— Кушать хочу! — Вбежала в дом радостная, что школа на сегодня закончилась, Юлиана, — фууууу. Бее-е, — тут же зажала она нос, только почуяв, чем пахнет. — Щи? — С отвращением выговорила она, недовольно посмотрев на холопку, но тут же отвлеклась. — Это что, мама там стонет? — Любопытно спросила маленькая лисичка, сбросив с плеч портфель и подбежав к комнате родителей. — Мам, мам, открывай, — забарабанилась она в дверь. — Ты снова плачешь? Я сейчас платок принесу. Открой, мам!

* * *

— Да что же вы заразы такие живучие! — Метала мебель по комнате Людмила Ильинична. — Всё никак не сдохните, твари! — Разбился о стену чайный сервиз. — НЕНАВИЖУ! — Кричала запертая в своей комнате мачеха Семёна.

Как всегда подвели исполнители. Она, как последняя дура поверила, что профессионалы, запросившие за дело баснословные деньги, справятся и прикончат наследника и патриарха Смирновых, а в итоге те сами были пойманы и допрошены.

— Твари! — Разбила она очередную вазу, метнув её в приоткрывающуюся дверь. — Твари, твари, твари! — Топала она ногами, давя венецианский фарфор.

— Тук-тук, — постучались в дверь с той стороны, где стояли её надзиратели из главного ударного полка дружины всего рода. Дожидаться разрешения войти стучащий не стал и заглянул внутрь без спроса. — Князь с наследником ждёт вас у себя, — вежливо позвал её за собой личный порученец Тимофея Митрофановича, скрывая за дежурной улыбкой надежду, что эту суку, наконец, поставят на место. Она явно перешла все границы.

* * *

— Может, стоило дождаться ответа хана? — Нежно спросила Алиса, поглаживая меня по голой груди. — А не отправляться гулять по просторам Сибири на этом твоём чудовище? — Полностью переползла она на меня, целуя в шею и грудь. — Юлиана расстроилась. Лягушек теперь будет нам в кровать подкладывать, как вернёмся.

— Она вечно не даёт нам уединиться, вредина такая. Пусть дома сидит. У неё ещё школа. А хан подождёт… Никуда не денется.

В круглом иллюминаторе дирижабля проносились кучерявые облака, завораживая взгляд, но молодым людям было явно не до любования красотами.

— Это только у нас дети всё ещё учатся, а в городе у них уже каникулы, — коварно поцеловала она меня в ушко, став его покусывать и мурлыкать при этом.

— Больно жирно три летних месяца отдыхать. Им и одного августа хватит, — проворчал я, довольный. — Кошечка моя.

— Мяу?

— Мур.

* * *

— Разруха, безнадёжность и тоска…

— Деревня Красный кустарь, ваше благородие. Я здешний староста, — ломил передо мной шапку крепко сбитый мужичок, поднятый по тревоге собаками и односельчанами, как только те заметили наш дирижабль в небе, сейчас прикрученный к якорям на земле. — Михасем все зовут, и вы зовите. — Хмуро пересчитывал он, судя по шевелящимся губам всё появляющихся и появляющихся из нутра «Семёна I», дружинников. — Проверка, аль какая, а я и не знаю? Так у меня всё в порядке, — почесал он затылок. — Больных и калечных нет. Подати платим исправно. Капище, как того-село, велено было — убрали, — переступил он с ноги на ногу. — Тати ужо как два года не захаживали. Всё чин чинарём.

— Я не проверка, — покачал я головой, смотря на покосившийся забор деревни и выглядывающие над ним головы ребят помладше, с любопытством глазеющих на невиданных гостей. — Сосед я ваш. Хозяин фермы по производству и переработке мха, принадлежащей раньше семье Зориных. Может, знали таких?

— Как не знать? — Подтвердил староста. — Нам лекари не по карману, вот и лечимся тем мхом. Припарки из него чудеса творят. Радикулит вот отступил, как не бывало, — погладил он свою спину.

— Вот. Теперь я мох выращиваю. Уже год как, после того как они сгинули, пусть земля им будет пухом.

— Пусть, ежели что, хоть и гниловаты они были по натуре, втридорога товар, продавая, — перекрестился он. — А пожаловали то к нам зачем, благородие? Нужда, какая?

— Познакомиться, торговлю наладить.

— Так нам и торговать то нечем, — развёл руками Михась. — Ярмо своё несём, мытарям наместника всё отдавая. Должны понимать.

— Это я вижу, — покачал я головой.

Ни света, ни газа в деревне нет. Я уж не говорю о канализации или каком-то производстве. Только три десятка покосившихся, потемневших от времени срубов, благо хоть крыты они были шифером, а не землёй и травой, как я боялся.

— Чем же вы тут живёте тогда? — Удивился я.

— Токмо молитвами, — поцеловал он крест на груди.

— Молитвами сыт не будешь, — кривовато улыбнулся я.

— Это само собой, — веско покивал староста. — У нас и коровки имеются и свиньи с курями. Всё как след, чай не голытьба какая.

— Эээ… — Переглянулся я с Алисой. — А мыто чем платите?

— Золотишком, — признался Михась. — Нам то оно не надобно, а мытарям только в радость, если мы им жёлтый металл заместо яиц и пушнины отдаём. Тутово в ручье и намываем, благо не пересыхает никогда и аж зимой-летом мыть можно. Даже наши сорванцы справляются, — кивнул он на головы малышни над забором.