Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду

— Опасность над Русью большая, потому всем нам нужно быть при войске. Посему низко кланяюсь тебе и прошу ехать к Туле.

Просьба царя нарушала многие побуждения патриарха. Но он не стал супротивничать Василию.

— Ты, государь-батюшка, волен повелевать. И аз ранницей завтра уйду к Туле.

— От Тулы же к Брянску помчишь. И там ратников вдохновишь!

Патриарх расспросил царя о положении под Тулой и, уяснив суть, молча ушёл из дворца, чтобы собраться в путь да послать за Сильвестром в лавку услужителя, потому как без него патриарх и не мыслил себе дальней поездки. Ещё Гермоген решил взять с собой митрополита Пафнутия, епископа Иосафа и отряд Кустодиев.

* * *

Воевода Михаил Кашин Брянска не удержал. Но и не отдал его самозванцу. Не вошёл в Брянск Лжедмитрий, потому как входить некуда было. Пепелища и пустыню выжженную увидел на месте города самозванец. И жителей не узрел. Сожгли они вместе с воями Кашина свои дома и ушли в дремучие Брянские леса, увели с собой животину, утянули скарб и всё, что можно.

Лжедмитрий II не ожидал такого развития событий. Он был намерен постоять в Брянске, силами обрасти для удара по Москве, а главное — пополнить казну, потому как поляки требовали жалования. И пришлось самозванцу остановиться лагерем под Свенским монастырём. Стоял там Лжедмитрий с неделю, и все дни его мнимый дядя Гаврила Верёвкин с отрядом головорезов шастал по округе, грабил монастыри, церкви, россиян, добывая деньги для расчёта с наёмными воинами.

Вскоре Лжедмитрий двинул своё войско под Козельск. В пути к нему присоединился большой отряд запорожских Казаков. И ко времени. Потому как под Козельском встали на пути самозванца князь Василий Рубец-Мосальский с ратью и воевода Матиас Мезинов с отрядом в тысячу воев. Оба воеводы вступили в бой с войском Лжедмитрия без особого старания и не сумели сдержать конных полков, в панике покинули поле боя и вместе с ратниками долго бежали, пока не остался позади Козельск. В одной из малых стычек с врагами князь Рубец-Мосальский был тяжело ранен. Его привезли в Москву, и он умер от ран.

Жители Козельска встретили «царя-батюшку» с хлебом и солью и войско блинами накормили. А оно после угощения двинулось дальше, дабы не дать опомниться ратникам Шуйского и достичь до холодов Москву. Но придвинувшись в середине октября к Белёву, Лжедмитрий II решил сначала идти к Туле и помочь осаждённому в городе войску Ивана Болотникова выручить «царевича Петра» и князя Телетевского, других верных своих сопричастников.

В эти же дни патриарх Гермоген и архиереи Пафнутий и Иосаф пытались молитвами и другим Божиим словом восстановить дух ратников войска царя Василия, кои пошатнулись. Но сделать сие оказалось трудно. В лагере осаждающих Тулу царских войск вот уже вторую неделю было неспокойно. Назревала новая измена царю Василию. И чем ближе подходил самозванец к Туле, тем она становилась вероятней. Сбитое наспех войско из посадских людей, из холопов и невесть кого не любило царя Василия и не хотело умирать за него. Ратники считали Шуйского обманщиком, который только обещал блага, но не давал их. Да и стрельцы, пушкари — бывалые воины — не хотели служить бесталанному государю, который столько времени не мог одолеть крепость. И все они желали успехов «царю Дмитрию» и ждали его прихода в Тулу.

В войске Василия Шуйского уже несколько дней гуляло письмо самозванца. Говорили, что его доставил сперва в Тулу иезуит Николо де Мело, а уж из Тулы письмо послали с гонцом к царю Василию. Но до государя оно дошло не скоро, а прежде прошлось по рукам царских воинов, да так, что истёрлось.

Лжедмитрий II писал, что помилует Шуйского, ежели тот добровольно откажется от престола, который подыскал для себя «под прирождённым царём Дмитрием».

Послание Лжедмитрия II смутило многих вельмож. И царю Василию изменил даже его близкий родственник, князь Пётр Урусов.

Когда царь Василий узнал про измены, он пришёл в большой гнев, велел схватить гонца и пытать огнём и железом, пока не скажет, кому и где показывал письмо самозванца. Да палачи были жестокими, и гонец лишился жизни, не успев сказать царю, у кого в руках побывало письмо в войске под Тулой.

И всё-таки Лжедмитрий II не успел помочь осаждённому городу, как ни спешил к нему. Тула была обречена. Воды реки Упы к осени затопили её полностью. В довершение к этому в городе свирепствовали голод, болезни, которые не только уносили жизни сотен горожан, но и прорубали бреши в рядах войска Болотникова.

Когда Гермоген узнал о положении тулян, то послал им своё слово. Он призывал их к покаянию и смирению, к противоборству с истинными врагами державы. Патриарх нашёл сильные слова и убедил горожан в том, что они сами себя могут спасти. «Всевышний поможет вам, если не дрогнете духом», — заключал послание Гермоген. Тулянам дали время подумать и не торопили с ответом. Но горожане сами поняли, что медлить нельзя. И обращение Гермогена стало их знаменем. Мужи тульские, ещё способные держать оружие, сбились в отряды тёмной ночью и на рассвете ринулись к воротам, перебили стражу при них и открыли путь в город царскому войску. А пока царские стрельцы входили в Тулу, горожане пленили Ивана Болотникова и «царевича Петра», выдали их царю Василию. Многих же сотников и разных атаманишек повязали и тоже привели в царский лагерь.

Царь Василий как узнал подноготную действа тулян, так Гермогена поблагодарил. Да был невесел, потому как ещё болел от измены и бегства из лагеря Петра Урусова.

— Ты печалуйся о России, а не о блудной овце. Урусов и в стане самозванца выше валенка не поднимется, — утешал царя Гермоген. — Да тулян согрей милостью, потому как в измену они не впадали, сие теперь ясно, а силой были задушены. Согрей, и будет сие тебе во благо.

— Согрею, как ноне посмотрю на тулян.

С лёгкой руки патриарха с Тулой разобрались скоро. Царь Василий приехал в город на другой же день, как распахнулись его ворота. Он увидел за туляками измену, но внял просьбе Гермогена, простил их за те муки, которые вытерпели от затопления города по его, царской, воле. Простив тулян, царь повелел всем, кто может взять оружие, идти в его войско. И пошутил при том:

— А прежде идите к кашеварам, брашно от воли вкусите.

Так же поступил царь и с повстанцами, не наказал никого из простых воинов, но взял их в полки. А кого и вовсе отпустил домой за крестным целованием. Атаман Иван Болотников и другие вожаки повстанцев были закованы в железа и отправлены в Москву.

В Туле начиналась мирная жизнь. И первым делом туляне разрушили плотину на реке Упе. И вода ушла из города. Но зрелище было жуткое и тягостное: всюду разрушения, разрушения. Деревянных построек не осталось, их разобрали и сожгли. Сожжены были все амбары, бани, заборы, лавки. Да и каменные дома, палаты были в разорении. Лишь храмы стояли нетронутыми. Горожане, синие как тени, очищали город от трупов. Свозить их было не на чем, и могилы копались в оградах церквей, на пустырях. Детей в городе не было видно. И ни собак, ни кошек, ни скотины — тоже.

Гермоген и архиереи, объезжая город, молчали. Наконец патриарх нарушил тягостное молчание:

— Чем наполнена твоя душа, брат Пафнутий?

— Стыдом и болью, святейший, за неразумность одних и жестокосердие других. Плотина, страдное болото, от голода гибнущие дети, разбитые и разорённые дома, поруганные святыни — всё сие наш общий грех, наше общее упущение, и допрежь всего — государя.

Гермоген подумал, что Пафнутий прав: ежели бунтует подданный — значит, плох правитель. Всё как в молитве на сон грядущий.

Царь Василий покинул Тулу быстро. Он поставил в городе нового воеводу — Ивана Ляпунова из Рязани, наказал ему наводить порядок и укатил. Патриарх же остался в Туле. К нему с повинными головами пришли архиереи, попы. Но он не упрекнул никого. Лишь повелел открыть собор и начать службу. И вскоре зазвонили колокола, стали собираться прихожане. Гермоген взошёл на амвон и прочитал канон покаянный ко Господу Иисусу Христу: «О, горе мне, грешному. Паче всех человек окаянен есмь! Покаяния несть во мне, даждь ми, Господи, слёзы, да плачуся дел моих горько...»