Кобчик

На стройку и первоначальную распашку целины привлекали наемных работников, тут казакам спасибо — у них и не по одной лошади в хозяйстве, и организацией труда нанятых крестьян занялись. И это не считая грандиозной стройки: несколько домов для руководящего состава, бараки для прибывших в начале лета переселенцев купленных (вместо оговариваемых ста человек, Лугинин, расщедрившийся и впечатлившись моими задумками — сто пятьдесят душ мужского пола выделил, не считая домочадцев) и многочисленные хозяйственные строения. Впрочем, щедрость Ивана Ларионовича объяснялась тем, что мастеров и ремесленников заводских среди купленных не было — все из крестьян оказались. Сейчас смешно было вспоминать, как я со своими семьюстами рублями и несколькими тысячами Антона Сергеевича — планировал покорять Урал…

Что в Уржумке, что в Соколовке — сразу же поставили кирпичные заводики (по совести — сараи обычные, разве что большие), начавшие выпуск кирпича для собственных нужд. Несколько механизмов для конного привода установили (цемент, относительно стабильного качества — Дитрих научился делать), в планах было и мельницы поставить, и маслобойни, и пресса для выжимки масла и конопляного семени. Но это всё следующим летом, а пока переселившиеся крестьяне рубили для своих семей дома, не считая обязательных работ. Не всё сразу, как бы не хотелось…

С сельским хозяйством тоже не стал мелочиться: засадил маком и коноплей с изрядным запасом распаханную целину, как и хотел, пшеницей, рожью и овсом остальное. Посадкой картошки руководил лично, в Соколовку выделив лишь ведро Прошке (уже активно освоившего деревянный протез), со строгим наказом следить за этой культурой в оба глаза. Ну и в каждый свой приезд — лично проверял, в каком состоянии находится грядка со «вторым хлебом». И не переставал благодарить провидение за знакомство с Левонтием, садовником Лугинина, который несмотря на заботу о вверенном его попечению саду и оранжерее — находил время и силы помочь, где советом, а где и семенами. Так мы в Уржумке обзавелись тыквой, двадцать плетей росло, обещая порадовать к осени. А то репа и редька несколько приедаются…

Производственный комплекс, он же научный — строить начали основательней, чем покинутый уже к началу лета сарай при госпитале. Мыловаренный и стеариновый цех работали бесперебойно, а Дитрих, с тремя отобранными помощниками — корпел над другими проектами. И довольно успешно: к середине лета таки добившись получения соды из соли и известняка, отработав методику промышленного производства. И с печами для обжига древесного угля всё получилось как нельзя лучше, не сразу, конечно, но уже к осени Ларион Иванович распорядился строить такие повсеместно, заменив доселе существовавшие кустарные способы жжения в кучах и кабанах.

Несмотря на неоднократно вдалбливаемые правила техники безопасности (причем в прямом смысле, телесные наказания здесь не редкость) — не обошлось без типичного русского разгильдяйства. Ладно бы кто, так ведь сам Дитрих отличился, всё-таки жизнь в России перепрошила ему менталитет — это же надо додуматься, совместить опыты по обжигу угля и создание тестирования пароварки (она же автоклав для медицины) в одной печи?! Ещё и на обед ушли, казалось бы, что могло пойти не так?

К чести Дитриха, скрывать происшествие он не стал и доложил всё как есть. Правда, после того, как я поинтересовался: на кой-ляд они сушат древесный уголь на печи. С сомнением изучил их попытки реанимировать уголь, даже на зуб попробовал:

— Что-то сомневаюсь я, по ходу — запороли вы его, братцы! Тьфу, какая хрень, как аптечный… Так, стоять, Дитрих! Сушите дальше и и проверяйте, как этот уголь очищает жидкости! Только по правилам, с ведением лабораторного журнала и фиксированием всех результатов! Вы, кажется, активированный уголь изобрели!

Вот всегда подозревал, что немало эпохальных открытий был совершенно в результате нелепых, а порой и трагических случайностей, а сейчас и сам в этом убедился. Вроде мелочь, а и Антон Сергеевич будет доволен, и в производстве он востребован, а уж как с похмелья он помогает, в качестве адсорбента! И от сивушных масел чистит ректификат не в пример качественней, а я то всё голову ломаю, чего у нас с производством спирта такой затык, вернее — с его очисткой…

Демьян, как управляющий нашим разрастающимся научно-производственным комплексом меня полностью устраивал (ещё и лекарю нашему успевал помогать, благо живем в паре часов езды на лошади), но вот его административно-командные методы в отношении крестьян — не очень. Особенно в глаза бросалось разница между переселенцами живущими в Соколовке, под управлением Прохора, и нашими на Уржумке, которыми командовал Демьян. Наши даже маршировали нет-нет, и пороли их с завидной периодичностью, пришлось вникать в это и разбираться, после чего вмешиваться.

Демьян от прямого управления крестьян был отстранен, среди них был выбран староста, с которого теперь спрашивали за исполнение работ и соблюдение порядка, крестьяне с радостью вздохнули, избавленные от строевой подготовки, но телесные наказания полностью себя не изжили. Я в чужой монастырь со своим уставом не лез, тут это в порядке вещей: и Прохор своих провинившихся наказывает, и на заводе применяют, и даже Сашеньку Лугинину иногда порют…

При мысли, что Александру наказывают — посетило двоякое чувство, с одной стороны удовлетворение от того, что хоть кто-то её на место ставит, а с другой — совсем неподобающее волнение. Надо действительно как-то решить вопрос со сбросом накапливающегося напряжения, неизбежного в подростковом и не только возрасте, а то подсознание при мысли о наказании этой малолетней задаваки рисует какие-то возбуждающие картинки в стили лайтового БДСМ…

Аксинья занималась своим хозяйством, получив карт-бланш на работу с травами: коры белой ивы, содержащей ацетилсалициловую кислоту, наготовили с запасом, всё лето собирали и сушили другую траву всевозможную, известную ей. Надо улучить время и поинтересоваться, как у неё дела, может — чего и сам вспомню, поверхностно с фитотерапией знаком. Хотя они там и без меня с Антоном Сергеевичем активно работали, по крайней мере — скооперировались. Претензий со стороны церкви к ней не было, а лекарь вовсю пользовал пациентов их совместными наработками, сам с собой возил баночку крема из мёда, живицы и каких-то трав их изготовления…

С Ларионом, средним внуком купца — за весну и лето сдружились крепко, нормальным парнем оказался, без гнильцы. И возраст у нас биологический одинаковый, и дед его всячески наше общение поддерживал. А мы и тренировались почти каждый день совместно, и Ларион меня сопровождал в поездках, поощряемый дедом, считавшим что внуку общение со мной на пользу идет. Так и повелось, я в Соколовку — а он со мной, ему Ларион старший непременно какое-нибудь задание в Саткинском заводе придумает. Да и просто тянулся ко мне Ларя, на подсознательном уровне, у меня всё-таки жизненный опыт за плечами, а пацан шестой год без отца растет, а деду — некогда им особо заниматься…

Ларион Иванович, скрепя сердце — вложился в расширение Саткинского завода, там с осени планировал начать производство мясорубок и скороварок. Первые экземпляры, как и подобает опытным образцам — вышли хоть и дорогими в изготовлении, но удачными. По нраву пришлись всем, учли все ошибки и недоработки, изготовив ещё несколько прототипов и купец решился на их производство, но это с осени — нет пока тут непрерывного цикла производства.

Разговаривали с ним по этому поводу в самом конце августа, я как раз приехал из Соколовки, проездом через Троице-Саткинский завод. Опять напомнил, что высокотехнологичное производство рентабельней, на что Ларион Иванович с раздражением ответил, что всё понимает, но вот незапланированные траты… И в очередной раз принялся жаловаться на свою нелегкую жизнь, на старшего внука, девятнадцатилетнего Ивана, который в Петербурге остался, отговариваясь службой в Преображенском полку. А вместо службы — пользовался отсутствием родительского контроля по полной, пустившись во все тяжкие.