Кобзарь
Шрифт:
нищие к мирянам,
путь держали в Субботово,
чтоб петь про Богдана.
Первый нищий:
«Вот-то, сказано, вороны —
нашли себе место.
Москали для них как будто
сделали насесты».
Второй нищий:
«А для кого ж? Человека,
верно, не посадят
числить звезды...»
Первый нищий:
«Ты уж скажешь!
Может, и посадят
пана, москаля иль немца;
пан,
и там найдут хлебец.
Третий нищий:
«Что болтаете пустое?
Что там за вороны?
Да москали да насесты?
Бог нам оборона.
Иль еще нестись заставят, —
солдат им рожай-ка!
Полонить весь мир царь хочет,
есть такая байка».
Второй нищий:
«Что ж, быть может!
Так на черта ж
на горах их ставить?
Да высокие такие,
что до туч достанешь,
если взлезешь...»
Третий нищий:
«А для того!
Вот потоп настанет,
все паны туда полезут,
да и смотреть станут,
как мужики тонуть пойдут».
Первый нищий:
«Умные вы люди,
а ничего не знаете!
Там понаставляли
для того насесты эти,
чтоб воды не крали
люди в речке; да чтоб тайно
песку не пахали,
что лежит вот, за Тясмином».
Второй нищий:
«Потерял ты разум!
Раз не знаешь, помолчал бы.
Что как под тем вязом
мы, приятели, присядем
отдохнуть немного!
В торбу две краюхи хлеба
взял я на дорогу, —
вот и поедим мы кстати,
до солнышка, рано... —
и уселись.— А кто ж, братцы,
споет про Богдана?»
Третий нищий:
«Я петь буду. И про Яссы,
и Желтые Воды,
и местечко Берестечко».
Второй нищий:
«Славные доходы
нам дадут они сегодня!
Там ведь у подвала,
как на торг, сошлися люди,
и панства немало.
Вот где нам нажива будет!
Что же, запоем-ка
пробы ради...»
Первый нищий:
«Ну их, песни!
Лучше отдохнем-ка,
день велик: мы напоемся,
а ты — петь, туда же...»
Третий нищий:
«Это верно. Помолимся,
да и спать заляжем».
Певцы под деревом заснули,
спит солнце, пташечки молчат,
а у подвала уж проснулись
и раскопать его спешат.
Копают день, копают два,
на третий едва лишь
докопалися до стенки,
ночку переспали,
караул везде поставив.
А исправник просит,
никого чтоб не пускали,
в Чигирин доносит
по начальству. И начальство,
прибыв, посмотрело
и
сказало: «Ломай стены!Так вернее дело!»
Послушали. Разломали —
и перепугались!
Всё скелеты там лежали,
словно ухмылялись,
что опять им видно солнце.
Вот богатство это:
черепок, корыто, тут же
в кандалах скелеты!
Если б в форменных, тогда бы
хотя пригодились...
Засмеялись... А исправник
чуть-чуть не взбесился,
Нечем ему, вишь, разжиться;
а уж как трудился!
Он и день и ночь старался, —
в дураках остался.
Уж ему бы только в руки
тот Богдан попался, —
в рекруты его забрил бы;
не мани обманом
Правительство! Рвот и мечет.
Словно одурманен.
Яременка в рыло тычет,
бранью осыпает
весь народ, да и на нищих
моих налетает.
«Вы что делаете, плуты!»
«Мы, смотрите, пане,
распеваем о Богдане...»
«Я вам дам Богдана!
Мошенники, дармоеды!
И песню сложили
Про такого ж мошенника...»
«Да нас так учили...»
«Я научу! Эй, всыпать им!»
Взяли, разложили
да попарили в царевой,
непрохладной бане.
Вот какой дала барыш им
Песня о Богдане!
Так подвал Богданов малый
тогда раскопали;
а большого подземелья
и не доискались.
(Стоит в селе Субботове)
Стоит в селе Субботове
на горе высокой
надмогильник Украины,
широкий, глубокий.
Это церковь Богданова:
там-то он молился,
чтоб москаль добром и лихом
с казаком делился.
Мир душе твой, Богдане!
не так оно сталось:
царских слуг объяла зависть,
всё поразоряли, —
вкруг курганов наших рыщут,
роют, деньги ищут,
погреба твои разрыли,
да тебя ж ругают,
что они трудились даром!
Так-то вот, Богдане!
И тоскует Украина
сиротой бессильной!
Вот тебе и благодарность:
церковь-надмогильник
даже некому поправить!
Вот ту Украину,
что в былые дни с тобою
шляхту задавила, —
байстрюки Екатерины
саранчой покрыли.
Так-то сталося, Зиновий,
с Алексеем дружный!
Всё приятелям ты отдал,
им-то что же нужды!
Говорят, слышь, что все наше
искони здесь было,
только мы сдавали, чтобы
татарва кормилась
да поляки!.. Так, быть может!
Пускай и так будет!
Так смеются ж над Украйной
и чужие люди!
Нет, чужие, вы не смейтесь!
Церковь-надмогильник
рухнет, и тогда над нею,
и доброй и сильной,
вновь восстанет Украина,
свет правды засветит,