Кодекс Крови. Книга ХVIII

За столом, изогнутым в кольцо уробороса, сидел дон Висконти Борромео. Его камзол из чёрного бархата отливал синевой, а на груди тяжело лежал массивный перстень с резной медузой — древний оберег против чужого влияния. Перед ним стоял хрустальный бокал с вином, густым, как кровь. Граф работал с документами, но стоило нам появиться, как его лицо потеряло всякую надменность. При виде бывшей жены во взгляде Висконти вспыхнула и тут же была упрятана поглубже искренняя радость. Меня он поприветствовал сдержанным кивком.

Граф указал нам на кресла и сам перебрался к нам.

— Неожиданный визит, — обращено было ко мне, — но от этого не менее приятный.

Последние слова явно были адресованы Агафье.

— Мы по делу, Висконти. Не будем долго тебя задерживать.

— Нужны ещё какие-то ингредиенты для ритуала Джованни? — тень беспокойства мелькнула на лице Борромео, но тут же исчезла.

— Пока нет. Нужны будут, я сообщу, — успокоила вампирша бывшего мужа. — Мы по поводу Ока.

— А что Око? — делано удивился граф. — Формально оно принадлежит клану графа Комарина, если мне не изменяет память.

— Без права наследования и с вашим правом первоочередного выкупа земель. Я бы хотел это изменить, — сразу обозначил я собственные хотелки.

Борромео откинулся на спинку кресла и задумчиво уставился в окно.

— Артефакт не из дешёвых…

— Ещё скажи, что ты с австрийцев виру не вытребовал за их участие в дирижаблевом теракте, — напомнил я Висконти, кто раскрыл ему некоторые подробности прошлых событий в Мантуе, где на род Борромео планировали свалить теракт с подрывом четырёх иностранных дирижаблей. — За деньги от австрийской виры, думаю, можно было пол-Сахары скупить.

— Как же с тобой сложно торговаться, — тяжело вздохнул Висконти. — Если позволишь хоть изредка отправлять к тебе своих людей для усиления дара, то… можем обсудить переход прав.

— Висконти, мы не на рынке. На местности стоит мой щит. И он не спадёт, даже если я умру, — блефовал я напропалую. — Тебе и твоим людям не видать этот артефакт. Как и моим, впрочем, тоже. И вообще, для человека, который озолотился моими стараниями и находится в процессе решения династического кризиса с помощью моих связей, ты чересчур прижимист.

Намёк получился более, чем толстый.

— Джованни не только мой сын, но и сын Агаты… Так что не стоит…

— Верно! — оборвала бывшего мужа вампирша. — Не стоит испытывать моё терпение и манипулировать сыном!

— Какие манипуляции! — возмутился Висконти. — Если уж на то пошло, то хоть ты на него повлияй. Он на этой Хризантеме помешался просто! Носится с ней, вообще дела рода забросил! Вокруг столько перспективных девиц, а у него на ней свет клином сошелся! Видели это безобразие хризантемовое в саду?

— Себя вспомни, Ромео единорожистый! — фыркнула Агафья, скрывая улыбку. — В этом вопросе Джованни весь в тебя.

— Да была бы у неё любая другая сила, и боги бы с ними, женились, любились бы, плодились и размножались! Но у неё же Смерть!

— И что? Усилите род! — не сразу понял я, о чём речь.

— Мы уже с Агатой… усилили, — печально ответил дон Висконти, не отрывая взгляда от бывшей жены. — Не хочу, чтобы у них повторилась наша история. Нам даже перепривязать ребёнка будет не к кому, если произойдёт спонтанная инициация, как у Джованни.

Вампирша нахмурилась.

— Мы решим эту проблему, а с тебя документы.

— Ради тебя, любимая, хоть сейчас, но с одним условием, — хитро улыбнулся граф Борромео, разглядывая бывшую супругу сквозь бокал.

— Каким еще условием? — напряглась Агафья.

— Ты проведёшь со мной одни выходные, не исчезая, не сбегая, не уходя в тень. Как обычный человек. Как когда-то.

— Это совершенно ничего не изменит, — вампирша безразлично разглядывала бывшего мужа, но я-то знал, что безразличие нарочитое. Впрочем, в душу к ней я лезть не собирался.

— Тем более тебе нечего опасаться, — продолжал гнуть свою линию граф. — Одни выходные, а документы получите уже через час, как только законники оформят по всем правилам переуступку прав.

— Я согласна, — пожала плечами вампирша. — Только потом не жалуйся!

Я же подумал, что в настойчивости Джованни явно пошёл в отца.

* * *

Мать Великая Кровь возвращалась домой. Не в мир, принадлежащий ей по праву владения, не в Чертоги Высших, а домой… в мир, превратившийся в одну вечную бойню. Где улей шёл на улей, сколько существовал этот мир. Реки крови лились здесь безостановочно. И это была не метафора. Только такое место смогло породить Высшую из потоков крови.

Место битвы представляло собой жутковатое зрелище.

Разрушенный некрополь древних колоний — некогда цветущий город шестиногих — теперь представлял собой лишь руины исполинских сот, опутанных кровавыми лозами магических грибов. Воздух дрожал от гудения заклинаний, а земля была усеяна телами павших, чьи хитиновые доспехи всё ещё мерцали остаточными чарами.

Две армии сошлись в смертельной схватке.

Улей Проклятых Крыльев, чьи воины носили доспехи из зачарованного хитина, блестящего, как чёрный обсидиан, наступал волнами. Их королева, Великая Заклинательница Яда, восседала на троне из застывших слёз лунных пауков, её брюшко пульсировало, испуская ауру безумия, которая сводила врагов с ума, заставляя рвать себе жвала в ярости.

Улей Хрустальных Заклинателей отвечал холодной магией. Их солдаты, связанные нитевидными заклятьями единения, двигались как единый разум, управляемый Сердцем Роя — огромным кристаллом, висящим в паутине лунного света, чьи грани переливались древними пророчествами.

И вот, в самый разгар битвы, когда кипящие капли яда уже прожгли дыры в рядах Хрустальных, а ледяные шипы пронзали отряды Проклятых — воздух дрогнул.

Она возникла из самой пустоты, будто сама реальность расступилась перед её волей.

Её ступни коснулись земли, и кровь, пролитая в бою, ожила, потекла к ней, как преданные змеи. На мгновение всё замерло.

Даже самые яростные воины, только что рвущие друг друга на части, остановились, дрожа перед внезапно нахлынувшим, древним страхом.

Великая Заклинательница Яда первой опомнилась. Её усики дрожали, а крылья нервно подрагивали, но она выпрямилась, пытаясь сохранить величие.

— Кто ты? — её голос звенел, как разбитое стекло, но в нём слышалась трещина страха.