Кодекс Крови. Книга IХ

— Ты издеваешься? — рявкнул Орлов, чтобы хоть как-то вывести из оцепенения подчинённого. — Если эти прорвутся ещё где-то, нам нужно знать, как с ними воевать. Нам нужны образцы!

Михаил выложил перед императором и перед министром обороны два небольших макра.

— Просмотрите, и я отвечу на вопросы, но трофеи не отдам. И не потому, что я — такая жадная сволочь, как вы все думаете, а лишь потому, что эта магия опасна для всех. Как раковая опухоль, как чума, как паразит. Она выжирает любую другую силу, стремясь заместить её.

— Как же вы тогда смогли её победить? — язвительным тоном задал вопрос император. — Ещё и с такими минимальными потерями?

— С разрешения покровителя полностью опустошил родовой алтарь, — не мигая, ответил Михаил. — У меня была свадьба, на руках умирала беременная жена, из чрева которой эта дрянь вытравливала моего сына… — взгляд графа был холоднее стужи и острее клинка, — если вы готовы к такой цене, то милости прошу. Забирайте. Только потом не жалуйтесь. Вы нарушите древний закон, мародёрствуя на чужих землях. Это породит прецедент, а за ним — беспредел. Если император не соблюдает законов, то как он может требовать этого от остальных?

Пётр Алексеевич зажал в руке макр и погрузился в воспоминания графа Комарина. Просмотр занял не больше пяти минут, но у императора было ощущение, будто он только что чуть не захлебнулся сперва отравой, затем прочувствовал, как умирали жена с сыном, а после при поддержке какой-то незнакомой магии воздавал по заслугам захватчикам. Крови было столько, что пришлось дышать ртом, успокаивая рвотные позывы. Так всегда было, когда приходилось насильно погружаться в чужую магию. А уж магия крови и без того не способствовала крепости рассудка.

— Почему всё-таки вы так категоричны насчёт оружия?

Комарин будто разом постарел лет на двести. На секунду Петру Алексеевичу показалось, что перед ним сидит кто-то, гораздо больше видевший в своей жизни, чем восемнадцатилетний мальчишка.

— Поверьте, этой дряни не место в нашем мире. Комар не зря пошёл на опустошение алтаря. И именем Комара я требую уважать жертву моего покровителя и моих людей!

Законность требований подтвердилась, когда над плечом Михаила полыхнул силуэт комара.

Граф сейчас больше напоминал безжизненный истукан. А затем по щеке с засохшими разводами крови покатилась одинокая слеза. Даже не будучи сентиментальным по натуре, Петра Алексеевича проняло. Не знал он лишь причины этой слезы, ведь молодой Комарин только что услышал всего одну простую фразу:

«Миш, Агафья пропала».

Глава 19

— Поверьте, этой дряни не место в нашем мире. Комар не зря пошёл на опустошение алтаря. И именем Комара я требую уважать жертву моего покровителя и моих людей! — я всё ещё ждал решения императора, когда помощь пришла, откуда не ждали.

— Именем Кречета мы признаём ваше право на добычу и уважаем вашу жертву! — скрипучий малознакомый голос был мне ответом.

Мы разом обернулись к выходу из палатки. При этом я заметил, как метал молнии взгляд императора, у которого только что из-под носа увели нечто значимое.

— Андрей?!

— Ваше Императорское Высочество?

Оба вопроса несли в себе такую непередаваемую гамму эмоций, что я невольно подумал, что принца сейчас готовы были признать даже невменяемым, лишь бы не следовать золотому стандарту империи, который уже однажды подвёл меня под войну родов.

— Дано слово императорской крови, и оно нерушимо! — подвёл черту принц, тем самым избавляя меня от дальнейших проблем. — А теперь, господа, я попросил бы вас оставить нас с отцом наедине.

Мы с Орловым встали и, попрощавшись, покинули шатёр. Министр обороны на выходе замешкался, но проворно придержал меня под локоть, не давая уйти.

— Комарин… — Орлов всё ещё не верил, что беседа завершилась не в их пользу, — да как так-то?

— Данила Андреевич, — я смотрел прямо в глаза министру обороны, — я вам клянусь, что это оружие губительно для всех, кто к нему прикоснётся. Эта сквер… — я оборвал себя на полуслове, понимая, что использую лексикон святош, — это иномирный яд, и ему здесь не место.

— Но мы же должны быть готовы к отражению любой угрозы! — стоял на своём Орлов, хоть и пытался не подавать виду, как его впечатлила моя клятва. — Нам нужно изучать противника!

— Не нужно вам его изучать, — тихо произнёс я. — Если всё получится, то некого вам будет изучать.

— Миша, ты что задумал? — тут же нахмурился Данила Андреевич, внутренне почувствовав мой настрой. — Ты мне это брось! Заразился у этих узкоглазых камикадзизмом? Нечего их традиции к нам тащить! У нас по-другому воюют!

Я улыбнулся. Сейчас Орлов напоминал грозного дядьку, у которого любимый племянник вдруг вместо армии решил в академию искусств поступать. Я имел сомнительное счастье видеть министра обороны в растерянности.

— Мы стоим здесь насмерть ради защиты империи. Просто не мешайте нам делать то, что мы лучше всего умеем. Наша клятва нерушима. Честь имею, — я отдал воинское приветствие и ушёл.

Кажется, лучше всего в обеих жизнях я умел воевать. И как бы я не хотел прекратить проливать реки крови, но, видимо, не судьба.

* * *

— Ты что творишь? — император шипел хуже рассерженной змеи.

— Не стоит брать пример со своей дражайшей супруги, отец, — слабо улыбнулся Андрей и рухнул на стул, который ещё недавно занимал Комарин.

— Ты зачем дал слово?!

— Возвращал долг жизни, — пожал принц плечами, разглядывая отца совершенно нечитаемым взглядом.

— Какой долг жизни? Тебя на этой свадьбе чуть не угробили! Это он нам должен был быть должен! — продолжал шипеть император, которому пришлось встать со своего места и склониться над походным столом, чтобы нависнуть сверху над щуплым и болезненным сыном, сейчас больше напоминающим анатомическую мумию.

— Спасибо, что поинтересовался моим самочувствием, — каркающим смехом рассмеялся Андрей. — На самом деле, ты удивил меня. Не думал, что ради моей тщедушной персоны заявишься сюда.

— Ты — мой сын!

— Не самый любимый, не самый полезный, не самый сильный, но да, твой. Именно поэтому имею такое же право использовать слово императорской крови, как и другие твои отпрыски.

Пётр Алексеевич сел в кресло и постарался взять себя в руки. С одной стороны, его неимоверно бесило, что эта молодежь посмела не просто перечить им с Орловым, но и гнуть свою линию, хотя что у сына, что у Комарина едва молоко на губах обсохло. А с другой стороны, император пытался рассуждать здраво. Зная особенности мышления собственного сына, он мог поклясться собственным тотемом, что Андрей не просто так дал слово. У него было больше времени и данных для анализа. Досчитав мысленно до десяти и успокаиваясь, Пётр Алексеевич обратился к сыну: