Когда гаснут звезды

Беспокойство, которое я испытывала в городе и по дороге домой, мгновенно превратилось в сильный, электрический страх. Он переполняет меня с такой силой, что на мгновение я задаюсь вопросом, могу ли я говорить или двигаться. На кофейном столике перед Калебом лежит охотничий нож с зазубренным лезвием длиной семь или восемь дюймов. Где-то в моем сознании я сохранила знания, которые могли бы помочь мне сейчас… какой урон может нанести подобное оружие, в зависимости от того, куда он вонзит его в мое тело, с какой силой и сколько раз.

Он в два раза больше меня, запросто. Мне понадобится пистолет, чтобы дать отпор, тот, который я спрятала под матрасом в своей спальне, с другой стороны от того места, где сидит Калеб. Мне пришлось бы обойти его, чтобы сделать это. Невозможно.

Как будто Калеб может прочитать мои мысли, он встает, хватает нож и подходит к двери в спальню. Выражение его лица холодное и бесстрастное, как будто он думает, а не чувствует каждое свое движение. Парящий над самим собой.

Моя диафрагма сжимается от страха, все тело напряглось, как проволока. Я бросаю взгляд на Крикет. Она такая умная и еще более интуитивная. Я вижу, что она чувствует, что что-то не так, по тому, как она не сводит с меня глаз. Ее позиция не изменилась. Она все еще сидит у кофейного столика, но ее взгляд пристальный и настороженный. Она говорит мне, что она на дежурстве. Что я не одинока.

— Почему бы мне не разжечь огонь? — предлагаю я, пытаясь выиграть время. — Здесь холодно.

— Конечно, — натянуто говорит он, указывая на дровяную печь кончиком ножа. — Просто ничего не предпринимай.

Его предупреждение заставляет меня думать, что он правильно прочитал язык моего тела. Я хочу убежать, закричать, напасть на него и рискнуть. Вместо этого я опускаюсь на колени у ящика с дровами и достаю коробку спичек, узкие щепки для растопки, газету.

— Чего ты хочешь? — спрашиваю я, осознавая, что мой голос звучит странно глухо. — Зачем ты пришел?

Его рот сжимается почти микроскопически.

— Думаю, я должен спросить тебя о том же, Анна.

Я бросаю взгляд на лезвие, которое он слегка держит в правой руке, почти задевая его бедро. Он не размахивает им, не ведет себя беспорядочно. Во всяком случае, он слишком спокоен, более чем уверен, что здесь у него преимущество. Потому что он это делает.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты та, кто пришел за мной. Я оставлял тебя одну. Я проявлял уважение. — Слово звучит странно, с жаром и контуром.

Это что-то значит. Это ключ. Мое мышление все еще медленное и ненадежное, пронизанное страхом. Но я уже бывала здесь раньше. Разговаривала с десятками убийц и психопатов. Проводила сложное профилирование, писала океаны заметок по делу. Я также стояла в комнате Калеба, в его лаборатории. Каким-то образом я должна использовать то, что знаю, чтобы собрать все это воедино. История происхождения, которая движет всем. Старая и могущественная. Движущая сила. То, что он сделал и все еще собирается сделать. То, что происходит сейчас в этой комнате.

— Я уважаю тебя, Калеб, — говорю я. — Мы были друзьями долгое время.

— Это верно. Были. — Он прислоняется к дверному косяку, его черный свитер и черные джинсы кажутся сплошным разрезом на фоне белой краски. — За исключением того, что ты уже не та, Анна. Раньше ты меня понимала. Во всяком случае, я так думал.

Он дал мне больше информации. Еще один маленький кусочек целого. Я стараюсь выровнять дыхание, ослабить напряжение в руках.

— Я хочу, Калеб. Скажи мне, почему Кэмерон такая особенная. Так оно и есть, не так ли? Я тоже ее люблю.

Внезапно лицо Калеба краснеет. Его горло над воротником рубашки выглядит странно напряженным, как будто он едва сдерживает себя.

— Ты занимаешься этим уже давно, — говорю я, — но Кэмерон для тебя другая. Ты держал ее у себя три недели, но не убивал. Я не думаю, что тебе было приятно причинять ей боль вообще.

Оглядываясь, я вижу, как его глаза сужаются, как будто я задела за живое, но он ничего не говорит. Я зажигаю деревянную спичку в руке, и струя серы обжигает мне нос и глаза. Тем не менее, я благодарна за действие и моменты маскировки. Последнее, чего я хочу, это чтобы он видел, как я дрожу. Я не могу быть жертвой в его сознании. Олень в свете фар. Я его друг. Он должен верить, что я принимаю его. Что я знаю, что он не может контролировать себя.

— Я просто пытаюсь поставить себя на твое место, Калеб. Ты думал, что сможешь удержать Кэмерон, потому что она больше всего напоминала тебе Дженни?

— Не говори о ней, — огрызается он, слегка подпрыгивая вперед на носках. На нем большие черные кроссовки, и он кажется в них удивительно легким, учитывая его размер. Он должен весить около двухсот фунтов, но двигается как человек поменьше, не совсем грациозно, но эффективно. Может быть, военные научили его этому.

— Я скучаю по Дженни, Калеб. Держу пари, ты тоже.

Не двигаясь с места, что-то, кажется, захватывает его.

— Ты ее не знала.

Передо мной разгорелся огонь, облизывая растопку на куски сосны, которые я поместила в свободную форму треноги. Запах пламени, соприкасающегося с деревом, — один из самых знакомых и успокаивающих ароматов, которые я знаю, глубоко связанный с моими воспоминаниями о Хэпе и доме. Утешении. Но все, о чем я могу сейчас думать, это как долго Калеб позволит мне жить. Если это последние несколько мгновений моей жизни.

Однако он нашел меня здесь, следил за мной из города, отслеживал мои передвижения в течение нескольких дней, может быть, или даже недель, он явно хочет возмездия сейчас. Я кое-что у него украла. Кое-что ценное и незаменимое.

Я сажусь на пятки, чтобы встретиться взглядом с Калебом.

— Я хотела узнать Дженни получше. Я всегда думала, что в твоей сестре есть что-то такое грустное. Я бы хотела, чтобы сейчас она больше разговаривала со мной. Я хотела помочь.

По выражению лица Калеба я не могу сказать, раздражает или интересует его то, что я говорю, но он отходит от двери спальни и садится на подлокотник клетчатого дивана лицом ко мне, примерно в десяти футах от меня. Нож лежит у него на колене.

— У нас был секретный язык, когда мы были детьми.

— Я слышала это о близнецах. Я завидую, что у тебя был кто-то, кого можно было так любить.

— Это было очень особенное событие. — Мышца на его правом предплечье дергается, и лезвие подпрыгивает, как будто по собственной воле. — Ты не поймешь.

— Я уверена, что это было что-то особенное. Но потом кто-то забрал ее. Причинил ей боль.

Теперь он наклоняется вперед, и его зрачки скользят по мне. Он выглядит сердитым, как будто я щелкнула выключателем.