Когда мы встретимся вновь

«Господи, это ж какой эгоисткой надо быть, чтобы не заметить даже таких очевидных знаков?!! Невероятно! Но… Кто мог этого ожидать? Разве можно было хотя бы предположить такое?»

– Нет, я не обратила на это внимания, – ошеломленно повторила Элеонора, поражаясь собственной слепоте и невнимательности. – Как это произошло? – вдруг спросила она, но тут же спохватилась. – Извини. Я не должна была спрашивать. Тебе, наверное, очень больно говорить об этом. Это грубо и бестактно, к тому же, совершенно не мое дело. Не стоит отвечать на этот глупый вопрос.

– Отчего же? – герцог с деланным безразличием пожал плечами. – Это произошло в тот день, когда я получил твое письмо. Я хотел отправиться в Америку немедленно, – он замолчал на мгновение, пытаясь справиться с чувствами, а затем чуть нахмурился и продолжил. – Гвендолин возражала. Она заявила, что сбежав из колледжа, Терри ясно дал понять, что не признает свою фамилию и не желает быть моим сыном. Мы поссорились. Я объявил, что намерен ехать, невзирая на ее мнение. Гвендолин пришла в ярость и заявила, что я могу делать все, что угодно, а она вместе с детьми немедленно возвращается в Лондон. Признаться, я не думал, что она так поступит. Она всегда была сдержанна и благоразумна, даже когда злилась. Но, тем не менее, она поступила именно так, как сказала. Забрав детей, она отправилась в Лондон. На машине. Был поздний вечер… Видимость была плохой, а дорога обледенела. К тому же, очевидно, Гвендолин приказала шоферу ехать быстрее, а тот не посмел ослушаться приказа хозяйки. Как бы то ни было, на одном из поворотов машину занесло, она вылетела на обочину и несколько раз перевернулась. Их обнаружили только утром. Дети и шофер были уже мертвы. Очевидно, они погибли сразу. Гвендолин прожила еще несколько часов после того, как их нашли, но так и не пришла в сознание. Может быть, это и к лучшему. Она очень любила детей. Хорошо, что она не узнала, что ее глупость стоила им жизни. Это было бы слишком жестоко. Хлопоты, связанные с похоронами, заняли некоторое время, но я отправился в путь сразу, как только разобрался с делами, – он вновь поднял голову и внимательно посмотрел на нее, стараясь поймать ее взгляд. – Как видишь, я не солгал. Всего, что когда-то разлучало нас, больше не существует. У нас снова появился шанс быть вместе.

– Господи, о чем ты говоришь?! – Элеонора покачала головой и отвернулась, все еще пытаясь прийти в себя и осмыслить услышанное. – Прошло всего полгода, как их не стало! Как ты можешь так холодно и безразлично говорить о смерти близких тебе людей?! Какой бы ни была Гвендолин, но она была твоей женой. А дети… В чем они виноваты? Это ужасно! Если бы я только знала…

– Прекрати, Элеонора!!! – его резкий, полный гнева и боли окрик разорвал воздух подобно удару плети. Элеонора вздрогнула и обернулась. Ричард быстро подошел к ней и, обняв руками за плечи, легонько тряхнул. – Прекрати! Неужели ты действительно думаешь, что мне все равно?! Что я бесчувственное жестокое чудовище?! Ты ошибаешься! То, что я не рву на себе волосы и не рыдаю, как безумный, вовсе не означает, что я ничего не чувствую! Я любил и люблю своих детей, и их потеря причинила мне боль. Сильную боль. И как бы я ни относился к Гвендолин, как бы ни были глупы и жестоки ее поступки, но она не заслужила такой ужасной смерти. Я сожалею и скорблю о них. Но, черт побери, я никогда не лицемерил и не собираюсь начинать сейчас! Я не любил ее. Детей – да, но не ее! И она об этом знала. Что касается чувств, – герцог горько усмехнулся, – я пятнадцать лет жил в аду и научился неплохо скрывать свои эмоции. Пятнадцать лет непрекращающихся агонии и боли. Боли, которая не становилась слабее ни на секунду. Я привык к ней. Я научился жить с ней. Но эти пятнадцать лет показали, как ты нужна мне, Лин. Ты и Терри. Я люблю вас и хочу быть с вами. Смерть Гвендолин и детей причинила мне боль, но, в то же время, еще раз продемонстрировала, как коротка и быстротечна наша жизнь, как нелепо, неожиданно и быстро она может оборваться, и как важно успеть взять от нее все, что только можно, не упустить ни единого мгновения счастья. Я хорошо выучил свой урок и благодарен судьбе за него, потому что теперь я точно знаю, что в моей жизни важно, а что – не имеющий никакого значения пустяк. Сейчас, в этой комнате нет высшего общества, Лин. Здесь нет ни прошлого, ни будущего. Только ты и я. И нам решать, что будет дальше. Мне все равно, что обо мне скажут или подумают. Я пятнадцать лет жил, подчинясь чужим правилам, среди одиночества, боли, сожаления и лжи. Я заплатил дань условностям и больше не намерен терять ни минуты. Мы заслужили счастье. Мы заплатили за него дорогую цену, Лин, но она уже заплачена. Пятнадцать лет – долгий срок. Их уже не вернешь и не изменишь. Но впереди будут еще годы. И я хочу провести их рядом с тобой и Терри. Я люблю тебя, Лин. И я прошу тебя стать не моей любовницей, а моей женой. Законной герцогиней Грандчестерской. Ты знаешь обо мне все. Всю правду, без прикрас и недомолвок. Так, как есть. Я предлагаю тебе себя и все, что я смогу тебе дать. И на этот раз, обещаю, я сделаю все возможное и невозможное тоже, чтобы ты и Терри были счастливы. На этот раз все будет иначе, Лин. – он замолчал, и в комнате снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь их прерывистым дыханием.

Ричард смотрел на стоящую перед ним женщину, не зная, что еще сказать, чтобы она поверила ему, и боясь неловким движением нарушить хрупкое молчание, чувствуя, как его затопляют неуверенность и ползущее за ней ледяное, горькое отчаяние. У него было такое ощущение, что он все же что-то упустил, не договорил, не сделал, и в то же время он отчетливо понимал, что все уже сделано, все слова произнесены. Ему нечего было добавить и оставалось только ждать. Ждать решения своей судьбы, которую он только что добровольно отдал в хрупкие руки этой женщины, которую так сильно, долго и безнадежно любил. Ждать и верить, что ее любовь так же сильна. Теперь все зависело только от нее. От ее решения.

Элеонора отвернулась и нервно прошлась по комнате, а затем устало опустилась в стоящее у стола кресло и прижала ладони к вискам, словно пытаясь унять боль. Рассыпавшиеся по плечам золотые локоны упали вперед, скрывая ее лицо, но, даже не видя его, он отчетливо ощущал ту бурю эмоций, что бушевала сейчас в ней.

– Я… Я не знаю, – пробормотала Элеонора, поднимая голову, синие глаза светились растерянностью и отчаянием. – Я… Я не могу. Слишком много и внезапно, – она споткнулась, досадливо поморщилась и, закрыв лицо руками, глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. – Я не могу дать тебе ответ сейчас, – наконец снова заговорила она, тщательно подбирая слова. – Мне нужно подумать. Над тем, что ты сказал. Над всем… Мне нужно успокоиться и подумать. Мне нужно время. А сейчас я прошу тебя уйти, – Ричард нахмурился и открыл было рот с явным намерением возразить, но Элеонора умоляюще посмотрела на него и тихо добавила. – Пожалуйста. Прошу тебя, уходи.

С минуту он хмуро смотрел на нее привычным непроницаемо-стальным взглядом, а затем длинные ресницы опустились, скрывая его глаза, и он кивнул.

– Как пожелаешь, – подняв до сих пор лежавшие на полу сюртук и шляпу, он направился к двери, но у порога обернулся и посмотрел на нее долгим испытывающим взглядом. – Но я вернусь. Я не откажусь от тебя, Лин. На этот раз я не отступлю. Никогда. До встречи.

Дверь бесшумно закрылась за его спиной. Еще минуту Элеонора тупо смотрела на нее, не в силах сделать ни единого движения. Она чувствовала себя такой усталой, разбитой, словно ее пропустили через мельничные жернова. Голова была тяжелой и странно пустой, мысли хаотично кружились, но стоило ей попытаться собрать их воедино, как они тут же расползались во все стороны, а где-то на задворках сознания по-прежнему трепыхалась боль, которая неуловимо становилась все сильнее и сильнее. Но откуда-то глубоко изнутри, сметая все на своем пути, подобно лаве извергающегося вулкана, поднималось странное ощущение. Элеонора закрыла глаза и прислушалась к себе, пытаясь определить, что же это такое, и вдруг поняла – она не жалела. Ни о том, что была с ним пятнадцать лет назад, ни о прошедшей ночи. Она ни о чем не жалела.

Продолжение следует…

====== Часть 22. Мы просто знакомы… Как странно. ======

Спокойно и просто я встретилась с вами,

В душе зажила уже старая рана.

Но пропасть разрыва легла между нами: Мы только знакомы. Как странно…

Как странно все это: совсем ведь недавно

Была наша близость безмерна, безгранна, А ныне… Ах, ныне былому неравно Мы только знакомы. Как странно…

Завязка ведь – сказка. Развязка – страданье.

Но думать все время о нем неустанно Не стоит, быть может. Зачем? До свиданья. Мы только знакомы. Как странно… Л. Пеньковский

Октябрь 1918 года,

Нью-Йорк.

Утро было великолепным. Солнце светило не по-осеннему ярко и тепло, а в бирюзовом небе не было ни облачка. Солнечные лучи весело скользили по зданиям и вымощенным черным камнем улицам оживающего города, играли сверкающими бликами на стеклах, навевая радость и умиротворение. Пробегавший изредка легкий ветерок гнал опавшие золотые листья и ласковой рукой трепал локоны дам, чинно прогуливающихся по тротуарам Дамской мили. День обещал быть прекрасным.

– Боже, наконец-то свободный день, – Жермен счастливо зажмурилась на мгновение и глубоко вздохнула. – День, когда можно просто бродить по улицам, ни о чем не беспокоясь, гулять по магазинам и… – она сделала многозначительную паузу и лукаво взглянула на идущую рядом девушку, – даже отправиться на свидание, – хитро усмехнувшись, закончила она.

Эти слова вывели Анни из состояния задумчивой созерцательности, в котором она пребывала с того момента, как они вышли из дома. Чуть вздрогнув, она недоуменно посмотрела на свою спутницу, но когда до нее дошел смысл фразы, произнесенной той, смущенно зарделась и отвернулась.

– Ничего подобного, – пробормотала она едва слышно. – Вы же прекрасно знаете, что я…

– …ни с кем не встречаешься? – закончила за нее Жермен и снова усмехнулась. – Знаю, знаю. Между прочим, это очень удивительно, особенно если учесть, что ты молода, очень красива и не замужем. Столько мужчин смотрят тебе вслед, когда ты проходишь мимо. Неужели ты этого не замечаешь?

– Вы преувеличиваете, – растерянно пробормотала вконец смущенная Анни.

– Ничуть не бывало, – нахмурившись, возразила Жермен, обиженно надув губки. – Ты действительно не замечаешь этого или жеманничаешь? – неодобрительно осведомилась она, бросив на девушку косой взгляд.

– Нет, что вы.

Убедившись, что она говорит искренне, Жермен вздохнула и снова расцвела в привычной добродушно-насмешливой улыбке.

– Тем лучше. Кокетство – это замечательно. Оно присуще каждой из нас, это часть души женщины, ее существо. Но кокетство должно быть легким, ненавязчиво-незаметным и невинно-милым. Оно должно быть неуловимым облачком вокруг женщины. Ее невидимой королевской мантией. И ни в коем случае не переходить этих границ, иначе оно превращается в грубое и раздражающее жеманство, а это отвратительно. Жеманство сводит на нет очарование женщины, моя дорогая, – мадам Бурже внимательно посмотрела на вновь погрустневшее лицо Анни. – И все же ты влюблена.