Когда мы встретимся вновь

«К тому же, дешево», – равнодушно отметил Нил, мимолетно скользнув взглядом по стенам. Впрочем, работа у них уже была. Еще вчера Штопор нашел им временный приработок, подрядив и его, и себя на разгрузку судна, вошедшего в порт почти вслед за «Аквитанией». И хотя грузчиков было довольно много, а Нил за этот год стал гораздо сильнее и выносливее, но к концу дня он вымотался так, что, когда они добрались до своей полутемной холодной каморки, у него осталось лишь одно желание – уснуть. И ему было уже все равно, что лежанка тверда и неудобна, что в комнате ненамного теплее, чем снаружи, что одеяло не согревает. Он не чувствовал голода, хотя ничего не ел с самого утра, и не ощущал боли, остервенело вгрызающейся в перетружденные мышцы, разламывающей тело на части. Он хотел лишь одного: уснуть, забыться, забыть обо всем, что с ним произошло, и том, что его ожидало. Но стоило его голове коснуться шершавых, пахнущих пылью и сыростью досок лежанки, как желание спать мгновенно улетучилось, словно его и не было. Нил чувствовал себя совершенно разбитым, утомленным, больным, голова гудела, словно он накануне здорово надрался какого-нибудь дешевого низкопробного пойла, его то бросало в жар, то начинало знобить, а каждая клеточка измотанного тела надсадно ныла и разламывалась на части, но он не мог заставить себя хотя бы просто сомкнуть веки. Вместо этого он тупо разглядывал потемневшую от времени потолочную балку, а в усталом мозгу назойливой мухой вертелся один-единственный вопрос: как жить дальше? Остаться в этом бараке и всю оставшуюся жизнь работать портовым грузчиком или перебиваться случайными заработками в качестве разнорабочего? Нет, долго он не протянет. Боль, то и дело скручивающая его разбитые мышцы, свидетельствовала об этом со всей очевидностью.

«А ведь я проработал только один день, – отстраненно заметил Нил. – Что же будет через неделю, месяц, год такой работы? А через несколько лет? Что от меня останется? Наверняка стану инвалидом, если вообще протяну так долго. И что потом? Милостыня и дешевое виски в какой-нибудь захолустной портовой таверне, чтобы забыться, а наутро похмелье и все по новой? Жалкое существование среди толпы таких же неудачников, исходящих жалостью и презрением к самим себе, и в конце концов смерть от голода или мороза в какой-нибудь вонючей сточной канаве среди помоев? Радужная перспектива, что и говорить. Стоило пройти тюрьму и войну, чтобы закончить жалким полуживотным существованием. Знал бы Крест, о чем я сейчас думаю, умер бы от смеха. Уж он-то нашел бы, что сказать по этому поводу. Но Креста больше нет. Так что же делать? Что я могу? Что умею? Ничего. Тогда что остается? Воровать? Даже это нужно уметь. А так – прямая дорога снова на тюремные нары. А это действительно конец. Нет, нужно что-то другое. Но что? Что?!!»

От долгого неподвижного лежания тело затекло, мышцы начало сводить судорогой. Морщась от боли и цедя проклятия, Нил с трудом перевернулся на бок и, устроившись поудобнее, попытался расслабиться. Боль начала утихать. Теперь он лежал, повернувшись лицом к противоположной стене, а его взгляд упирался в лежанку Штопора, аккуратно застеленную таким же, как у него, темным одеялом. Самого Штопора не было. Нил смутно припомнил, что тот исчез сразу после того, как их отпустили, пробормотав нечто невразумительное о том, что ему «нужно сходить в одно место, да перекинуться кой с кем парой словечек». Но Нил к тому моменту был таким уставшим, что попросту не обратил на это внимания.

«И откуда у этого тощего ирландца только силы берутся?» – отрешенно подумал он, разглядывая коричневое пятно, оставшееся на стене на месте отвалившейся штукатурки.

В этот момент по ту сторону двери послышались знакомые шаркающие шаги, а затем она распахнулась, и в комнату ввалился раскрасневшийся от холода, запыхавшийся, но весьма довольный объект его недавних мыслей.

– Привет, паря! – громогласно объявил Штопор, захлопнув дверь.

«Помяни черта…» – подумал Нил, наблюдая, как ирландец снимает шинель, и невольно улыбнулся.

– Ну и погодка, – чуть слышно бормотал тот, стряхивая снег на пол. – Эх, где ж ты, моя прекрасная Ирландия? Где твои зеленые поля и теплое солнышко?

– Ты же никогда не был в Ирландии, – равнодушно заметил Нил. – Сам говорил, что твои предки приехали в Америку больше ста лет назад. Так откуда ты знаешь, что там зеленые поля и теплое солнышко?

– Не имеет значения, что я там не был! – нахохлившись, вызывающе объявил Штопор. – Ирландец всегда остается ирландцем. Где бы он ни был и сколько бы лет ни прошло, но Ирландия будет жить в его сердце вечно!

– Ладно, ладно, – Нил усмехнулся. – Верю. А где ты был?

Штопор ответил не сразу. Швырнув шинель на стул, он с размаху плюхнулся на лежанку, отчего это сооружение, явно неприспособленное к столь грубому обращению, жалобно скрипнуло, и только после этого посмотрел на Нила. На лице ирландца красовалась широкая, исполненная искреннего самодовольства улыбка.

– Я нашел нам работу! – торжественно и радостно объявил он.

– Работу? – Нил от удивления даже приподнялся, но изработанные мышцы тут же дали знать о себе грызущей, надсадной болью, и он снова повалился назад, цедя проклятие. – Какую работу? – поинтересовался он, когда боль немного улеглась.

– За которую хорошо платят, паря, – назидательно хмыкнул Штопор. – Очень даже хорошо, если сравнивать с тем, что мы имеем сегодня.

– Штопор, кончай ходить вокруг да около и говори толком! – взорвался Нил. – Что за работа?

– Ладно, ладно, – вздохнул ирландец. – Я тут встретил одного хорошего знакомого. Так вот, он сказал, что Северо-Восточная железнодорожная компания прокладывает новую ветку в Монтане, – Штопор сделал эффектную паузу.

– И что? – поинтересовался Нил, все еще недоумевая

– А то! Городки в Монтане небольшие, образованы старателями, а, стало быть, и народу там маловато. Короче, компании нужны рабочие. И не какие-нибудь там всезнайки ученые, а простые работяги. Платит компания хорошо. Раз в десять больше, чем здесь, в порту. Крышу над головой обеспечить обещают. Даже до места доставят, только соглашайся. К тому же, строительство только началось, а значит, эта работа надолго. Правда, условия там не ахти. Горы все-таки. Снег, дожди, холод. Да и работа не из легких. Но нам не привыкать, верно? Ну? Что думаешь?

– Даже не знаю, – задумчиво протянул Нил и нахмурился.

– Чего ты не знаешь? – удивился Штопор, искренне убежденный, что это не просто удачное предложение, но исключительно удачное, если не сказать больше, а потому сомнения Нила и явное беспокойство, весьма далекое от его собственных энтузиазма и радости, стали для него полной неожиданностью.

– Штопор, сегодня был первый день в моей жизни, когда мне пришлось работать, – терпеливо пояснил Нил. – Работать всерьез, по-настоящему. А строительство железной дороги – дело нешуточное. Я не уверен, что справлюсь с такой работой. Я же ничего не умею.

– А чего там уметь-то? – насмешливо хмыкнул ирландец. – Тебе ж не предлагают руководитель строительством и решать чего и как. У компании для этого специальные люди есть. Инженеры, бригадиры… Вот они и будут решать. Они будут говорить нам, что и куда, а наше дело – выполнять их указания. Шпалы таскать, рельсы укладывать, болты-гайки закручивать. Тут, паря, ума не надо, тут сила нужна, да выносливость. А этого добра у нас с тобой имеется в достатке. Да там мы не одни такие будем. Там уже полно народу работает. К тому ж, Фрай прямо сказал, что компании нужны не ученые белоручки, а чернорабочие. А ты, Кардинал, еще и с мозгами. Учился. Так, глядишь, поработаешь, подучишься и бригадиром станешь. Ты молод, с людьми умеешь ладить, за себя постоять, да и прикрикнуть, если что. Ты сможешь. В тебе это есть. Так что, по моему разумению, нечего тут раздумывать. Соглашаться надо и ехать! Или ты хочешь всю жизнь проторчать в этом вонючем бараке на пару с клопами?

– Здесь нет клопов, – машинально заметил Нил, пытаясь трезво оценить неожиданное предложение, прежде чем принять решение.

– Не волнуйся: потеплеет – появятся. И не только клопы, а до черта всякой живности, охочей до крови. Оглянуться не успеешь, как съедят до кровавых язв. А то еще и такую заразу занесут, что сдохнешь в одночасье! Или ты думаешь, тебя здесь кто-то выхаживать будет? И не надейся! Те, кто живут в таких вот нищих трущебах, никому не нужны. Врачей тут нет. Сам отлежишься – хорошо, а нет – такова судьба. Да, не дай Бог, проведают хозяева али соседи, что с тобой что не так – враз вылетишь на улицу. Им зараза не нужна, и с больными разговор короток. И разбираться не станут, что с тобой. Здесь никому нет до этого никакого дела, всем плевать друг на друга. Болен – пошел на улицу. И в конце концов сдохнешь ты где-нибудь в канаве, зароют тебя в общей могиле с безродными бродягами, и знать никто не будет, что ты жил на белом свете. Так что кончай эти свои «смогу – не смогу» и соглашайся. А коли ты откажешься, так я один махну. Мотать отсюда надо, раз возможность представилась. Здесь ловить нечего. Упустим этот шанс – второй может и не подвернуться. А это дело верное, нутром чую!