Когда мы встретимся вновь

– Я заметила, – едва слышно процедила Элиза, изо всех сил пытаясь подавить бушующие внутри ярость и ненависть.

– Значит, Шанталь – любовница твоего дядюшки? И ты действительно ничего не знала об этом? – вкрадчиво поинтересовалось Дэйзи, с пристальным вниманием изучая побледневшее и застывшее, словно мраморная маска, лицо подруги, пытаясь поймать ее взгляд.

От насмешливой иронии, явственно прозвучавшей в ее голосе, у Элизы потемнело в глазах, а ладони непроизвольно сжались в кулаки от злости и бессилия. Однако она, хотя и не без усилий, совладала с охватившим ее гневом и заставила себя разжать пальцы. Холодно пожав плечами, словно речь шла о чем-то совершенно обыденном и не имеющем никакого значения, она равнодушно отрезала:

– Нет, не знала. Да и какое мне дело до любовных связей дядюшки с дешевыми театральными актрисами?!! Все равно дальше банальной интрижки это не зайдет. Бабушка Элрой не позволит. К тому же, полагаю, в любом случае долго это не продлится. Она смазлива, но она всего лишь актриса. Такая же, как все. Обыкновенная вульгарная глупая деревенская девица, мечтающая о красивой жизни и готовая на все, чтобы заполучить ее. Танцующая на подмостках и прыгающая из одной в постели в другую в глупой надежде, что какой-нибудь немолодой, но богатый дурак позарится на ее прелести и женится на ней, и она наконец-то получит спокойную обеспеченную жизнь и станет уважаемой леди. К несчастью для нее, так бывает лишь в романах. Смешно даже думать, что бабушка Элрой позволит им зайти далеко. В лучшем случае она посмотрит на это сквозь пальцы, но уж, разумеется, не одобрит и никогда не позволит ему привести ее в дом, а тем более в качестве следующей леди Эндри. Леди Эндри – театральная актриса? Нет, это немыслимо. Это просто невозможно. Впрочем, я надеюсь, дядюшка Уильям и сам достаточно умен и не позволит какой-то там расчетливой девице легкого поведения, как бы она ни была красива, окрутить себя. Так что с какой стороны ни взгляни, а эта связь не продлится долго.

– И все-таки интересно, давно у них роман? – настойчиво повторила Дэйзи.

– Какая разница?!! – не выдержав, вспылила Элиза, но тут же взяв себя в руки, продолжила прежним спокойным равнодушным голосом. – Я же говорю, это скоро закончится. К тому же, что в этом такого уж особенного? Можно подумать, мой дядюшка первый, кто заводит роман с актрисой. Вот уж невидаль.

– Да, но если другие это делают постоянно и к этому все уже привыкли, то твой дядюшка ни в чем таком не был замечен! Нужно непременно рассказать об этом маме. Какая потрясающая новость. Да нет, это же просто сенсация! Уверена, она произведет небывалый фурор в обществе. Все будут говорить только об этом.

Глаза Дэйзи засветились от предвкушения грядущего скандала и возможности как следует обсудить его подробности где-нибудь на очередном приеме или за чашкой чая. Но на Элизу ее слова подействовали как холодный душ, мгновенно остудив остатки гнева, еще секунду назад бушевавшего в ее душе, подобно тропическому шторму. Любовная связь предмета ее желаний с дешевой театральной актрисой моментально отступила на задний план перед надвигающейся гораздо более ужасной угрозой грандиозного скандала и его последствий. Повернувшись к Дэйзи, Элиза одарила ее своей самой очаровательной улыбкой, которая, впрочем, не коснулась ее глаз, оставшихся такими же холодными и злыми, как и минуту назад, когда она смотрела на Альберта и Шанталь. Только теперь в их кажущейся безмятежной глубине светились искры ледяной угрозы.

– Дэйзи, – ласково произнесла она, вложив в своей голос всю мягкость и убедительность, на какие только была способна, – у меня к тебе будет небольшая просьба.

– Просьба? – не почувствовавшая подвоха Дэйзи удивленно посмотрела на подругу.

– Да, – еще более мягко и ласково произнесла Элиза. – Очень большая просьба. И я буду тебе очень благодарна, если ты отнесешься к ней с должным вниманием и в точности выполнишь то, о чем я тебя попрошу. Видишь ли, это очень важно для меня. И не только для меня, – закончила Элиза, многозначительно глядя на девушку.

Совершено заинтригованная Дэйзи недоуменно-вопросительно уставилась на нее.

– И что ты хочешь, чтобы я сделала? – наконец пробормотала она после секундной паузы.

– Я хочу, чтобы ты никому не рассказывала о том, что мы видели только что. Я имею в виду моего дядюшку и… эту актрису, – Элиза не смогла заставить себя произнести имя ненавистной соперницы.

– Но… – растерянно захлопала ресницами Дэйзи.

– Никому! – повторила Элиза, но на этот раз ее голос звучал жестко и непреклонно, словно приказ.

– Но… – снова попыталась было возразить та.

– Ни маме, ни отцу, ни служанке, НИ-КО-МУ! Лучше вообще не упоминай их имен, – еще более жестко объявила Элиза, а ее прекрасные карие глаза угрожающе сверкнули. – А иначе я не ручаюсь за последствия, – мягко добавила она. Однако эта мягкость не оставляла ни малейших сомнений в серьезности предупреждения, а скорее даже подчеркивала ее.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что я сказала. Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал о том, что между дядюшкой Уильямом и этой актрисой что-то есть. Нашей семье не нужны сплетни. Мы недавно потеряли Нила. Мама и бабушка Элрой до сих пор не оправились. Новый удар их просто убьет. А если хоть одна живая душа узнает о том, что мы видели сегодня, непременно пойдут сплетни, а в итоге разразится грандиозный скандал.

– Но, Элиза, если твой дядя хочет избежать сплетен и скандала, то он не должен был появляться со своей пассией вот так открыто, у всех на глазах. Сегодня его увидели мы, а завтра может увидеть еще кто-нибудь. А может быть, уже видели.

Элиза поморщилась: в словах Дэйзи была известная доля правды.

– Я поговорю с дядюшкой, – Элиза раздраженно повела плечиком, – а тебя прошу: держи язык за зубами. Ты ничего не видела, ничего не слышала и ничего не знаешь!

– Но…

– Ничего не было, Дэйзи, – настойчиво повторила Элиза, гипнотизируя ее взглядом, словно голодный удав кролика, которым собрался пообедать. – Мы ничего не видели. А если ты кому-нибудь проговоришься, то перестанешь быть мне подругой. Я буду всё отрицать и объявлю тебя лгуньей. Кроме того, не забывай: дядюшка Уильям богат и влиятелен. Думаю, ему тоже не понравится, если о нем станут шептаться в обществе. Он быстро выяснит, кто распускает сплетни, и я ему в этом помогу. А потом он уничтожит всё ваше семейство. Он разорит твоего отца, а после того, как мы объявим вас лжецами, ни одна уважаемая семья не примет вас в своем доме. Вы станете париями. Так что держи язык за зубами – и всё будет хорошо. И помни: ничего не было. Мы просто гуляли и никого и ничего особенного не видели. Ни дядюшки Уильяма, ни Шанталь. Договорились?

– Договорились, – покорно согласилась заметно побледневшая Дэйзи.

«Так-то лучше. В том числе, и для тебя», – удовлетворенно отметила про себя Элиза.

– Вот и прекрасно, – вслух произнесла она, одарив все еще пребывающую в замешательстве подругу своей самой очаровательной, добродушной и мягкой улыбкой так, словно и не угрожала ей еще мгновение назад, а всего лишь отпустила несколько ничего не значащих замечаний о погоде или очередном чаепитии. – А теперь, если не возражаешь, я, пожалуй, пойду домой. Только сейчас вспомнила, что бабушка Элрой пригласила меня сегодня вечером к себе на чашечку чая, а она очень не любит, когда опаздывают. До встречи, – сделав несколько шагов, Элиза обернулась. – И помни: никому ни слова!

– До свидания, – пробормотала ей вслед совершенно ошеломленная Дэйзи.

Элиза неторопливо дошла до перекрестка, свернула за угол и почти бегом бросилась к ближайшему наемному экипажу.

– В Лэйквуд! – крикнула она кучеру, запрыгивая на подножку. – Я заплачу, сколько скажете, но вы должны доставить меня туда как можно быстрее!

– Но я не знаю, где находится это место, мисс.

– Езжайте по восточной дороге, – раздраженно пробурчала Элиза, устраиваясь на скамье. – Когда окажемся за городом, я скажу, куда ехать дальше.

В комнате было темно. В бездонно-черном небе за огромным французским окном, искрящимся серебристыми морозными узорами, ярко светились звезды.

«К холоду», – отрешенно отметила про себя Шанталь, глядя на льющие призрачный серебряный свет точки.

Зябко поежившись, хотя в комнате было очень тепло, она медленно перевела пустой застывший взгляд на украшенный изящной лепкой потолок. Внутри было холодно. Так же холодно, как за этим огромным, от пола до потолка, окном. Холодно, пусто и тоскливо. А еще она чувствовала себя усталой. Не просто усталой, а разбитой усталостью. Словно хрустальная ваза, швырнутая на камень и разлетевшаяся вдребезги. Она отчетливо ощущала каждый из мириадов этих серебристых осколков, вопящих от боли всеми своими гранями, словно бы живыми ранами. Холодно, пусто и тоскливо. Так тоскливо, что хотелось рыдать и выть на луну, словно волчица. Но слёз почему-то не было, а стон застывал в горле, словно бы стиснутом рукой судьбы. И она в который раз покорилась этой безжалостной руке. Глаза и горло горели и ныли, словно с них содрали кожу и посыпали солью. Но еще сильнее болело сердце. Боль шевелилась внутри подобно грозовой туче, билась в сознании, как морские волны о скалы, и отступала неузнанной, непонятой, непринятой. Ее стонущие отголоски долетали и тут же растворялись в тишине и пустоте темного и почти отсутствующего сознания.