Когда отцовы усы еще были рыжими

ВИЗИТ ТОРГОВОГО АГЕНТА

С вашего позволения я хотел бы порекомендовать вам наш порошок, новое патентованное средство. Изготовляется оно из копыта северного оленя, смешанного с пометом лемминга и частиц тундровой почвы. Но основную силу придает ему целый набор входящих в его состав элементов, перечисление всех их не .входит в мои обязанности. Скажу только, что речь идет о веществах, связывать которые может лишь кровь снежного сокола, то есть, как видно из сказанного, обладающих летучестью, граничащей с невесомостью, а в связи с этим своим свойством они позволяют проникать в такие сферы, куда никогда не поднимется обычный земной прах. В этом-то заключается действие рекомендуемого мною порошка. Предположим, вы принимаете его ежедневно; он стимулирует ваш дух с такой силой, что вы все больше и больше будете освобождаться от своей телесной оболочки, и примерно ко времени приема двенадцатой упаковки нашего средства всякая связь ее с телом прекратится. Раньше подобный процесс - в вульгарном представлении толпы он именовался смертью - связывался с полной потерей личности. Но теперь он изменился коренным образом. "Интегран" (патентное название нашей продукции, охраняемое законом) позволяет преобразовать сознание в духовный эфир, так что разделение этих двух субстанций становится невозможным. Короче говоря: "Интегран" позволяет индивидууму пережить самого себя, он сделает вас бессмертным - в практическом смысле этого слова. Если вы примете во внимание, как смехотворно дешево стоит одна упаковка, то легко согласитесь со мной, что фирма наша не преследует никакой корыстной цели, она лишь стремится из соображений гуманности обеспечить дальнейшее существование вашей личности; но ваша личность, освобожденная от плотского смысла, который свойствен ей изначально, поднимается одновременно как фиксированное и духовное начало. Если мне удалось достаточно убедительно продемонстрировать вам необходимость приобретения нашего средства, - а необходимость эта вытекает из уникальности его воздействия, - - то я попрошу вас взглянуть на условия совершения покупки. Видите, тут содержится одна-единственная фраза: "Оплата должна производиться в срок". Это положение, если позволите, я вам объясню, поскольку мы, разумеется, предоставляем право кредита. Дело в том, что приходится слишком много времени дожидаться полного преобразования покупателя под действием нашего "Интеграна", для чего необходимо принять все двенадцать упаковок. Поэтому наша фирма приняла решение, в соответствии с которым взносы производятся с интервалами, последовательно возрастающими вдвое: за первую упаковку вы платите влечение первого года, за вторую через два, за третью - через четыре года и так далее. Факт, что при такой, системе оплаты - если рассматривать его теоретически с точки зрения будущего - вы оказываетесь должны внести фирме плату за шестую упаковку через тридцать два года, а за двенадцатую - через две тысячи сорок восемь лет, мог бы вызвать с вашей стороны некоторое беспокойство, если бы вы были обязаны произвести полный взнос уже в период прохождения курса. Но окончательная оплата происходит лишь после успешного его завершения. Вы согласитесь, что по сравнению с ожидающей вас вечностью до смешного скромной представляется сумма оплаты за первые сорок восемь лет использования "Интеграна", которую фирма, идя вам навстречу, предполагает взимать сразу при покупке; таким образом период вашей задолженности составит в общей сложности только следующие две тысячи лет. Думаю, что за столь низкую цену вам не скоро опять предложат бессмертие.

ПОЖАР

За спиной у меня горит лес; мне приходится бросить свою поклажу, иначе огонь настигнет меня. Я вытряхиваю вещи из мешка, мое прошлое летит в пыль; надо покончить с ним, избавиться от тяжести, избавиться, ведь речь идет о жизни. Олени с дымящейся шерстью вырываются из зарослей, зайцы и лисы мчатся мимо меня, стаи ворон, соек и черных дроздов взмывают над вершинами деревьев в облаке дыма. Треск пламени приближается; сил у меня уже нет, колени подгибаются: огненная стена нагоняет меня, звери давно скрылись из вида. Моя рубашка уже занялась, кожа на спине вздувается и лопается, но тут я замечаю перед собой поваленное дерево. Покрытые землей корни защитят меня, яма, которую они вырвали в почве, заполнена водой. Я прыгаю туда. Вал жара прокатывается надо мной, вода вскипает, все вокруг горит, горит, и я кричу, сознание покидает меня, я падаю, снова прихожу в себя: идет дождь. Стволы деревьев чернее ночи, лес обуглен. Тлеющая зола, зыбкие колонны дыма, пустыня, безжалостная, бескрайняя. Выбравшись наверх, я пытаюсь найти что-нибудь живое. Но искать можно хоть всю жизнь: ничего не осталось. Лишь один я уцелел. Почему именно я? Чего от меня хотят? Как мне бороться с этой пустотой?. Я гол, и кожа моя покрыта волдырями. Сил у меня нет, вещи пропали. Зачем только я бросил их тогда? Теперь я пуст; у меня ничего нет, я ничего не знаю, я беззащитен. Вчера? Вчера выгорело, вчера - убито. А сегодня? Сегодня - это сейчас, "сейчас" - это "ничто". А завтра? "Завтра" следует за "сейчас". Но "сейчас" - ничто, и за "ничто" следует только "ничто": завтра опять ничего не будет. Такой ответ пугает меня. И зачем только бросил я свои вещи: я никогда не подумал бы так, если бы они остались при мне. Я хотел обогнать огонь; да, теперь я понимаю, что хотел обогнать пожар, обогнать смерть и судьбу, потому-то и бросил вещи в пыль, избавился от них. Но вот я настиг свое время, меня окружает вечность, а конец вновь смыкается с началом; кто бы мог подумать?

ГНИЛЬ

Город поразила гниль. Давно ее не было; но вот она снова здесь. Припадая к стенам домов, она крадется по улицам и ртом прижимается к окнам. От этого на стеклах остается лишь едва заметная муть - след ее дыхания, но со временем контур его проявится, и вот уже на этом месте лучами разбегается звезда белой плесени. Хозяйка бросится яростно оттирать ее тряпками и карболкой - напрасно: следы заразы смываются, но потом она с еще большей силой разрастается по гладкой поверхности стекла. А что самое страшное, и о чем всегда забывают пострадавшие: белые созвездия гнили имеют свое поле тяготения, человек попадает в его плен задолго до того, как начинает бороться с ними. Теперь уже в городе не сосчитать тех случаев, когда пораженные эпидемией жители, которым по постановлению городского совета следовало пришивать в случае заболевания на рукав звезду, стремились уклониться от выполнения этого указа, и их отправляли на специальные, отгороженные колючей проволокой площадки, где добровольцы насильно пришивали им этот символ заразы. Уничтожение его карается смертью. Но часто доведенные до отчаяния люди срывают звезду - ведь тех, кто ею отмечен, все сторонятся; и уже принято решение выделить в старом городе специальное место, где будут собраны больные, чтобы те, предоставленные сами себе, не были бы больше в тягость здоровым. А гниль тем временем разрастается все сильнее и сильнее. Ночью ее слизистый след тянется через весь город, и когда поднимается солнце, дома новых жертв оказываются отмечены убийственным украшением из перламутрового студня: вернейший признак того, что на окнах их скоро появится звезда плесени. Саму гниль не видел еще никто. Горстка порядочных людей, которая все уменьшается, считает, что никакой болезни вовсе и нет, что причина ее - не инфекция, а внушение, и направляет ее совет старейшин, добивающийся таким способом отстранения зараженных граждан от общественной жизни города. Доля истины в этом несомненно есть. Ведь от болезни не пострадал ни один незначительный в городских делах человек; а если кто-то осмелится зайти в одну из больниц, переполненных умирающими, чьи лица уже отмечены улыбкой небытия, тот легко утвердится в этом мнении, тат как врачам дано строжайшее распоряжение: лекарство назначать лишь в тех случаях, когда точно известно, что спасение уже невозможно. Недавно один из врачей попытался нарушить это правило. Болезнь он излечил, собственно, вовсе не медикаментами, а любовью и даже таким способом добился необыкновенного успеха. Но в тот же день за ним пришли, и он с тех пор исчез навсегда. Теперь открытие его, вероятно, забудется, ибо немногие, узнавшие о нем случайно, потеряли мужество любить. Равно как и бог утратил мужество укрывать этот мир своей любовью. Иначе почему же тогда слизистый след гнили петляет уже меж церквей и храмов? Только потому, что веры в них больше нет, а дыхание, олицетворением которого они являются, направлено не на землю, а в пустое пространство космоса и бессмысленно овевает голые черепа небесных звезд, в то время как внизу, на земле, правит чумная звезда гнили.

ВЕРШИ

Место было болотистое, и, когда он ступал, у него под ногами зыбилась почва. Она поросла мхом, осокой и камышом; выше человеческого роста поднялись заросли ивняка.

Он хотел попытаться спустить на воду лодку и украдкой вытянуть пару-тройку вершей; так, из интереса, глянуть - и все. Домой он ее, рыбу, взять с собой не мог: иначе бы обнаружилось, что он прогулял уроки.

Собственно, ему уже пора назад, конец до города приличный, а времени наверняка больше часа. Но тут было жилище фазанов, и он таился в засаде до тех пор, пока не послышалось их "пурр-пурр-пурр" и они не показались длиннохвостые, в переливающихся всеми цветами радуги воротничках - со свитой невзрачных, буроватых самочек, деловито работающих клювами. Тут были и опустевшие домики "улиток - они так и просились в руки; и прошлогодние гнезда камышовки на стеблях тростника; и вороний помет, приметный по ярко-красным резинкам, которые они, прожорливые твари, принимали за жилистое мясо.

А напоследок остался, так сказать, гвоздь программы - лодка. Поблизости, сразу, как обойдешь камыши, в лес вдавалась протока, из которой торчали ольховые пни. Здесь и стояла лодка, прикрепленная цепью к пеньку. Замок-то, конечно, не отомкнуть, но штырь от кольца, которым цепь крепилась к лодке, штырь расшатался; может, его и удастся вытащить.

На бегу раковины улиток у него в кармане негромко постукивали друг о друга. Дышал он ртом.

Обежав камыши, он увидел мужчину. Мужчина стоял на коленях среди связок тростника, а его пальцы шарили по какому-то узлу.

Вилли пригнулся и уперся ладонями в мох. Тут он увидел, что узел был человеком, женщиной, у которой дергались ноги. Но дергались они у нее недолго, еще чуть-чуть - и она замерла.

Мужчина поднялся с колен, отряхнул брюки. Потом пхнул женщину ногой, но она не шевельнулась.

Руки Вилли судорожно впились в мох, между пальцев проступила зеленоватая вода. Он никак не мог оторвать взгляда от женщины; даже после того, как мужчина, заметив Вилли, медленным шагом направился к нему.

– Ну?..
– спросил он.

Вилли поднял глаза:

– Она мертвая?

– Да, - ответил мужчина.

– Ты почему ее убил?

Мужчина нагнулся и, прищурясь, окинул взглядом заросли ивняка:

– Ты тут один?

– Да, - отозвался Вилли.

Мужчина подошел ближе.

Вилли смотрел мимо него, на женщину,

– Она тебе не нравилась, да?

– Угу.

– А теперь как "же?

– Ты чего здесь ищешь?
– спросил мужчина.

– Что?
– переспросил Вилли.

– Чего ты здесь ищешь?

– У женщины были светлые волосы, она была в светлом пальто и туфлях на низких каблуках, на них налипла болотная жижа и вялые дубовые листья.

– Я к лодке шел, - объяснил Вилли.

– К какой еще лодке?
– Мужчина сунул руки в карманы.

– Вон к той.

– Она на замке, - сказал мужчина.

– Да там штырь расшатался.

– Чепуха.

– Да, да. Если по нему камнем постучать, он выскочит.

– А лодка чья?

– Рыбака одного.

– И часто он сюда приходит? Сегодня, к примеру?..

– Сегодня - не придет, как пить дать не придет.

Мужчина повернулся и пошел назад, к женщине.

– Поди-ка сюда!

Вилли подошел.

– Возьмешь ее за ноги, - велел мужчина. Он подхватил женщину под руки.
– Ну, давай.

Вилли ухватился за ноги, и они поволокли женщину к лодке.

– Сумку забыли, - сказал мужчина.

Вилли вернулся и поднял сумку.

Мужчина выбил штырь, потом втащил женщину в лодку; ее ноги свешивались за борт.

– Весла где?

– Я принесу, - сказал Вилли.

– Где вес-ла?

– Спрятаны. Вон там, под кучей листьев.

Когда мужчина прибежал назад, дыхание у него было прерывистым, а весла прыгали по плечам туда-сюда.

– Ты слышал?!

– Что?
– спросил Вилли.

Они прислушались.

– Там, - показал мужчина; указательный палец у него дрожал.

– Ах, это, это - канюк.

– Ка... кто?

– Канюк, - повторил Вилли.
– Он так кричит.

– Похоже, ты здесь все излазил?

– Спрашиваешь.

Они плыли вплотную к опоясывающим берег камышам. Мужчина греб, Вилли, как рулем, правил крышкой от ящика для рыбы. Там, где протока впадала в озеро, они сбросили мертвую в воду. Юбка на ней вздулась пузырем, и мужчина надавил на нее веслом, чтобы вышел воздух.

– Так, - сказал он.

– Сумка, - напомнил Вилли.
– Сумку забыли.

– Давай сюда.

Вилли встал и протянул ему сумку. Мужчина тоже поднялся. Он быстрым движением оглянулся по сторонам и стремительно шагнул к Вилли. Лодка закачалась. Вилли пошатнулся - мужчина, схватил его и стиснул в руках.