Когда под ногами хрустит империя
Шрифт:
– Я не верю!
– Ладно. А я с вами не согласен. Я думаю, доверие вполне возможно. Просто нужно время. Вы ведь меня совсем не знаете.
– И вы меня – тоже. Вот почему с моей точки зрения ваше предложение неразумно. Чудовищно неразумно.
Он долго молчал, подбирая слова.
– Значит, вы уверены, что я не смогу вас убедить?
– Уверена, что не сможете.
Кенред тяжело вздохнул и поднялся с её кровати.
– Вы всё-таки обдумайте то, что я сказал. Пожалуйста. Обещаете?.. Спасибо.
Она проводила его взглядом и даже от закрывшейся за ним двери не сразу отвела глаза. Она не понимала даже, что ей
С усилием она принудила себя хоть чуть-чуть успокоиться, отложила подальше и рисунки, и дневник, понимая, что сейчас не сможет ничем заниматься. Пересела на подоконник и уставилась в окно, на темнеющий в вечерней дымке цветник и парк поодаль. В её разговоре с Кенредом была ещё одна важная вещь. Он сказал о том, что проход в её мир отныне закрыт, и его государство не планирует открывать новый. А значит, домой ей уже не вернуться. Она сконцентрировала беседу на другой теме, потому что та, другая, была намного острее. Да и собеседнику, похоже, её возвращать домой не хочется.
Зато отказом он явно озабочен. Что ж, тому может быть простое объяснение: даже если ты делаешь даме предложение не ради неё самой, отказ всё равно малоприятен. Но Кира не хотела всё упрощать. Ей казалось, что тут имеется и другая причина. Как бы выяснить точно, во что она вляпалась… Что за игру затеял сын герцога? Почему в неё втянута ничтожная военнопленная, девица из другого мира, и почему такая мелочь вдруг стала значимым элементом?
Что ж, вот теперь и ею овладело отчаяние. Поэтому к чувствам Кенреда она осталась глуха. Даже больше, чем глуха.
Впрочем, к моменту, когда её пригласили на общий ужин, Кира вполне овладела собой. Она умылась, оправила платье, оглядела себя в зеркале и, вздохнув, пошла следом за дожидавшимся её слугой. Каким-то новым, раньше она его не видела. Может, он приехал с герцогом?
В столовой (эта хотя бы была поменьше, чем в замке, и не такая давяще роскошная) снова оказалось всего четыре человека: герцог, герцогиня, Кенред и она сама, пришедшая на этот раз позже всех. Слуга отодвинул для Киры стул, и это было странно – как подчёркнутая вежливость от человека, который в другое время грубит и смотрит свысока, даже уничтожающе. Собственно, почему «как»? Это именно подчёркнутая вежливость (вроде прямого предостережения «в других обстоятельствах даже и не рассчитывай»).
Сев и расправившись с салфеткой, Кира взглянула на герцогиню, надеясь в её взгляде черпнуть поддержку. Они снова сидели напротив друг друга, и её светлость улыбнулась ласково и ободряюще, но взгляд у неё был рассеянный. Похоже, ей и самой нужна была помощь.
Подали первую перемену, потом вторую. Беседу вёл герцог, она была вполне нейтральной, но чувствовалось, что его светлость ждёт подходящего момента, чтоб возобновить прерванный недавно спор, и этот момент вот-вот наступит, а вино только добавляло яркости приближающейся вспышке. Уцелеет ли кто-нибудь в этом огне? Самое время помолиться об удаче.
Что ж, на этот раз Кенред успел первым.
– Я хотел бы сообщить новость, – сказал он.
– М-м? – Герцог поднял взгляд от тарелки. –
Так будь добр – сообщи. О чём ты желаешь нам рассказать?– О том, что я намерен жениться.
– Вот как? И на ком же?
Кенред перевёл взгляд на Киру, а мгновением позже подкрепил взгляд жестом.
– На этой молодой даме.
Кира окаменела, разглядывая и не видя содержимое тарелки. То, что можно было сказать, теснилось в её голове, а если не можешь выбрать из множества противоречивых вариантов, так лучше просто промолчи. Хотя бы потом не придётся оправдываться в поте лица своего и объяснять, что ты совсем не хотела нагрубить, оскорбить и унизить. И, разумеется, тебя просто неправильно поняли.
Громыхнул брошенный на стол прибор. В полной тишине.
– Что ты решил?! На ком ты собрался жениться? На ней?! Ты что – совсем с ума сошёл?!
– Нет.
Кира ощутила на себе взгляд герцогини. Её светлость смотрела через стол с огромным интересом, который жёстко держала под контролем. Ни тени враждебности, и даже особого удивления нет. Сын с ней уже говорил? Нет, конечно, женщина догадалась сама. Она должна достаточно знать жизнь, чтоб рассмотреть признаки очевидного намерения… Значит, она заметила, а сама Кира – нет. Чтоб его…
Герцогиня держалась спокойно, зато герцог шарил по сторонам взглядом, словно бешеный, немея от ярости.
– Какого… Он говорил с тобой? – резко бросил его светлость. – Я к тебе обращаюсь, девочка!
– Да, сэр.
– Что ты ему ответила?
– Я отказала, сэр.
Старик шумно выдохнул.
– Ну, хоть кто-то здесь что-то соображает… Так, ну и что тогда за разговоры о браке? А?
Кенред однако глаз не опустил. Он так и смотрел на отца – знакомым невозмутимым неколебимым взглядом.
– Если не ошибаюсь, поскольку невеста формально является моей собственностью, её согласие мне не требуется, и препятствий для нашего брака нет. Нужно только моё желание.
– Чёрт тебя дери! – рявкнул герцог, словно швырнул что-то тяжёлое через комнату. Кира аж вздрогнула. – Что ты творишь последние дни, парень?! Ты совсем из ума выжил? Да не рановато ли?! Этот брак выкинет тебя из общества раз и навсегда! Да тебя больше не примут при дворе, никогда! Это ты понимаешь, болван?!
– Меня это не волнует.
– Лжёшь! Ты сейчас мне лжёшь, как тогда лгал! Ты думаешь, что всех обвёл вокруг пальца, но на самом деле ты топишь себя всё сильнее с каждым шагом. Чёрт побери! Ты можешь плевать на что угодно, но речь-то о браке! Эта выходка погубит всю твою семью, всех нас вышвырнет из светской жизни и покроет несмываемым позором! Об этом ты не хочешь подумать?
– Ты не совсем прав…
– Довольно мне перечить! Каждому терпению приходит конец! Хватит! Я запрещаю тебе, и не о чем больше говорить.
– Позволь, я напомню: это ты мне не можешь запретить.
– Я всё могу! Я – глава твоей семьи!
– Это так. Но я служу государю уже почти тридцать лет, так что не во всём должен повиноваться тебе. К тому же, традиция также на моей стороне. Традиция четвёртого брака.
– Да тьма побери твою душу! Даже сама девица не желает тебя!
– Мы с ней сами решим наши разногласия.
Мужчины снова схватились взглядами, и воздух в комнате буквально пропитался напряжением – это было настоящее сражение воль, каждая из которых по твёрдости не уступала гранёному штыку, уже пронзившему чужую плоть.