Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы

История с Бахадуром быстро облетела всю округу. Каждый день в больницу приходили мусульмане, одетые в драные домотканые рубахи и в грязные домотканые штаны, накинувшие на плечи грубые, толстые шерстяные одеяла, — приходили справляться о здоровье Бахадура. Кто приносил для него молоко, кто фрукты, кто приходил с пустыми руками, но с молитвами о его выздоровлении. Сначала приходило в день человек по десять, потом по двадцать, потом по пятьдесят, и число это все росло и росло. Крестьяне стояли молча. Никто ничего не говорил… Однако все знали, что в каждом доме каждый день молят бога о спасении Бахадура.

Прошла еще неделя, но состояние Бахадура не улучшилось. Потом наступил кризис, и наконец стало ясно: Бахадур будет жить. Он стал понемногу есть, начал разговаривать с отцом. Первый вопрос, который он задал, был о Гульнар и Лейле. Отец, зная, как он любит своих жен, понимал, что он спросит о них, как только придет в сознание, поэтому отец подготовился к беседе:

— Когда бедная Гульнар узнала, что произошло, с ней случился сердечный припадок. Она до сих пор в постели. Я не разрешаю ей вставать, а Лейле поручил за ней ухаживать. Ты же не хочешь, чтоб я ее позвал сюда, пока она в таком состоянии?

— Конечно, нет, доктор. Но ведь Гульнар поправится?

— А как же. Обязательно… Я за ней наблюдаю. А тебе нужен покой. Тебе пока нельзя разговаривать. Ты должен бороться за жизнь.

Лицо Бахадура будто окаменело. Он закрыл глаза и тихо проговорил:

— До последнего вздоха буду бороться.

Временами его одолевала подозрительность, и тогда он смотрел на моего отца так, будто отец был убийцей. Когда отец приближался к нему с ланцетом или со шприцем или забирал его на перевязку в операционную, в глазах Бахадура мелькало недоверие. Он, наверное, вспоминал все, что наговорил отцу в тот день, когда они подрались, и эти воспоминания не давали ему покоя. Он начинал пристально и подозрительно следить за каждым движением отца.

Бахадура каждый день возили в операционную, и каждый день ему виделось, будто он уже покойник. Отец понимал состояние Бахадура, понимал, но молчал.

Прошло больше месяца.

Однажды отец вернулся из больницы сильно расстроенный. Отказывался от еды и даже мыться не захотел — заявил, что у него болит голова, и лег в постель. Мама чувствовала отцовское настроение. Она несколько раз спросила, не передумал ли отец и не будет ли он ужинать, а потом замолчала. Никто не проронил ни слова, пока не пришло время ложиться спать. Часы пробили одиннадцать. Послышался голос отца:

— Ты уже спишь?

— Нет еще.

— А малыш?

— Давным-давно заснул.

Отец помолчал, будто в нерешительности. Потом сказал:

— Сегодня заходил ко мне ходжа Алауддин.

— Что говорил?

— Да он, собственно, пришел по поручению раджи…

— А что раджа?

— Раджа приказал передать, что Бахадур должен умереть.

Мама вздрогнула как от удара. Я почувствовал, как гулко забилось мое сердце, и зажал себе рот ладонью, чтоб не вскрикнуть.

Мама не проронила ни слова. После долгого молчания отец опять заговорил:

— Ходжа Алауддин передал так: есть основания думать, что, если Бахадура посадить в тюрьму или пристрелить, может начаться бунт. Поэтому скажи господину доктору, чтобы он перерезал ему вену.

Мама с силой втянула в себя воздух.

— Ходжа Алауддин сказал, что Бахадуру лучше умереть естественной смертью. Тогда это не вызовет шума. Одно легкое движение скальпеля — и не артерия, так вена… Кто что потом докажет?

— Но ведь ты врач. Твой долг возвращать жизнь, а не отнимать ее.

— Я главный врач княжества. Я принят при дворе раджи. Мне дали большой дом. С садом. Десять акров земли. Двух садовников. Пять человек прислуги. Уважение. Положение в обществе. Достаточно высокое положение. Одно движение скальпеля — и все останется без перемен. Вот так.

Сдавленным голосом мама спросила:

— Что ты ответил?

— Попросил месяц сроку.

Мама дрожала всем телом, будто ей стало холодно под теплым одеялом или будто ее била лихорадка. Потом она резко встала. Ни слова не сказав отцу, она вышла из спальни, открыла запертую дверь молельни и прошла туда, бормоча на ходу мантру.

Я забыл обо всем на свете и, зная, что мама простерлась сейчас на полу в молитве, горько заплакал.

Вдруг я очутился в объятиях отца, но, когда он стал целовать меня, успокаивая, я почувствовал, что и у него лицо мокрое от слез.

До истечения срока оставался один день. Когда отец вошел в палату Бахадура, чтобы перевязать его, он застал там смотрителя и двух санитаров. Но в этот день, прежде чем приступить к перевязке, отец выслал всех из палаты. Отец запер дверь и начал снимать бинты. Многие из ран Бахадура уже подживали. Тщательно очистив раны, отец взял в руки скальпель и позвал:

— Бахадур.

— Да?

— Тебе известно, где Гульнар и Лейла?

Бахадур опустил голову и долго молчал. Отец сказал:

— Я обманул тебя.

— Знаю.

— Как ты узнал? Кто тебе сказал?

Отец был поражен — он строго запретил персоналу больницы рассказывать об этом Бахадуру.

— Кто тебе сказал?

— Никто не говорил, — медленно ответил Бахадур. — Но я знаю.

— Но ты еще, наверное, не знаешь, что раджа приказал прикончить тебя в больнице?

— Нет!

Бахадур сел в кровати, от слабости придерживаясь обеими руками за ее края.

— Это приказ раджи… Сегодня последний день твоей жизни.

Не сводя глаз со скальпеля в докторской руке, Бахадур проговорил:

— Вы не можете это сделать…

Теперь на скальпель смотрели оба.

— Ходить можешь? — тихо спросил отец.

— Не знаю, доктор.

— Брюшная полость почти зажила, правая нога тоже. С левой хуже… И рваная рана левого предплечья… Можешь ходить, Бахадур?

— Я не знаю, доктор! Я совсем обессилел от того, что вы мне сейчас сказали.

— Это твоя последняя возможность — сегодня ночью ни один человек не войдет в твою палату. Я скажу, что дал тебе снотворное и ты проспишь до утра. Дежурного санитара я под каким-нибудь предлогом вызову к себе домой. Если ты сумеешь выбраться из больницы и добраться до западной стены сада, тебя там будут ждать с конем.

Глаза Бахадура наполнились слезами. Он схватил отца за руку.

— Доктор! — бормотал он. — Доктор, что вы говорите?..

— Надо положить конец подобной власти. Сегодня между индусами и мусульманами существует такая же вражда, как между нами в тот день, когда мы подрались. Но я и сегодня повторяю: ни один индус не имеет права угнетать мусульман, как ни один мусульманин не имеет права угнетать индусов. Ни один человек не имеет права угнетать другого. Наши отцы учили нас уважению к человеческой жизни. Ты вправе любыми средствами бороться с произволом, жертвой которого ты стал.