Когда растает снег (сборник)

Первое время Микки боялся даже нос высунуть на улицу: опасался, что Ваган станет его искать, а если найдёт, то непременно заберёт к себе на новые мучения и издевательства. Но хозяин так и не объявился. Может потому, что ему была совершенно безразлична дальнейшая судьба щенка, а может Ваган не стал искать Джека по той причине, что был уверен в его гибели. В тот роковой день, когда пёс не вернулся к нему, ночью на улице было минус восемнадцать. А в такой мороз маленькому щенку ночевать под открытым небом – неминуемая смерть.

Длинными зимними вечерами Мария Ивановна пересматривала старые альбомы с чёрно-белыми фотографиями. Микки всегда садился рядом с хозяйкой и слушал всё, что она ему рассказывала.

– Ты хоть и собака, – говорила старушка, – а понимаешь меня, наверное, лучше всех.

Каждая фотография имела свою историю, со многими из них у Марии Ивановны были связаны лучшие воспоминания о молодости. На стене, над кроватью, в аккуратной деревянной раме, перевязанный чёрной лентой, висел портрет красивого молодого человека с тёмными вьющимися волосами и выразительными большими глазами. Микки уже знал, что это портрет покойного сына хозяйки – Алёши. Из рассказа Марии Ивановны было ясно, что её единственный сын погиб в автомобильной катастрофе более тридцати лет назад. В тот роковой день ему исполнилось девятнадцать…

Каждый раз, перед сном, старушка зажигала лампадку перед иконами Спасителя и Богородицы. Она опускалась на колени и горячо молилась обо всём мире, о здравии и благополучии тех, с кем была знакома, о себе, чтобы Господь простил ей грехи, а в конце вечернего правила читала молитвы об упокоении души раба Божия Алексея, своего сыночка.

По мере сил, Мария Ивановна ходила на богослужения в храм Святителя Николая, особенно под большие праздники.

Последнее время старушка тяжело болела. Сказывались последствия полученной в юности во время войны травмы, когда она, тогда ещё пятнадцатилетняя девочка, бежала с матерью в укрытие, но началась бомбёжка, и Машу взрывной волной ударило о стену в подъезде. Чудом она осталась жива. Врачи так и говорили, не стесняясь: чудо. Падая, девочка сильно ударилась головой и осталась на всю жизнь покалечена: страдала от мигреней и была туговата на ухо. В молодости это не так ощущалось, а с возрастом головные боли и головокружения усилились и, бывало, что по целым дням не давали ей ни минуты покоя. Уж она и к врачам обращалась, помогите, мол, старой женщине, сделайте милость. А в ответ: государство тебе, мать, помогает, мы вот справку по инвалидности выдали, тебе пенсию прибавили, будь, дескать, и за это благодарна. Легко сказать благодарна! Знали бы они, как ничтожна эта прибавка к пенсии, курам на смех, не хвастались бы! Правда ей, как ветерану Великой Отечественной войны, ещё одна мизерная прибавка полагалась, потому что ведь в юности Маша служила сестрой милосердия в военных госпиталях и немало прошло через её руки таких, что и жить не хотели, а она им беседой надежду и любовь к жизни возвращала, умела она словом влиять на души людей, вразумлять их, оттого потом и в школу преподавать пошла, в начальных классах. Очень любила она маленьких. Считала, что в них больше можно вложить, лучше воспитать, если правильно это делать, методически. Такая трудная и кропотливая работа, можно сказать ювелирная, а мало оплачиваемая. Так и жила Мария Ивановна долгие годы сначала на скудную зарплату, а потом на свою нищенскую учительскую пенсию. Государство никого особо не баловало, не привыкло. Получай свой паёк и будь доволен. А начнёшь возмущаться, ещё и по шее получишь.

К тому же, если рассудить, кому теперь эти деньги нужны, когда здоровья нет, когда на старости лет и помочь не кому? Муж бросил, единственный сын погиб, кому она нужна, больная старая женщина? Единственная её радость теперь – Микки, всё-таки живое существо, любящее, преданное. Не раз во время продолжительной болезни, когда старушке было совсем плохо, и она, держась за стены, с трудом передвигалась по комнате – так её заносило в разные стороны, – Микки не отходил от её ног и, как собака-поводырь слепого, сопровождал её везде – до ванной дойти, на кухню, чтобы выпить лекарство, которое ей мало чем помогало, дверь отпереть. А когда Мария Ивановна обессиленная ложилась на постель, думая, что уже не встанет, Микки, не смея залезть на саму постель, потому что он был интеллигентным псом, привставал на задние лапы, передними опирался на самый краешек постели, а голову клал обязательно к руке хозяйки, чтобы нет-нет да и полизать её сморщенную, как сушёное яблоко, тёплую и такую родную ему руку.

Целыми днями Мария Ивановна лежала на кровати, вставая редко, только по нужде. Ела она очень мало. Выпьет утром немного молока, которое ей с вечера приносила Людмила Николаевна, а перед сном глоток воды с корочкой хлеба – вот и вся пища. Для Микки настали тяжёлые времена. Кормить пса больная женщина была не в состоянии, так что Микки приходилось самому добывать себе пищу. Каждое утро хозяйка с трудом вставала, открывала дверь, и пёс отправлялся на промысел на соседнюю свалку, где помимо него всегда хватало желающих сытно позавтракать. Отбросами он ничуть не брезговал. Живя у злого и жестокого хозяина, когда Микки впервые в своей собачьей жизни понял и узнал, что значит настоящая нужда и голод, он пробавлялся чем мог. Когда хозяин не кормил его, пёс ухитрялся проскальзывать во двор и, пролезая под забором, мчался к мусорным бакам. Тут ему было настоящее раздолье, прямо-таки царский пир. За те полтора года, что Микки прожил у Марии Ивановны, он правда остепенился, по свалкам уже не лазил, его и так до сыта кормили, но сохранилась в нём эта тяга к бродячей жизни, инстинкт дворового пса, в один из чёрных дней приведший его в нужное место.

На мусорной свалке можно было найти всё, что угодно, от колбасных обрезков до прошлогодних шпрот и сырой рыбы. А однажды какой-то чудак выбросил полпалки варёной колбасы, и нашему герою посчастливилось найти её первым. Конкурентов было много, но никого из них Микки не боялся кроме чёрной породистой овчарки с подбитым глазом, которая была на голову выше его и так громко лаяла, что кошки, мирно отдыхающие возле мусорных баков, сразу разбегались в разные стороны. Однако за последние дни пёс даже с ней нашёл общий язык.

Овчарку звали Рэкс. Когда-то Рэкс жил с людьми и его любили, особенно маленькие хозяйские дети, но однажды нехороший мальчик, пришедший к ним в гости, выбил ему глаз из рогатки и пёс, взвыв от боли, кинулся на него. Рэкс никогда не терял самообладания и хорошо помнил, что только повалил мальчишку с ног, хорошенько прижал его лапами к полу и громко залаял. Но этого оказалось достаточно. Взрослые видимо испугались, что пёс стал кидаться на детей и, чтобы оградить свою семью от опасности, завезли его. Рэкс помнил, как большой человек, глава семьи, насильно запихивал его в багажник. Это происходило утром, пёс только что проснулся и для него большой неожиданностью было всё происходящее. Даже чувствуя себя правым, Рэкс догадывался, что его ожидает какое-то наказание, но такого предательства от человека он никак не ждал. Он-то, Рэкс, никогда бы не предал своих хозяев. Но люди зачастую поступают несправедливо и не замечают очевидного. Именно поэтому Рэкс, старый покалеченный пёс, оказался сейчас на свалке и, обозлённый на весь мир из-за несправедливости, рычал на всех, желающих поживиться отбросами, будто хотел сказать: пошли вон! Здесь всё моё, я здесь хозяин! Однако узнав от Микки о его нелёгкой судьбе, он молча уступил ему место рядом с собой и даже отгонял от него других назойливых конкурентов. Но однажды Рэкс исчез и больше не появлялся. Теперь Микки сделался полноправным хозяином всей свалки, пропадая здесь целыми днями.

Каждый раз пёс возвращался к вечеру сытый и довольный собой. Он садился у знакомого порога, передними лапами скрёб в дверь и тихонечко скулил. Тогда старушка, по обыкновению, сползала с кровати, кое-как доходила до двери и впускала своего питомца.

Как-то вечером Микки целый час прождал хозяйку, но дверь ему так никто и не открыл. Пёс почуял беду ещё утром, когда никак не хотел уходить, оставлять хозяйку одну. Внутреннее чутьё его никогда не подводило. Всё то утро он пробыл с хозяйкой, но ближе к вечеру Мария Ивановна уговорила-таки его пойти погулять. Она как всегда с любовью потрепала пса по шерсти на загривке и этим успокоила, иди, мол, не беспокойся обо мне. И Микки послушался. Он привык всегда и во всём слушаться свою хозяйку. Но во время прогулки его собачье сердце ныло и рвалось обратно, туда, где может быть нужна его помощь. Потому он так быстро вернулся и, прождав под дверью целый час, стал громко лаять, по-своему звать на помощь. На шум прибежали соседи. Сначала они рассердились на Микки, а Глафира Андреевна, особенно недолюбливающая пса, со всей силы пнула его ногой, чтоб замолчал. Хорошо, что потом кто-то догадался постучать в дверь к Марии Ивановне. Но ответа не последовало.

– Я думаю, что всё объяснимо, – сказала Людмила Николаевна. – У Маши ещё вчера сломался звонок, а стука она не слышит, спит, наверное.

Остальные жильцы, очевидно, подумали так же, и скоро все разошлись. Остался только Микки. Только он один. Всю ночь прождал преданный пёс свою хозяйку, лёжа под знакомой дверью и жалобно, тоскливо скуля, а под утро выяснилось, что она умерла…

Рано утром вызвали милицию, взломали дверь и обнаружили Марию Ивановну на полу возле кухонного стола. Было похоже на то, что она хотела выпить лекарство, но не успела: сердечный приступ застиг её на месте. Жила незаметно эта кроткая тихонькая женщина и умерла незаметно. Был человек, и вот нет его.

Значение слова «смерть» Микки не знал, но по реакции собравшихся людей почувствовал, что с его любимой Марией Ивановной произошло что-то очень плохое. Сначала пса пускать в квартиру к покойнице не хотели, но какая-то женщина сказала:

– Ничего, пусть идёт, простится с хозяйкой.

И Микки, хотя не до конца понимал человеческую речь, едва услышал слово «хозяйка», не обращая ни на что больше внимания заскочил в прихожую, пробежал коридор и мгновенно достиг кухни. За столом сидел худой и плоский, как жердь, милиционер. Низко склонившись, он заполнял какие-то бумаги. Увидев вбежавшего пса, милиционер вскочил с места и попятился к окну, но Микки только мельком глянул на него, сейчас всё внимание пса было сосредоточено на той, что лежала перед ним на полу. Пёс обнюхал тело и, признав хозяйку, залаял, стал лизать ставшие холодными и окостеневшими руки. Они не отвечали на ласку, как бывало, не трепали его по загривку. Может, он ошибся? Может, это не его хозяйка? Нет, запах её, Марии Ивановны, только вот к уже знакомому запаху примешивался другой, неведомый и непонятный, сладковато-приторный. Микки тогда не знал, что так пахнут мёртвые. Пёс принялся ещё и ещё лизать хозяйке руки, потом сел около неё и тоскливо завыл. Это был крик боли, крик страдающей живой души и у каждого слышавшего этот вой дрожь пробегала по телу: казалось, будто не собака, а человек стонет в порыве отчаяния.

– Смотрите-ка, Микки плачет, – сказал кто-то.

И правда: его глаза впервые наполнялись слезами и эти слёзы, две-три чистые собачьи слезинки, скатывались к носу, бежали по щекам. Он ещё не сознавал в полной мере всего совершившегося, не мог смириться, хоть и видел всё собственными глазами. Так и мы, не внимая доводам рассудка, часто не верим, не хотим верить в смерть близкого нам человека. Микки с трудом оттащили от тела и заперли в комнате. Но и там, вдали от Марии Ивановны, пёс не унимался. Ну и что, что их разделяла стена? Хозяйка всё равно слышит его, слышит, как он тоскует по ней и зовёт её. Отчего же она не идёт?…