Когда растает снег (сборник)

Мне один год пять месяцев. Сейчас лето. Солнышко припекает. Мы с мамой гуляем по улице. На мне только цветастые трусики, панама и красного цвета сандалии поверх аккуратных носочков.

Останавливаемся перед фотоателье, и я засматриваюсь на игрушку – розового надувного зайца почти одного со мной роста. Заяц этот улыбается и, скосив глаза, смотрит на красную морковку, которую держит в лапе. Наверно, он собирается её съесть.

Мы заходим в фотоателье, и мама договаривается о чём-то с уже знакомым нам дядей, после чего мне разрешают подойти ближе и потрогать зайца. В это время дядя настраивает свой противный чёрный ящик и зовёт меня посмотреть на птичку. И хотя у меня есть некоторые сомнения относительно того, что птичка появится, я с надеждой, что за это мне подарят зайца, смотрю в окошко объектива. Конечно, я не интересуюсь какой-то там эфемерной птичкой, сейчас мне гораздо интересней реальный заяц и я хочу, чтобы дядя мне его подарил. Но тогда я должна слушаться дядю.

Снова как в прошлый раз в ящике раздаётся щелчок. Птички нет, так я и думала! Вместо этого мама велит мне отойти от зайца, но я продолжаю упрямо стоять на месте. Я ещё не теряю надежды. У нас дома нет такого зайца, и я жду, что получу его за фотографию. Тогда мама силой отводит меня в сторону, и я едва не плачу от обиды. Значит, зайца мне всё-таки не подарят!

Любуха

Мне один год шесть месяцев и мы третий раз в фотоателье. Фотографируемся вдвоём с любухой. Любуха – это моя мама. Я её очень-очень люблю и потому зову любухой. От слова «любовь».

На мне надето красное вязаное платье с узорчатой манишкой, белые колготки и красные ботиночки на толстой подошве. Мама в чёрной юбке за колено и красивой тёмной кофте с разными вышитыми на вороте замечательными блестяшками.

Я сижу у мамы на коленях и категорически отказываюсь позировать. Сижу надувшись, недовольно выпятив нижнюю губу. Я не люблю фотографироваться, и сейчас мне хочется обратно домой. Тем более теперь-то я наверняка знаю, что птичка – сплошное надувательство и в третий раз я уж точно не поведусь. Но мама и дядя наперебой уговаривают меня улыбнуться. Мне смешно смотреть, как взрослые упрашивают меня. Я весело хохочу. Снимок с любухой готов и мы наконец-то уходим домой.

Цыганка

Мама укладывает меня спать в детской кроватке, бережно подтыкает одеяло, говорит, целуя меня в лоб: «Доброй ночи, радость моя!»

Свет в нашей комнате выключается. В темноте мама подходит к окну, распускает и расчёсывает свои длинные волосы. Наблюдая за ней, я вижу, что передо мной уже не мама, это какая-то другая женщина. У моей мамы тёмно-русые, а не чёрные волосы. Куда ушла моя мама и зачем впустила сюда эту незнакомую цыганку? Мне страшно и я начинаю хныкать. Я боюсь этой женщины с чёрными волосами и хочу к маме.

Услышав, что я плачу, чёрная женщина поспешно включает свет, наклоняется над моей кроваткой. Теперь я вижу, что это точно не моя мама. Надо мной склоняется смуглолицая цыганка с угольными глазами и смоляными волосами. Она протягивает ко мне руки, хочет забрать, унести с собой. Я громко кричу: «Уйди, цыганка, ты не моя мама!» и крепко зажмуриваюсь, чтобы не видеть чужого лица. Цыганка, плача, выбегает из комнаты.

Я зову маму, но вместо неё снова появляется страшная цыганка. При виде её я кричу ещё сильнее. Тогда она уходит и больше не возвращается.

Я долгое время не могу успокоиться. Наконец, засыпаю.

Ромка

Вечер. Я сижу в нашей комнате за маленьким жёлтым столом и рисую в альбоме цветными фломастерами. Мама с бабушкой на кухне пьют чай, громко беседуют, смеются.

Я перестаю рисовать, кладу голову на руки и, задумавшись, смотрю на Ромку. Ромку мне подарил папа на день рождения. Это тряпичная кукла с резиновыми руками, ногами и головой, одетая в синий вязаный комбинезон с капюшоном. Один глаз у Ромки наполовину закрыт, а другой смотрит прямо на меня. И мне почему-то неприятно оставаться с этой куклой в комнате.

Страх мой ещё усилился, когда подружка Аня рассказала мне историю о кукле-убийце. Эта история о том, как кукла убила свою хозяйку, которая с ней плохо обращалась. Хозяйка спала, а кукла неслышно подошла к её кровати и зарезала спящую. Я не стала делиться страшной историей со взрослыми, но после такого рассказа несколько ночей не могла спокойно спать. Мне всё казалось, что Ромка может ожить и отомстить мне, потому что я ведь нередко его шлёпала и бранила. А один раз мы с Аней посадили Ромку на качели и стали раскачивать. Проходящий мимо мужчина в испуге схватился за сердце: он подумал, что это живой ребёнок и что мы, наверно, сошли с ума, если так раскачиваем малыша. А мы хохочем и качаем куклу ещё сильнее.

Смотрю на Ромку и вдруг мне начинает казаться, что он оживает, шевелится. Вот он уже спрыгивает с полки, и я отчётливо слышу его противный требовательный голос: «Мама!» Хочу закричать, но не могу: мой язык и тело не слушаются меня. А тем временем ожившая кукла, протягивая ко мне свои резиновые руки и улыбаясь, медленно подходит к столу.

Тогда я вскакиваю со стульчика и с криком: «Мама! Мама! Там Ромка ожил!» бегу на кухню. Взрослые, переглядываясь друг с другом, успокаивают меня, гладят по голове, улыбаются. Они не верят мне, думают, что я всё придумала. А я наверно знаю: это был не сон.

Схватив маму за руку, тащу её в нашу комнату. Сейчас она сама убедится, что я говорю правду. Но Ромка, как ни в чём не бывало, сидит на своей полке рядом с другими игрушками.

Мне обидно, что никто мне не верит, и я отчаянно плачу. Решив, что я боюсь находиться одна в комнате, мама остаётся со мной и мы вместе рисуем картинку. Мне уже не так обидно. Я занята рисованием и перестаю думать о Ромке.

Колдунья

Знойный летний полдень. Старенький двухэтажный дом с облупившейся по фасаду штукатуркой. Это обыкновенный жилой дом, но я привыкла называть его «домом бабы Ани» потому что здесь, на первом этаже, в двухкомнатной квартире, живёт моя старенькая прабабушка и я зову её по-простому «бабой Аней». Она живёт здесь со своей старшей дочерью, а моей крёстной, «бабой Светой».

Мы с соседской девочкой Аней играем во дворе дома бабы Ани. Соседка Аня всего на год старше меня и она моя лучшая подруга. Мы с ней вдвоём катаем на красной кожаной коляске со сломанным верхом куклу Ромку. Лицо Ромки перепачкано пылью, один глаз прикрыт, другой неподвижно смотрит на меня, но я подросла и уже не так боюсь его.

Сейчас к нам с Аней присоединилась Гуля, цыганская девочка из соседнего двора. Её мама работает уборщицей в универмаге недалеко от нас, и Гуля ждёт маму с работы, подолгу играя в нашем дворе. Моя крёстная и прабабушка за что-то не любят Гулю. Они называют её черномазой и не велят мне играть с ней. Крёстная говорит, что она колдунья и может меня сглазить. Поэтому я стараюсь не выходить из дома, когда приходит Гуля. Но сегодня она прибежала неожиданно.

Я смотрю на Гулю, вижу её тёмно-карие, почти чёрные глаза, и мне делается не по себе. Из подсознания всплывает образ страшной цыганки, напугавшей меня когда-то, и я молча отбираю у Гули моего Ромку. Она с обидой поджимает губы, но не отходит от нас.

– Можно и мне с вами? – канючит Гуля.

– Нет, – говорю я и мы с Аней продолжаем игру в дочки матери.

– У нас есть сыночек, теперь нужна дочка, – вдруг говорит мне Аня. – Сбегай в дом и вынеси Алёнку.

Алёнка – старая мамина кукла, одетая в жёлтое невзрачное платье. У Алёнки пластмассовое туловище, белёсые растрёпанные волосы и голубые глаза. Раньше Алёнка отворачивалась от магнитной ложки с манной кашей, потом ложка потерялась и кукла перестала меня интересовать.