Когда взорвется газ?

Жаренная на сале яишня застыла, но Иван съел ее с удовольствием и с удовольствием выпил ароматного травяного чая. Ему показалось, что напиток даже добавил бодрости и сил. Возможно, так и было.

Он проверил вчерашнюю запись, сунул в карман фотоаппарат, надел куртку и вышел на скрипучее крыльцо. Прикрыл дверь, а поскольку замка не было, припер ее лопатой. Лесная прохлада забралась под одежду, он поежился и поднял воротник. За избушкой горбился довольно большой сарай, рядом стояла телега. Черепахин вдруг вспомнил про «хороших и трезвых ребят» и подивился, что никаких следов от них не осталось, даже огромного черного джипа. Наверное, они все-таки уехали, и он просто не заметил обратной колеи…

Прямо от крыльца вправо уходила протоптанная тропинка. Иван пошел по ней, углубляясь в осенний утренний лес. Упругая почва пружинила под ногами. День выдался хороший. Сквозь переплетение голых веток светило негреющее солнышко, вокруг пели невидимые птицы. Иван смотрел под ноги, но обнаружить отпечатки сапог Проховыча не мог.

Минут через сорок он действительно вышел на прогалинку, вокруг росли хилые елки, а возле большого, расколотого молнией дуба, положив голову на лапы, лежал Серый. Увидев чужака, он встрепенулся, поднял голову и уставил на него свои дикие желтые глаза. Проховыча нигде не было.

— Дед Микола, вылазь! — крикнул Черепахин. Ответа не последовало.

Иван внимательно осмотрелся. Жесткая желтая трава по щиколотку, два редких кустика… Спрятаться здесь было решительно негде! Он все-таки обошел полянку, раздвинул руками кустики, подняв голову, осмотрел голые ветки. Никого.

— Дед Микола, ты где? — еще раз крикнул он для очистки совести.

И не получив ответа, развернулся и пошел назад к избушке. Почти сразу сзади раздался короткий свист. Резко развернувшись, он обомлел: на месте Серого сидел в своей военной фуражке, в сапогах и телогрейке дед Микола. Он довольно улыбался, обнажая крепкие, как у волка, зубы. Сознание помутилось. Сейчас даже идейно выдержанный материалист Черепахин был готов поверить, что перед ним оборотень. Но нет — Серый никуда не исчез, он поднял ногу в сторонке и мочился на разбитый ствол дуба. И это обыденное, грубо-приземленное занятие разбило россказни об оборотнях в пух и прах.

— Где ты был, диду? — спросил Иван.

— В схроне, где ж еще? — молодецки усмехнулся Микола и поднял крышку замаскированного дерном люка. — Лезь, полюбуйся!

И Иван вслед за Проховычем полез по хлипкой лесенке в темный квадрат, пахнущий сырой землей. Замаскированная землянка была обустроена по всем правилам: обшитые жердями стены, двухъярусные нары, керосиновая лампа, печурка с выведенным в полый ствол дерева дымоходом, рядом ольховая поленница, на небольшом столике — сахар, соль, крупа. На деревянных рогульках аккуратно повешены «шмайсер», ППШ и несколько противогазов, на нижних нарах — пистолеты и гранаты, в углу — цинк с патронами. Как в кино. Или в музее.

— Дед Микола, откуда это все?! — спросил потрясенный Иван.

Проховыч горделиво усмехнулся.

— С войны, вестимо!

— И бункер с войны?!

— Не, схрон столько не простоит, завалится… Новенький, я его отрыл…

Сейчас Микола Проховыч не выглядел древним дедом. Он распрямился, жилистое тело налилось силой, в глазах плясали дьявольские искры. Похоже, он действительно в кого-то превращался, но не в волка.

— Но зачем?!

— А что мне еще делать? Я их штук пять нарыл по всему лесу… Я-то больше и не умею ничего…

— А рыть бункеры откуда умеешь?! — почти закричал Черепахин. — Ты же говорил, что был мальчишкой, ничего не умел, только еду им носил!

Боевик Проховыч расхохотался.

— Мало ли что я говорил… Другое бы сказал — и к стенке поставили! А я под малолетку закосил, ничего на себя не взял, потому и жив остался. И тайники с оружием не выдал. Вот они меня и дождались.

— Да…

Увиденное и услышанное не укладывалось в голове. Иван извлек фотоаппарат.

— Сфоткаемся?

Черепанов думал, что Проховыч откажется, но он согласился. Надел на шею «ППШ», приложил руку к козырьку фуражки. В полумраке ослепительно вспыхнул блиц.

Потом прицелился из «шмайсера». Еще один блиц.

Сел на нары в окружении пистолетов. Снова блиц.

Черепахин взял в руки один пистолет, второй. Через открытый люк солнечный свет проникал в схрон, и он мог рассмотреть оружие. Потертые парабеллум и ТТ известны по военным фильмам. А вот угловатый, толстый, пластиковый — это явно современный… «Глок», кажется! И этот, с вырезом на затворе…

— Дед Микола, а эти откуда? Не с войны ведь!

— А вот тут заковыка одна вышла интересная, — Проховыч согнал улыбку. — Приезжали двое из города. Наглые такие, «крученые», машина — больше моей хаты. Мелют языками — то да се, вроде как поохотиться хотят, но видно, что не по этим делам. Я и спросил напрямки, мол, чего надо? Они глаза волчьи прячут, успокаивают: да ты, старик, нас не бойся… А я свое отбоялся, так им и сказал, но насторожился. Ну, они и лепят мне сказки разные… Странные сказки, удивительные, я таких никогда не слышал… Так и ответил им. А они вроде обиделись, стали претензии мне высказывать…

Проховыч стоял в углу и в сумраке был похож на ожившего мертвеца. Череп, провалы глаз с дьявольским огоньком внутри, белые волчьи зубы… Черепахин не стал бы предъявлять ему претензий.

— Совсем совесть потеряли, стали цепляться: зачем тебе такой дом, мы его на себя переделаем, а тебя, говорят, в болоте утопим!

Он махнул рукой.

— Ладно, пошли на воздух, чего зря в схроне сидеть? Время придет, насидимся еще!

На полянке фотосессия продолжилась. Проховыч охотно позировал с оружием, принимал воинские стойки, совсем разойдясь, вскинул руку в нацистском приветствии и громко крикнул:

— Хайль Гитлер!

Радуясь журналистской удаче, Иван только успевал щелкать затвором фотоаппарата.

Когда люк закрыли, вход в схрон стал совершенно незаметным. Дед Микола удовлетворенно крякнул.

— И как ты с ними разошелся? — напомнил Черепахин. — Ну, с теми, «кручеными»?

Проховыч пожал плечами.

— Лучше, чем они со мной хотели. Вот иди, покажу…

Он поманил Ивана пальцем и пошел в чащу. Серый потрусил рядом. Черепахину оставалось одно — идти сзади. Но недосказанная история требовала продолжения.

— Так что, они так и уехали, и пистолеты оставили? — спросил Иван у прямой, как штык, Миколиной спины. — Что-то я обратной колеи не видел…

Но с таким же успехом можно было обращаться к прямому хвосту Серого. Микола говорил только тогда, когда сам этого хотел.

Через пятнадцать минут Проховыч и полуволк остановились. Когда Черепахин подошел, Проховыч продолжил:

— Вижу, дело к мокрухе идет, продырявят меня из своих пушек да бросят в болото! И Серого не пожалеют!

Микола погладил полуволка по огромной голове. Тот явно беспокоился и рвался в густые заросли.

— Я тогда вроде как испугался, разыграл им уважение, накормил жареной уткой — вку-у-сная! И первача налил — он синим пламенем горит, градусов семьдесят! Ну, они и размякли, стали песни петь. А я их почивать положил на лавки — голова к голове…

Проховыч показал ладонями, как именно легли «крученые».

— А как захрапели, я два раза маханул топориком вверх-вниз, — он сделал движение ладонью, как будто разбивал кирпичи приемами карате.

— И вся их наглость закончилась!

Черепахин оторопел.