Когда земли окутает мрак

Гул кивнул, не сводя с Гэдора задумчивого взгляда. Кузнец, всё это время порывавшийся что-то сказать, крикнул отчаянно:

– В Морее жила моя сестра!

Гэдор запнулся, медленно голову повернул. На Хеда было жалко смотреть.

– Сестренка младшая, Элэя. – Он закусил и без того искусанные губы. – Я обещал родителям беречь ее. И не сберег…

Глаза следопыта потемнели. Он отвел взор и тихо проронил:

– Мы сделаем всё, чтобы вернуть твою сестру. И остальных. Но тебе лучше остаться здесь.

Мар, минуя Хеда, ободряюще похлопал его по плечу.

– Послушай Гэдора. Он плохого не посоветует.

Кузнец проводил его мрачным взором и не ответил. Гул двинулся следом за странниками. За ним хвостом посеменил привратник. Пока тот гремел засовом, Гэдор обернулся к старейшине.

– Вот еще, драконье пламя поможет вам выстоять. Но осторожнее с ним, сила его велика. Не применяйте его в стенах деревни, только на подступах. Не то не только упыри – вся деревня сгорит.

Старейшина рассмеялся и тепло пожал ему руку.

– Благодарю тебя, Гэдор, самый благородный из всех наемников, что мне доводилось встречать. – Он прищурился. – Ты, часом, не из дэронгов?

– С чего это ты решил? – усмехнулся следопыт.

– Да больно похож на нас. Когда подле Хеда стоял, я заметил: те же скулы, тот же разрез глаз. Да и шибко разбираешься во всем, что касается нашего северного края.

Гэдор улыбнулся:

– Ты ошибся. А знаю, потому что положено мне. Наемник, сам понимаешь.

– Ну да, ну да, – усмехнулся тот. – Ладно, ступайте. И возвращайтесь скорей!

Едва ворота деревни с шумом затворились, Харпа не выдержала.

– И это я Формэру назвала приставучей, – фыркнула она. – Гул вообще как пиявка. И то ему расскажи, и это.

– Он старейшина, – улыбнулся Гэдор. – Ему положено.

– Ой, да ладно! – поддержал девушку Мар. – Неужто он не показался тебе подозрительным? Самую малось… А привратник так вообще! Крыса! Сущая крыса!

Следопыт пожал плечами.

– Могу сказать одно. Кузнец мне понравился больше этих двоих.

Хейта задумчиво сдвинула брови и огляделась.

– Стало как будто светлей. Или мне кажется.

Путники разом подняли головы и замерли. В широкой прорехе меж грязных облаков висела луна. Она была большой. Больше, чем им когда-либо доводилось видеть. И она была красной.

Это был не притягательно-обольстительный красный, но багровый, точно смертельно раненное светило истекало кровью и билось в предсмертной агонии. Обычно темно-серые пятна на нем были угольно-красными, как засохшая кровь.

– Луна прорвалась сквозь мрак, чтобы предупредить нас, – наконец проронила Хейта.

– Нехороший знак, – прошептал упырь.

– Совсем нехороший, – согласилась Харпа.

– Назад пути нет, – хмуро проронил Брон.

– Верно, – ответил Гэдор. – Но пойдем теперь вдесятеро осторожней, чем прежде. – Он оглянулся на друзей. – Идите так, словно вас тут нет. И глядите в оба.

Сумрачный лес поглотил путников беззвучно, одного за другим, словно ненасытный великан – крошечных мошек. Багровая луна провожала их, уперев в проход между деревьями свой единственный глаз, превратив его на мгновение в подобие бездонной окровавленной глотки.

VI

В обычных лесах деревья по осени роняют листья, сохнут травы, засыпают кусты, звери забиваются в норы, готовясь к зимней спячке. И только в Сумрачном лесу суровые корды стоят из года в год неизменно: угольные стволы, угольные шишки, угольные листья, и все в лесу стремится им подражать.

Эта особенность и сделала Сумрачный лес столь желанным прибежищем для всякого сброда: убийц, насильников и воров. Чем дальше в чащу, тем он делался опасней. А что творилось на границе леса с океаном и далее, за ней, – не ведал никто.

Лес не желал такой судьбы. Не мечтал о подобной участи. Он хотел просто быть, как и любой другой лес. Он устал взирать на кровь, что проливали его обитатели на протяжении многих столетий. Устал слушать стоны и вопли несчастных жертв. Устал хоронить кости под покровом жухлой листвы.

Он хотел избавленья. Мечтал быть просто лесом, а не «тем жутким местом, куда нельзя заходить». И он стоял, одинокий, обездоленный, оцепеневший от ужаса, отчаявшись дождаться тех, кто рискнет прийти ему на подмогу. Он уже почти позабыл, что был лесом. Имя свое позабыл. Всё позабыл. А потому, когда те, кто мог помочь ему, наконец пришли, он их не признал.

Путники неслышно пробирались Гнилой лощиной к Мертвым пещерам. Тьма стояла кромешная. Гэдору и Хейте приходилось непросто, но первый был бывалым следопытом, а вторая, почитай, выросла в лесу, потому, хоть и не быстро, но они двигались вперед.

По бокам лощины змеились во все стороны извилистые древесные корни. В сырой земле копошились осклизлые черви. То и дело между корнями пробегали волосатые земляные пауки.

Сами деревья нависали над головами путников словно топоры палачей. В воздухе с каждой минутой всё явственней ощущался удушливый запах тлена. Теперь уже идея Харпы о том, что сюда, быть может, бросают обескровленные и изъеденные останки, не казалась такой нелепой.

Вездесущий туман исхитрился пробраться и под полог леса и теперь бесконечно вился по обеим сторонам ложбины, точно удавка, готовая вот-вот затянуться на их шеях. В непроницаемой тишине их собственное дыхание отдавалось в ушах, словно удары молота. И так же гулко стучала кровь. Это-то их и выдало…

Первым напали на Гэдора. Стремительная тень обрушилась на него сгустком темноты. Острые зубы блеснули во мраке, вонзившись в плечо. Следопыт взревел от боли и пырнул ножом наугад. Не попал. В воздухе запахло кровью. Его кровью.

– Упыри! – прорычал Брон, выпуская когти.

Харпа оскалилась. Мар завертелся на месте как обезумевший. Глаза Хейты грозно замерцали. А тени посыпались одна за другой – серые, стремительные, смертоносные.

На Брона разом накинулось несколько упырей. Двое повисли на руках. Третий впился в спину. Оборотень рванулся, высвобождая руки, полоснул когтями одного, другого. Третьего стащил со спины, швырнул оземь. И, выпустив клыки, разорвал ему глотку.

Харпу сшибло с ног. Тугой клубок тел бешено закрутился по земле. Воздух наполнился диким воем и рычанием. Потом всё стихло. Рысь-оборотень поднялась с земли, небрежно утирая рот.