Кокон

Уж, наверное, не беглеца!

А мальчишку, конечно, жалко, да что поделать? Тут, похоже, выбора нету… Однако все же нехорошо труса праздновать! Да и карабин вполне может сгодиться. Тем более извращенец, кажется, ничего такого не ждет, утратил бдительность, гад!

Точно — утратил!

Уголовник уже завалил несчастного парнишку в кусты. Максим спрыгнул на него со стены, словно рысь. Не говоря худого слова, ударил кирпичиком по башке.

Оттащил тело в сторону…

Мальчишка хныкал…

— Давай одевайся, — оглядываясь по сторонам, негромко приказал Макс. — Скорей!

— Да-да… я быстро…

— Ну, готов? — Пленник оглянулся.

Парнишка быстро приходил в себя, не дошло у них еще там до мерзкого дела… не успел извращенец. Вон, лежит теперь — трупом. Да, похоже, что трупом. Да и черт с ним! Никакой жалости Тихомиров сейчас не чувствовал, вообще ничего не чувствовал, не до того было.

— Бежим, парень! Ты откуда пришел?

— Из лесу…

— Вот и я из лесу.

Хлестнули по лицу колючие еловые ветки.

— Дяденька, а мы маму найдем?

— Да уж, поищем.

Максим на бегу хмыкнул: он вовсе не собирался сейчас никого искать — вырваться бы!

— Осторожнее, дяденька, тут кругом болота!

Поздно предупредил: Тихомиров уже ухнул в трясину!

Провалился по пояс и почувствовал, как мерзкая дряблая влага лезет все выше, выше, вот уже по грудь… а под ногами — чавкающая зыбкая вязь!

Парнишка уже тащил какие-то ветки, вот протянул сук… Макс ухватился, подтянулся… добрался до папоротников… до корней… до елки… впрочем, нет, это, кажется, можжевельник.

Ху!!! Выбрался!

— И много тут таких болотин? — выливая из сапога воду, поинтересовался Максим.

— Много, дяденька. Почти целый лес.

— Как же ты прошел-то?

— Мама тут все тропинки знает. Она у меня биолог.

— Учительница что ли?

— Нет, в заказнике работает.

— А… Тебя-то самого как зовут.

— Димкой… А вас?

— А я Максим. Максим Андреевич. Можешь просто — дядя Макс. — Надев сапог, Тихомиров поднялся на ноги и настороженно прислушался. — Ну, Димка, пошли что ли… Только осторожно… и постараемся не шуметь.

Хорошо бы вообще-то добраться до машины. Если ее не прихватили местные ухари — вполне ведь могли отыскать. Не те мужики, так их староста, Микол, — он же в город двинул. Между прочим, болотами. Значит, не должен бы увидеть.

— Слышь, Димыч… ты там, в лесу, машину случайно не видел? Синий такой «логан».

— Не-а, не видел… Дядя Макс, а я вон ту березу помню!

— Какую?

— Во-он ту, корявую… Там еще надпись должна быть вырезана.

Оба беглеца, тяжело дыша, подбежали к дереву.

— Ну, вот она!

Максим усмехнулся, увидав давно, наверное, уже вырезанную надпись, можно сказать — классическую: «Витя + Маша = Любовь».

— Отсюда совсем недалеко до болота… я дорогу знаю. Может, покричать?

— Не! — испугался Макс. — Думаю, лучше не надо.

Они-то не кричали. Кричали другие. Вернее сказать, другая:

— Дима-а-а-а! Дима-а-а!!! ау-у-у!!!

— Мама! — радостно вскинулся мальчик. — Меня ищет… Мама! Мама! Я здесь!!!

И побежал на крик. И Максим — за ним следом.

Димкина мама оказалась симпатичной невысокой женщиной лет тридцати пяти, светленькой, с круглым приятным лицом и милой улыбкой.

— Здравствуйте, — вежливо кивнул Тихомиров. — А мы вот тут с вашим сыном заблудились немного. Кстати, вы тут нигде синий «рено» не видели?

— Синий? — Женщина улыбнулась. — Видела. Так это ваша машина. Здесь недалеко… только я вам покажу, как идти, — там кругом трясина.

— Ой, мама. — Мальчишка бросился матери на шею, обнял, прижался и зарыдал. — Мама… что там было… я тебе потом расскажу…

— Ну-ну, не плачь… подумаешь, заблудился.

— Мама… там… там…

Успокоив ребенка, женщина — звали ее Валентиной — призывно махнула рукой:

— Идемте, Максим. Поищем вашу машину.

— Не тяжело с ягодами-то? — Тихомиров кивнул на полное ведро брусники: — Давайте, я понесу…

* * *

Машина стояла там же, где и была оставлена, — на лесной дорожке, у лужи. И даже дверца была приоткрыта… Макс дернулся… Слава богу — ключи на месте.

— Садитесь, подвезу. Далеко вам?

— В Калинкино.

— Ох, ничего себе вы забрались — семь верст киселя хлебать!

— Так здесь — лесами, болотами — близко.

* * *

Нику он увидел у своего дома, когда, возвратившись из Калиновки, уже припарковал свой «рено». В маечке и дико коротких шортиках, в лаковых сапогах, с каким-то сверкающим стразом в пупке — ну надо же так вызывающе вырядиться… Впрочем, эта девчонка так обычно и одевалась… естественно, после работы.

Всегда найдутся такие люди, которые будут соблюдать закон только тогда, когда их принуждают к этому силой. Суды, милиция, тюрьмы… сейчас в городе ничего этого не было, не было и закона, а было много желающих делать то, что хочется в данный момент.

Как раз в данный момент тройка подростков-переростков явно хотела Нику! Максим видел, как, выбежав из-за угла, двое парней схватили ее за руки, потащили в скверик, третий, воровато оглянувшись, подался за ними, шикнув на какого-то подвернувшегося под ноги старичка.

Они не очень и прятались — еще издалека слышен был раздающийся из беседки гогот и крик:

— Смотри, Вован, какая соска! Я ж говорил клеевая… Ого, титьки какие… кле-евые. Давай-ка, снимем с нее штанишки… Ух ты, какая лапочка… Ам!

Девушка закричала, дико, страшно и, самое главное, безнадежно… Зачем было так одеваться-то?

— Я… я первый!

— А че ты-то? Я, между прочим, ее первым заприметил. Сморю — трется у подъезда такая киса…

Вероника снова вскрикнула.

— Эй, парни! — Максим подкинул на руке монтировку. — Отвалили бы по-хорошему, а?

— Слышь, Вован, там какой-то недоносок…

Высунувший наглую морду переросток тут же получил по сусалам. Правда, не монтировкой, Макс его пожалел, ударил кулаком, но сильно, так, что поганец отлетел к дальнему парапету беседки да так там и остался лежать, постанывая и запрокинув голову.