Кольцевой разлом

– Виктор!- с хохотом закричал толстяк Алексей, высовываясь из второго "уазика".
– Не слушай этого упыря! Зачем нам документы, если мы ехали к тебе? Почему ты не сообщил нам о том, что готовится? Какую блестящую заваруху ты устроил! Мы знали, что из тебя будет толк!

Под эти выкрики из "уазика" вылезла вся компания: Алексей, Саша, Альбина и примкнувший к ним Толян. Вокруг них переминались с ноги на ногу вооруженные до зубов бойцы Неустроева. У самого капитана веселый смех задержанных вызвал кислую гримасу.

– Вы какого черта приехали?!- рявкнул Корсаков.
– Я специально вам ничего не говорил, чтобы вы не вздумали влезть в эту историю, так нет - вам надо было припереться. С точки зрения закона и я, и все мои люди - преступники. Вам что, неприятностей захотелось? Давайте-ка по машинам и обратно, пока вы еще не засветились в моем обществе.

– А может, мы как раз хотим засветиться в твоем обществе!- воскликнула Альбина и неожиданно бросилась Корсакову на шею. Тот попытался было высвободиться, но Альбина уцепилась за его шею, как кошка, и в промежутках между поцелуями выкрикивала: - Мы хотим славы! Мы хотим быть рядом с тобой, особенно я!

Ситуация приобрела явно комический характер. Троица непрошеных гостей поддерживала Альбину сочувственными возгласами, а охранники понимающе ухмылялись. Оставался мрачным только Неустроев, которого обозвали упырем. Корсаков с трудом отодрал от себя Альбину и проворчал:

– Ладно, пошли за мной.

– Он приглашает нас в штаб!- восхищенно завопила Альбина. Корсаков с досадой плюнул. Они поднялись в офис фирмы "Стикс". Алексей прочел еще сохранившуюся от прежних хозяев табличку на двери и рассмеялся:

– И не страшно вам сидеть в таком месте?

Корсаков рассадил гостей, и Альбина тут же принялась готовить чай и обшаривать шкафы в поисках съестного.

– Как вы тут вообще питаетесь?- поинтересовалась она.
– У нас, например, все магазины работают, как будто ничего не происходит, а у вас? Или вы грабите награбленное?

– Этим у меня начальник тыла занимается,- ответил Корсаков.
– Запасы продуктов у нас все на учете, владельцам за них платим, но без торговой наценки, то есть чтобы только их затраты покрыть. Но вы мне зубы не заговаривайте. Говорите, зачем вы сюда приехали? Оружия я вам не дам, так и знайте. Воевать тут и без вас есть кому.

– А мы что, не русские люди, не патриоты?- обиженно спросил Алексей.

– Вот и занимайтесь своим делом,- возразил Корсаков.
– Я же говорю: бойцов у меня хватает. Зачем мне вас, музыкантов, втравливать в это дело? Вы по другой части. Если с вами что-нибудь случится, я вовек себе этого не прощу.

– Слышишь, что человек говорит?- накинулся неожиданно Алексей на скромно молчавшего Толяна.
– Ну чего ты сюда поперся? Ведь если тебя, дурака, убьют, он до конца своих дней будет переживать!

– Да, Толик, шел бы ты домой,- поддержала Алексея Альбина.
– Тем более там твой Ольгунчик остался. Как она будет без тебя?

– Ну вот еще,- фыркнул Толян.
– Тут красивая жизнь идет, война, приключения и все такое, а там что? На ее кислую рожу глядеть?

– Фу, какой ты грубый, Толик,- вздохнула Альбина, разливая чай.
– Хотя все мужчины таковы. Только и ждут, как бы бросить женщину и умчаться на поиски приключений.

– Насчет красивой жизни вы, ребята, что-то перепутали,- вмешался в разговор стоявший в дверях капитан Ищенко.
– Федорыч, ты хотел просмотреть кассету, где жмуриков из-под земли достают. Пускай и ребята тоже посмотрят. Секретов тут никаких нет, зато у них лишних иллюзий не будет. Я включаю?

– Давай,- махнул рукой Корсаков, берясь за чашку с чаем.
– Поясняю в двух словах: из-за Кольца в Центр хотели перебросить по подземным коммуникациям несколько отрядов спецназа, чтобы нанести нам удар с тыла. Однако мы такой ход предвидели, перехватили под землей эти отряды, окружили их и уничтожили. Поскольку снимать бой под землей было и технически сложно, и очень опасно, я нашим кинооператорам туда лезть запретил. Они засняли тот момент, когда из-под земли на поверхность поднимают убитых и раненых.

На экране появилось изображение, и все присутствовавшие затихли. Они увидели обширное помещение с кирпичными стенами и сводами, ярко освещенное - освещение, видимо, было установлено специально для съемки. Настежь распахнутые металлические двери открывали темный дверной проем в одной из стен. В темноте перемещались смутные отсветы, угадывалось какое-то движение, слышались голоса, и наконец появились первые четыре человека в бронежилетах, в камуфляжной форме, с вымазанными черной краской лицами и мокрые до нитки. Они тащили носилки с раненым, мертвенная бледность которого была заметна даже под черной краской, покрывавшей лицо. На правой штанине раненого над коленом ярким белым пятном выделялась повязка, а ниже колена от ноги осталась только измочаленная багрово-синяя масса, в которой чернели клочья материи и ярко белели осколки кости. У следующего раненого осколками раздробило нижнюю челюсть, и изо рта, точнее, из черного отверстия в кровавом месиве, вырастал, колыхаясь, розовый пузырь, лопался и вновь вырастал. Его рану, видимо, никто не решился перевязать. Пальцы раненого судорожно стискивали каркас носилок, в лихорадочно блестевших глазах стоял ужас. Следующий раненый вышел сам, опираясь на товарища - глаза его были завязаны бинтом, из-под которого по щеке стекала струйка крови. Четвертый, голый по пояс, лежал на носилках лицом вниз, а на его белой спине чернела огромная, словно нанесенная секирой рана со вздувшимися краями.Этого зрелища Альбина уже не выдержала и взмолилась:

– Витя, милый, прекрати, я больше не могу на это смотреть!

– Не можешь - не смотри,- резко произнес Корсаков.
– А ребятам не помешает. Особенно тем, кто захотел красивой жизни и потому явился сюда без приглашения.

– Виктор, ты что думаешь, мы дураки и ничего не понимаем?- обиженно спросил Алексей.
– К чему этот воспитательный просмотр?

– Просто понимать мало,- возразил Корсаков.
– Чтобы понять по-настоящему, надо посмотреть. Имей в виду: вы еще не чувствуете, как все это пахнет, вы не пережили того страха, который пережили они там, под землей. Вы хоть и слышите, как они стонут, но в записи это совсем не то, что вживую,- половина оттенков утрачивается, а сильнее всего пробирают иногда именно оттенки.

Из темноты вынесли обгорелого мертвеца - руки его были подняты в "позе боксера", широко разинутый рот скалился на черном лице двумя рядами ослепительно белых зубов. Альбина приглушенно вскрикнула и унеслась в соседнюю комнату. Там она спугнула капитана Ищенко, под шумок наливавшего себе в чай коньяку. Восставшие соблюдали в своей среде "сухой закон", хорошо понимая его необходимость среди разливанного моря дармового алкоголя, однако капитан позволял себе порой нарушать это установление, ссылаясь на свои годы и житейскую мудрость. В любом случае ему не хотелось бы, чтобы командир увидел, как он доит секретную бутылочку. Капитан рефлекторно дернулся к шкафу, но, увидав Альбину, решил сделать вид, будто ничего особенного не происходит, и с суровым лицом долил чашку коньяком доверху. Он хотел было поставить бутылку на место, но Альбина налетела на него, как вихрь, и со словами:"Это просто садизм какой-то!" выхватила у него бутылку и сделала несколько огромных глотков из горлышка. Капитан в ужасе издал невнятный сдавленный звук, но было уже поздно - скрыть недостачу коньяка не представлялось возможным. После недолгого размышления Ищенко захлопотал вокруг гостьи:

– Присаживайтесь! Это Федорыч вас расстроил? Да, не привык он с дамами общаться... Вот, выпейте чайку - хороший, с коньячком...

Когда Альбина пригубила чаю, капитан со спокойной совестью вышел в соседнюю комнату и с укором обратился к Корсакову:

– Что ж ты, Федорыч, девушку так разволновал? Я ей дал сперва коньячку выпить, а теперь налил ей чаю с коньячком.

Уловив недоверие в глазах Корсакова, капитан возмутился:

– Если не веришь, можешь сам ее спросить. Вот она сидит и пьет чай с коньяком. Чего мне врать-то?