Кольцевой разлом
Шрифт:
– Вам оказано особое доверие, а вы норовите устраниться от выполнения задания, и все только потому, что вас как-то там обозвали! Понятно, почему в армии бардак, если даже лучшие офицеры так себя ведут. Встать!
Капитан автоматически поднялся. Корсаков продолжал:
– Короче говоря, слушайте мою команду: вы продолжаете работать на своей нынешней должности, и чтобы никакого нытья я от вас больше не слышал. Покуда вы выполняете мои приказы, за ваши действия отвечаю я. Все понятно, капитан Неустроев?
– Так точно,- откликнулся капитан. Корсаков подумал и спросил:
– Герою Советского Союза капитану Неустроеву вы не родственник? Тому, что брал рейхстаг в сорок пятом?
– Никак нет,- ответил капитан. Призыв к дисциплине сделал из него
– Можете быть свободны.
Печатая шаг, Неустроев вышел из офиса. Корсаков запер за ним дверь и пошел на шум, доносившийся из кухни. Уборка там была в самом разгаре - Ищенко отодвигал от стен мебель, липкую от жирных испарений, открывая наслоения грязи и вспугивая тараканов. Альбина яростно набрасывалась на эту грязь с тряпкой и ведром, бормоча ругательства по адресу чистоплотных кавказцев. Когда на пороге кухни появился Корсаков, Альбина вывалила на него целую кучу требований: следовало купить жидкость для чистки стекол и кафеля, стиральный порошок, пасту для чистки раковин, отраву для тараканов... Корсаков замахал руками:
– Обращайся к капитану! Даю добро на все покупки, только не забивай мне этим голову. Сергей тебе все организует.
– Чем только не приходится заниматься,- вздохнул Ищенко.
– Вместо того, чтобы стоять насмерть на баррикадах, я должен покупать отраву для тараканов. Вот она, зловещая роль женщин в нашей жизни!
– Типун тебе на язык,- возмутилась Альбина.
– Я тут корячусь, чтобы устроить ваш уют, а ты еще недоволен.
– Нет-нет, Альбиночка, я пошутил!- воскликнул Ищенко.
– Мы тебе на самом деле страшно благодарны. Ну что ж, я похилял за покупками. Оставляю вас наедине, желаю не очень скучать без меня.
Капитан ушел, и Альбина опять принялась за дело. Корсаков стоял, тупо наблюдая за ее движениями, и подбирал в уме слова, призванные убедить Альбину покинуть опасное место и себя - весьма опасного спутника жизни.
Гостья, быстро перевоплотившаяся в хозяйку, молчала, предчувствуя неизбежный разговор, и яростно терла тряпкой пол.
– Альбина...- начал было Корсаков, с трудом сформулировав в голове первую фразу, однако заготовка пошла прахом: Альбина выпрямилась, шваркнула тряпку об пол, подбоченилась и заговорила сама.
– Что ты мне скажешь?- спросила она со сдержанной яростью.
– Что здесь опасно? Я это и без тебя знаю. А ты знаешь, каково бабе быть одной? Уж лучше пусть убьют, чем это одиночество.
– Зачем же быть одной?- возразил Корсаков.
– Что, мужчин в Москве мало?
– А ты думаешь, у меня с того лета в Сочи мужиков не было? Было, и немало,- с тоской произнесла Альбина.
– Но оказалось, что без тебя я всегда одна. Ну как мне быть, если так получилось? Я и сама рада бы заиметь кого-нибудь и с ним успокоиться, да вот никак не выходит. Ты думаешь, мне легко вот так приехать к человеку, который меня не звал, и начать навязываться? Я ведь себе цену знаю. Мне просто ничего другого не оставалось. Поэтому про опасность ты мне ничего не говори. Другое дело, если я тебе просто неприятна - скажи мне об этом честно,и я уйду.
Если бы Альбина и впрямь показалась Корсакову непривлекательной, то ради благой цели он не постеснялся бы прямо заявить ей об этом. Однако сейчас он невольно внимательно посмотрел на гостью. Он увидел чуть косо поставленные зеленые глаза, изящный нос с горбинкой, полные красиво очерченные губы, густые волосы цвета меда, ладную стройную фигуру. Мгновенно нахлынуло воспоминание о ночах на веранде у моря - о звоне цикад и свете луны, вливающихся в открытые окна, о шелковистой коже под пальцами, о стонах, в которых и покорность, и страсть. Корсаков не сумел соврать. Он устало вздохнул, присел на отодвинутую от стены тумбочку и произнес:
– Да нет, конечно, Альбина,- разве ты можешь быть неприятна. В том-то и беда. Неподходящее и время, и место, чтобы любовь крутить. К чему это все приведет? Разве я смогу дать тебе нормальную жизнь, дом, семью?
– По-твоему, я дура и этого не понимаю?- огрызнулась
Альбина.– Понимаю, конечно. Но разве обязательно думать о будущем, пока мы здесь, пока мы вместе? Я не собираюсь быть для тебя обузой - кто знает, может, смогу и помочь чем-нибудь. Завтра - это завтра, но сегодня-то меня не гони. А ты мне нужен таким, каков ты есть.
Альбина умолкла и шагнула к Корсакову, который, услышав четкий стук высоких каблуков по кафельному полу, машинально перевел взгляд на ее красивые сильные ноги. Было удивительно, как она умудряется на таких каблуках заниматься уборкой. В следующий момент Корсаков увидел прямо перед собой испытующе смотревшие зеленые глаза и полуоткрытые влажные губы. Прохладная ладонь, расстегнув военную рубашку, поползла по его груди. Кровь ударила Корсакову в голову, и он не сразу дал себе отчет в том, что сотовый телефон в комнате заходится в призывном писке. Затем титаническим усилием воли он все же пришел в себя, снял с груди руку Альбины и пошел к телефону.
– Командир, звонили с Садового кольца,- услышал он в трубке голос Неустроева.
– К вам на прием просится руководитель думской фракции "Народ", Фигуряк его фамилия. Он на машине, за рулем его помощник, фамилия Гамырка. Говорит, что уполномочен начать переговорный процесс.
– Дайте машину сопровождения и пропустите, я их приму,- приказал Корсаков. Он отключил связь и нащупал под столешницей пусковую кнопку сконструированного начальником связи Мечниковым специального устройства, в нужный момент включавшего видеозапись всего происходящего в комнате. "Так и знал, что депутаты как самые большие жулики явятся первыми",- подумал он и прошел на кухню к Альбине. Она стояла у окна и нервно курила. Глаза ее были полны слез.
– Ты как будто обрадовался, когда позвонил телефон,- с упреком сказала она. Не отвечая на ее слова, Корсаков распорядился:
– Сейчас придут гости. Уборку закончишь потом, а сейчас приведи себя в порядок, приготовь чай и подай нам, когда я попрошу. Все ясно?
Альбина пристально посмотрела на Корсакова и затем улыбнулась.
– Так точно, командир,- ответила она.
Через полчаса Корсакову снизу сообщили по телефону о прибытии гостей. Охранники провели их в комнату, где Корсаков сидел за столом с потайной кнопкой, усадили за кофейный столик и удалились в другую комнату. Депутат Фигуряк оказался рыхлым мужчиной с сальной кожей и такими же волосами, с беспокойными глазами навыкате, в мятом сером костюме очень скверного покроя и в безвкусно подобранном галстуке. Его клеврет Гамырка имел такие же рачьи глаза неопределенного цвета, но, в отличие от своего шефа, не стрелял ими с предмета на предмет,- напротив, его взгляд отличался пугающей пристальностью, так что временами могло показаться, будто помощник депутата незаметно впал в ступор. Гамырка был худ, с тонкими губами, нечистой кожей, красными веками и красными костистыми руками. Внешность обоих визитеров не имела ни запоминающихся черт, ни даже национальных или расовых признаков, однако солгал бы тот, кто назвал бы ее невыразительной. Облик гостей, у каждого на свой лад, выражал одно - неугасимую, вечно настороженную алчность.
– Чем могу служить?- осведомился Корсаков.
– Должен заметить, что ваш приезд сюда является весьма ответственным шагом, поскольку благодаря телевизионным и газетным сообщениям мы имеем устойчивую репутацию свирепых и корыстных террористов. Какие же дела заставили вас пренебречь всеми опасностями?
– Из-за ваших действий в стране создалась очень нестабильная ситуация,- заявил в ответ Фигуряк.
– Основные телеканалы и многие крупнейшие газеты вас критикуют, но народ прислушивается больше к тем, кто вас защищает. Больше того, во многих городах проходят забастовки в вашу поддержку или с требованиями объективного освещения событий в Москве. В последнее время дело дошло кое-где до крупных беспорядков. Думаю, что правительство в скором времени будет вынуждено пойти на переговоры с вами. На днях состоится заседание Думы, и наша фракция определяется со своей позицией по поводу московских событий...