Кольцо Анахиты

— Нет. Просто… никто не нравится, наверно. А может, боюсь опять сильно влюбиться и через какое-то время понять, что снова ошиблась. После этого не обида, не разочарование, а ужасная пустота.

— Ты странная женщина, Света. Обычно люди не хотят любить, потому что боятся быть брошенными, отвергнутыми. А ты — наоборот, боишься разлюбить сама.

— Да, наверно, странная. Что делать?

Он не ответил, потому что снова подошла официантка с кружками. А когда она исчезла, мы заговорили уже о другом. О чем попало — о религии и истории Англии, о футболе и любимых блюдах, о соцсетях и о котиках (как же без котиков-то!).

— Слушай, а как мы обратно поедем? — спохватилась я, слизывая с губ пенные усы.

— На такси.

— А машина?

— А что ей сделается? Завтра приеду на автобусе и заберу. Мне все равно сюда по делам надо.

— Вот любопытно, а почему ты ничего не спрашиваешь о России? — поинтересовалась я. — Не интересно, или это какая-то… непристойная тема?

— А что я должен спрашивать? — усмехнулся Тони. — Как поживает мистер Путин? Так вряд ли ты с ним лично знакома. Что еще? Про медведей, как Салли? Про санкции? Про Крым и Украину? Наверно, мне было бы интереснее спросить у австралийца про утконосов и кенгуру. Нет, конечно, сначала мы спрашивали что-то у Люси, но вряд ли ты сейчас расскажешь что-то такое, чего я еще не знаю и о чем очень хотел бы знать. Понимаешь, Света, во всем мире есть только две страны, граждане которой свято верят: весь мир, просыпаясь утром, первым делом думает: «а что там у русских или у американцев?». Но ты не переживай, когда-то и англичане думали, что весь мир заботят только их дела.

— Тогда скажи вот что, Тони, — эль сделал меня не слишком деликатной. — Тебя не смущает, что ты работаешь на своего друга?

— Это работа ничем не хуже любой другой. Просто работа. Когда пьем в баре, едем на рыбалку или сидим за парадным столом в Скайхилле, мы с Питером друзья. А когда в конторе обсуждаем доходы и расходы — он мой босс, а я его служащий. Не вижу ничего обидного. Финансово мы после университета были на одном уровне — никаком. Он добился многого, я — меньшего, значит, не так сильно старался. Переживать, что он более высокого происхождения — глупо.

— А где ты работал раньше?

— В большой страховой компании. Но Питер платит больше. И работа интереснее. К тому же я все-таки не прислуга. Вот ты знаешь, что предки Джонсона служили в Скайхилле еще при предыдущих графах?

— Да, Люська… Люси говорила.

— Граф Роберт отправил его в академию дворецких за свой счет. Ему тогда было уже тридцать восемь. Джонсону, я имею в виду. И он там был далеко не самым старым. Это, между прочим, очень престижное образование, спрос на таких специалистов огромный. И, тем не менее, Питер никогда не посадит Джонсона за свой стол. Просто это не принято. Хотя Джонсон, ко всему прочему, — магистр философии, историк, специалист по средневековой Англии. Или тот же Бобан — пишет диссертацию по литературе. А у нас с Питером — только дипломы бакалавров и дополнительные программы MBA. Кстати, у тебя телефон пищит.

Я достала мобильник и обнаружила три смски от Люськи, отправленные с промежутком в полчаса.

«Эй, ты где?»

«Где ты опять?»

«Черт тебя подери, где тебя носит?»

Я ответила: «Я в баре с Тони».

В ответ графиня прислала непечатное слово и мерзко ухмыляющийся смайлик.

Эль настоятельно просился на волю, я встала, и меня качнуло.

— Тебе плохо? — вскочил Тони.

— Нормально, — пробормотала я. — Выйду на минутку.

— Тебя проводить?

— Не надо.

Я добрела до туалета, стараясь идти строго по прямой. Туалет был довольно чистенький, приятно пахнущий освежителем, поэтому просидела я там долго — пока кто-то не начал ломиться в дверь. Зато стало получше.

Тони уже начал нервничать.

— Света, кажется, нам пора. Это светлый эль, он довольно крепкий с непривычки. А ты три кружки выпила.

— А сколько в кружке?

— Пинта. Пол-литра и еще немножко.

Ничего себе! Вот ведь идиотка — нажраться на первом свидании!

Пока Тони расплачивался и вызывал по телефону такси, я сидела, старательно фокусируя взгляд на затылке блондинки за соседним столиком. Кто-то когда-то рассказал мне, что так можно уменьшить опьянение. Прием не сработал, но пока мы ждали на улице машину, ночная прохлада более-менее привела меня в чувство. По крайней мере, голова кружилась уже меньше.

В такси Тони взял меня за руку. Я закрыла глаза и прислонилась виском к его плечу. Поцелуй был таким легким, как будто моих губ коснулось крыло мотылька. Я улыбалась и чувствовала, что таю, как сливочный пломбир в жаркий день. Всю дорогу я не открывала глаза и хотела только одного — ехать вот так бесконечно.

— Приехали, — прошептал Тони мне на ухо. Такси стояло все у той же калитки. Мы шли через цветники к дому, по-прежнему держась за руки. Было темно, как никогда не бывает в городе. На небе ни звездочки, только смутные очертания месяца сквозь дымку тумана и фонарь у парадного входа.

— Кстати, Джонсон закрывает дверь в девять часов вечера. И открывает в семь утра. Комендантский час.

— Почему ты мне не сказал? — испугалась я. — И что теперь?

— Если бы сказал, ты бы уже в восемь начала страдать, что не успеем. Теперь у нас два варианта. Позвонить ему или…

— Или?.. — я знала, что он скажет, но все равно спросила.

— Или пойти ко мне.

Я представила, как заспанный и недовольный дворецкий в халате на пижаму после пятидесяти звонков открывает нам дверь, смотрит на меня, поджав губы… Ну уж нет!

За яблоневым садом видна была тусклая лампочка, горевшая под козырьком гаража. Мы остановились у прилепившейся к торцевой стене лестницы на второй этаж, которая вела к конторе и квартире Тони.

Внезапно он подхватил меня за талию и поставил на первую ступеньку — теперь мне не надо было задирать голову, чтобы смотреть ему в глаза.

Когда-то давным-давно, мне было лет пять, наверно, я спросила маму: как люди узнают, что им уже надо поцеловаться. Никак, засмеялась, мама. Они просто знают, что пора. Потом я поняла, что мама выбрала не совсем правильное слово. Ничего такого люди не знают. Они просто целуются. Потому что необходимо. Потому что иначе — никак. Тот поцелуй в такси был не таким — он был как сон, как пушинка одуванчика, как дуновение ветерка. Это была спокойная нежность, затишье перед бурей. Но сейчас…

Его губы, язык, руки — все, что существовало в этом мире. Каждая моя клеточка тянулась навстречу, отзывалась на его прикосновения — как струны пальцам музыканта. Но этого было мало, мало, чудовищно мало… В горле пересохло — в отличие от, прошу прощения, другой части тела. Сердце бешено стучало везде — в висках, в ступнях, в пальцах, в губах. В животе… да какие там бабочки, в животе плясали огненные саламандры. Время сбилось в тугой комок.

— Пойдем, моя милая, — прошептал Тони.

Я поднялась впереди него на несколько ступенек и вдруг остановилась. Так резко, что он чуть не сшиб меня.

— Что? — спросил он хрипло.

Я обернулась, посмотрела на него и молча покачала головой.

— Нет? — в его голосе было не разочарование, не обида, а изумление. — Почему? Ты… не хочешь?

— Хочу. Но…

— Тогда что? Это слишком быстро для тебя? В первый же день, сразу после знакомства?

Господи! Я чуть не застонала. Что притворяться-то, я хотела этого уже через пять минут после того, как села в его машину. И первый день тоже не при чем. Может, я такая безнравственная кошка, но с Федькой мы оказались в постели как раз через несколько часов после знакомства — к большому взаимному удовольствию.