Кольцо князя-оборотня

Значит, бежать ей некуда. Это хорошо или плохо? Для нее плохо, для него хорошо. Она будет жить, решил Егор, будет жить и помнить о том, что сделала…

Москва встретила дождем и вечерними сумерками, которые из-за дождя казались особенно густыми и мрачными.

Ведьма

Поездка ничего не изменила. Нет, наверное, для Егора она изменила многое, а для меня ничего. Я продолжала жить в мертвой квартире, среди знакомых вещей, которые за время моего отсутствия стали неуловимо чужими. Странные у нас с Альдовым отношения: два безумца, запертые в одной квартире. Я перестала быть собой давно, еще тогда, в Афинах, а Егор сходил с ума у меня на глазах, он не свихнулся окончательно лишь потому, что ненавидел. Ненавидел себя, свою супругу, мертвого Андрея, мать Андрея, «сестер» и меня. Особенно меня. Я даже знаю почему: остальные далеко, они – лишь тени, существа без лица и жизни, а я рядом, живу и подкармливаю ненависть, не позволяя соскользнуть в безумие.

Октябрь порадовал первым снегом, я вышла на балкон – из квартиры Альдов меня не выпускает, боится, что сбегу, – белые хлопья, мелкие и обжигающе-холодные, смело садились на ладонь. Минута, и снежинка превращается в лужицу, а на ее место спешит другая. Снежинки не знают страха. И ненависти тоже.

Лучше бы он меня ударил, во всяком случае, это было бы честнее, но он предпочитал ненавидеть на расстоянии. И воздух, отравленный ненавистью, расцветал рыжим пламенем, а я растворялась в этом огне, словно одна из снежинок на чьей-то горячей ладони. Я не боюсь – слишком устала, слишком виноватой себя чувствую, слишком измученной, чтобы бороться. Не плачу, щеки мокры из-за снега, он тает, отсюда и вода.

Ведьмы не умеют плакать.

Охотник

Настасья торчит на балконе уже почти час, глупая баба, ну откуда она навязалась на его голову. Нужно было сразу прогнать. И сейчас еще не поздно. Выставить за дверь, и пускай идет куда хочет. Егор десять раз на дню принимал решение, последнее и окончательное решение избавиться от ведьмы, и десять раз отменял его. Если она уйдет, ему некого станет ненавидеть, некого, кроме себя самого, и он сойдет с ума. Окончательно и бесповоротно, или застрелится, или повесится, или вены перережет. Нет, Настасью надо беречь, ведь пока она рядом, можно притворяться, что именно она виновата и в Юлькиной смерти, и в его безумии. Она украла не только дочь, но и священное право на месть.

На улице, кажется, шел снег. Позвать в дом, что ли? Нет уж, приближаться к ней он не станет, иначе вновь попадет в эти глаза, похожие на две смоляные ямы. В смоляных ямах – Альдов в школе про них читал – гибли мамонты, а в ведьминых глазах утонет он сам. Пусть мерзнет, коли ей охота, а он лучше посмотрит, что же такое находится в коробке, которую вручила ему Виктория Романовна.

Диск в полупрозрачном пластиковом футляре, две полуобщие тетради, книга в красной обложке со смутно знакомой надписью «Malleus Maleficarum» и маленький, в пол-ладони, блокнот. С чего начать? И нужно ли вообще начинать?

Нужно. Альдов раскрыл тетрадь. «Дети Божии и дети Диавола узнаются так: всякий, не делающий правды, не есть от Бога, равно и не любящий брата своего [6] ». Что за ерунда? Похоже на проповедь. Значит, пророк, подобно всякому уважающему себя наставнику, конспектировал собственные лекции. Любопытно. Во второй тетради оказалось то же самое – рукотворные истины, щедро приправленные библейскими цитатами.

– А на что ты рассчитывал? – пробормотал Егор под нос и сам же себе ответил: – Уж точно не на это.

6

Первое соборное послание святого Иоанна Богослова, гл.3, ст.10.

Ладно, тетради он просмотрит позже, равно как и книгу «Молот ведьм». Занимательное, должно быть, чтиво. Остались диск и блокнот. С чего начать? Блокнот, решил Альдов, и с письменными источниками будет покончено.

«5 июл. Как мне тут надоело. Ненавижу. Тупые овцы». «12 июл. Вчера опять нажрался, мамка читала мораль, требовала прекратить пить и избавиться от Н. Как она меня задолбала, мамаша, а не Н., последняя тоже хороша, кобенится как незнамо кто. В др. время я бы ее быстренько обломал, это проще, чем она думает, но неизвестно, сколько мне еще здесь торчать».

Неужели дневник? Похоже на то, впрочем, дневником это едва ли назовешь, так, некие сумбурные разрозненные записи.

«23 июл. Я схожу с ума, здесь только и можно, что жрать водку да сходить с ума. Кругом одни чокнутые, скорей бы они все сдохли, тупые клуши. Уеду, ликвидирую приют к чертовой матери, лишь бы только снова с этими блаженными не встречаться. Целыми днями т. и делают, что поклоны бьют, как так можно, не понимаю». «5 авг. Звонил П. Придется проторчать здесь еще месяц. Уроды». «25 авг. Рассказал все Н. Был пьян, но она поверила. Сука. Придется убрать, печально, я к ней даже привязался. Толку никакого, деньги давно уже получены, тут ее муженек просчитался, я умнее, осталось одно упрямство. Дура она, но иногда хочется поговорить с нормальным человеком. Все равно она стерва, как и остальные».

Егор перечитал еще раз. Кто такая «Н.», понятно – Настасья, кто такой «П.» – непонятно, но интересно, а еще более интересно, знала ли Анастасия о намерениях пророка. Скорее всего, знала. Андрей собирался избавиться от нее, но ведьма успела раньше. На то она и ведьма.

Последняя запись датировалась 5 сентября. «Все, перебираюсь в город, звонил П., сказал ему, что насрать мне на его проблемы, а здесь я с ума сойду, он обещал приехать. Завтра. Привезет мои деньги и поможет решить вопрос с Н. Как же она меня достала, сучка черноглазая. Получит по заслугам. Нет, все-таки мне ее не жалко».

Выходит, шестого сентября некий господин «П.» собирался нанести визит пророку и помочь тому разобраться с Анастасией. Она жива, Андрей мертв, а где же этот таинственный «П.»? И какое отношение он имеет к происходящему?

Скрипнула дверь, и по ногам ощутимо потянуло холодом.

– Настасья…

– Да? – Она уселась напротив. Дрожит, замерзла, наверное, там, на балконе. Егор попытался настроиться на деловой лад.

– А где твои документы?

– Какие?

– Ну, паспорт там, на квартиру, где они?

– Не знаю. – Она поставила локти на стол и, склонив голову набок, принялась внимательно изучать скатерть. Альдов тоже посмотрел, скатерть была самая обычная, желто-коричнево-зеленая, в меру грязная, в меру мятая.

– Паспорт… Кажется, Андрей забрал. Я плохо помню, – она виновато улыбнулась. – Прости. Я не в себе была.

– Ну, конечно, – Егор понятия не имел, о чем еще можно спросить. – А ты замуж выходила?

– Да. Только он… Ушел. Я не хотела, чтобы он уходил, а он все равно. Одной тяжело. – Настасья то ли всхлипнула, то ли вздохнула. Одной тяжело, и одному тоже, Егор успел изучить это чертово одиночество, которое начиналось седыми клубками пыли под кроватью и заканчивалось идиотской кружкой чая или не менее идиотской бутылкой пива, выпитой вечером перед телевизором.

– С Андреем что вас связывало?

– С пророком? Ничего. Ему скучно было, и он играл в дрессировщика, я была собачкой, которую следовало обучить новым трюкам. Вот и все. Еще он отобрал мою квартиру. И деньги, наверное. После Толи должны были остаться какие-то деньги, я так думаю.

Ага. Она права. Выходит, первый муж, тот, который ушел, оказался человеком порядочным и, самое интересное, предусмотрительным. Он не только оставил Настасье деньги, но постарался защитить ее, точнее, их, от охотников вроде Андрея. Но пророк нашел способ, жаль, теперь не узнаешь, какой и много ли было денег. Наверное, много, ради пары копеек пророк не стал бы мараться. Но Андрей мертв, значит… Значит, нужно выбросить всю эту детективную галиматью из головы. Во-первых, Настасьины дела его не касаются, во-вторых, в связи со скоропостижной кончиной пророка дела эти утратили свою актуальность. Егору не нужны чужие деньги, тем более те, которые принадлежали ей.