Кольцо леди Дианы

– За рулем, – отозвалась Лика, сразу же вспомнив обладательницу жеманного голоска.

Анюта, журналистка, из какого-то ну очень престижного дамского глянца, красивая, эффектная – и прекрасно об этом знающая.

– Тогда ты можешь нам помочь. Лика, я с девчонками занимаюсь организацией похорон Лены Поляковой. И у нас к тебе просьба. Подъедь, пожалуйста, к любимому мужчине Лены. Надо сказать ему, что похороны завтра. Нас тут мало совсем, а еще кучу вопросов надо решить. И по месту на кладбище, и по поминкам. Катафалк тоже пока заказать не получается.

– Уже завтра похороны?

– Ну да. Тело из морга мы сегодня забрали, гроб купили. У Лены мама тяжело болеет. Она сама на последнем издыхании. Все понятно – так неожиданно умер единственный ребенок. А этот мужчина, Павел, он для Лены много значил, она нам все уши про него прожужжала. У нас нет его телефона. Ленкин мобильник разрядился, пин-код никто не знает, так что телефонная книга недоступна. Ленина мама говорит, что она беседовала с Павлом по сотовому дочки. Тот звонил, но она растерялась, расплакалась, накричала на него, а про похороны тогда ничего было не известно, а потом телефон разрядился. Так ты сможешь к нему подъехать?

– Конечно. Если он в городе, никуда не уехал…

– Пиши адрес, – деловито распорядилась Аня, и Лика притормозила у обочины. – Если его не будет дома, ты у соседей попытайся выяснить его телефон, или у консьержки.

Отмеченные в блокноте строки стали расплываться.

Неожиданная новость о смерти Лены, странные обстоятельства, указывающие на убийство, новая интересная работа – стремительный водоворот событий как-то помогал ей абстрагироваться от боли. Но после Аниного звонка все произошедшее вдруг осозналось по-новому, во всей своей страшной неотвратимости и безысходности.

Завтра – похороны Ленки. Больше у этой жадной до жизни и наивной, как ребенок, девушки ничего не будет. Ее больше нет – а жизнь продолжается, цинично продолжается. Надо полагать, из киношников никто даже не собирается пойти на похороны – потому что завтра запланирован полный съемочный день. А ведь Лена так горела этим проектом, работала, как одержимая. И вот – ни слов благодарности, ни дани памяти, последнего, что можно было бы сделать для человечка. Всем на все наплевать.

Это так ужасно…

И совершенно несправедливо!

Всхлипнув, Лика смахнула слезы, достала из бардачка карту Москвы, прищурившись, разобрала надпись на ближайшем указателе.

– А ехать-то никуда, оказывается, и не требуется, – пробормотала она, выбираясь из машины. – В подходящий момент меня Аня набрала. Наверное, если бы специально так хотела сделать – ничего бы не получилось. Приятное совпадение!

Дом Павла оказался ей визуально знакомым. Его строительство в центре старого города на месте сквера, облюбованного мамочками ближайшего квартала, в свое время наделало много шума.

– Кто там? – прозвучал в домофоне приятный мужской голос, когда Лика уже почти утратила надежду дождаться ответа.

– Я по поводу Лены Поляковой. Завтра ее похороны. Какой у вас номер телефона? Давайте я запишу…

– Поднимайтесь, – перебил мужчина.

Вронская потянула на себя приоткрывшуюся дверь, сделала пару шагов по устланному ковром холлу, чуть не споткнулась от неприязненного взгляда консьержки.

Ну да, сапоги не отряхнула, все снегом испачкала. Но теперь возвращаться ведь поздно…

В квартире Павла царил полумрак. После залитого светом прозрачного стремительного лифта, ярко освещенного коридора Вронская даже не смогла рассмотреть лица стоявшего в прихожей человека. Было только понятно, что он довольно высокий и немного полноватый, силуэт вырисовывался чуть округлый, без спортивной подтянутости.

– Обувь оставьте на коврике. В ящике тапочки. И да, свет, сейчас…

«Вот урод. У него девушку убили, а он боится, что с моих сапог лужа натечет, – разозлилась Вронская, расстегивая тугую молнию. – Угораздило же Ленку влюбиться в такого козла, и…»

Лика разогнулась, посмотрела в уже освещенное лицо мужчины, и мысли ее сразу же приняли другое направление.

Может, Павел и козел.

Но выглядит он… Он выглядит, как… ангел…

Нет, в его чертах нет детско-карамельной миловидности. Широкие темные брови, темно-карие глаза, крупные вишневые губы. Просто это лицо… оно нетипично безмятежно… это что-то из старых советских фильмов, герои которых всегда четко знали, как надо жить и что их ждет, и у них не было никаких причин для беспокойства… это что-то, чего уже давно нет даже в лицах обычных москвичей, вечно борющихся с пробками и конкурентами… И тем более этого нет и в помине в чертах бизнесменов, большой бизнес – большие проблемы, и они впечатываются в физиогномику намертво… Может быть, такой внешностью обладают дети успешных предпринимателей: колледж в Швейцарии, университет в Лондоне или Париже, и постепенно европейское спокойствие меняет типично московское настороженное решительное лицо… Только вот этот Павел на наследника капитала по возрасту никак не тянет, ему около сорока, и, получается, он сам зарабатывал на эту роскошную квартирку, однако его лицо… умиротворенное, спокойное… прекрасное…

«Прекрасное?! Хватит сопли пускать! – разозлилась Лика, следуя за хозяином квартиры по длинному коридору. В такт шагам включались оригинальные лампы, освещающие развешенные по стенам яркие абстрактные картины. – Что я, парней красивых не видела, что ли? Тоже, блин, время нашла для восхищения. Только глазки еще не хватало начать строить Лениному кавалеру».

– Располагайтесь, – Павел махнул рукой то ли на барную стойку, отделявшую кухонную зону от пространства столовой, то ли на стол с разноцветными, из прозрачного пластика, стульями. – Вы чай пьете или кофе?

– Кофе, – Лика забралась на высокий стул у барной стойки и деловито вытащила из сумочки блокнот. – Павел, так какой у вас номер телефона? Насколько я поняла, подробности еще неизвестны, непонятно, на каком кладбище Лену будут хоронить. Но, думаю, уже сегодня вечером девочки вам перезвонят и все скажут.

Павел включил кофеварку, достал чашки и тихо поинтересовался:

– А она записку оставила?

Лика недоуменно вскинула брови:

– Кто?

– Лена…

– Какую записку?

– Перед самоубийством, наверное, многие оставляют.

– А почему вы решили, что Лена совершила самоубийство?!

– Я так понял после разговора с ее мамой. Понимаете, Лена… Мы накануне поссорились. То есть я с Леной не ссорился, но она, кажется, обиделась. Она хотела встречать Новый год вместе. А я был не готов знакомить ее со своими родителями. То есть, честно говоря, я даже был уверен, что никогда не стану ее с ними знакомить. Потому что мы с ней – слишком разные люди, Лена не хотела со мной считаться, она настаивала, чтобы я менялся, но это невозможно. Понимаете, я работаю на «Торексе». Биржа требует предельной концентрации внимания. Я не мог отвечать на миллион Лениных звонков и на два миллиона эсэмэс. Я не мог встречаться с ней каждый день, потому что после такой нагрузки мне надо тупо посмотреть в телик и помолчать, а у Лены куча планов и сто слов в минуту, и у меня мозг просто заворачиваться начинает… Я даже не успевал ей ничего объяснить, мы оказывались то в постели, то в кафе, то в кино. И я устал от всего этого. Я давал Лене понять, что не стоит продолжать наши отношения, они зашли в тупик. Но она ничего не хотела слышать!