Кольцо с тремя амурами

– Зачем? – оторопела Дайнека.

– Не знаю, – пожал он плечами и снова заговорил: – Справедливости ради, замечу – это обычная практика. Там ведь, в горе, нарыли дырок без счета. И если какое-то помещение становилось ненужным, вход в него просто закладывали кирпичом, и больше оно не использовалось.

– Значит, никакого Средневековья? – улыбнулась Дайнека.

– Никакого, – ответил старик.

– На этом дело закончилось?

– Какой там! – Арзамасцев энергично махнул рукой. – Потом долго разбирались: кто грузил, куда отправлял. Документов Роев после себя никаких не оставил. Что там у них приключилось, не знаю. К нам тогда кагэбэшников понагнали. Раз по десять опрашивали. А что я могу рассказать? Меня от этого хранилища отстранили еще в самом начале.

– Вход замуровали… Документов никаких не нашли… – Дайнека задумчиво посмотрела на старика. – Странное дело. И все-таки, что же было в этом хранилище?

– Мужик, который работал у Роева на погрузке, рассказывал, что весь груз поступал в ящиках. Ящики были разными по весу и по размеру, но все опломбированы. Маркировка – латинская буква с трехзначным числом. Однажды один ящик сорвался с вилок электропогрузчика и развалился…

Дайнека резко придвинулась.

– Что там было?

– Коробки из пенопласта.

– И только-то… – она разочарованно отстранилась.

– Несколько коробок раскрылось, из них выпали и раскатились небольшие предметы. Роев велел грузчику немедленно покинуть хранилище, пока он сам соберет и упакует ящик.

– Сам?

– Своими руками, – Валерий Васильевич прикоснулся к груди. – Что-то разволновался… Слава! Принеси мне тонометр, он лежит на тумбочке у кровати.

Вячеслав ушел в соседнюю комнату и вернулся оттуда с измерителем давления. Только сейчас Дайнека заметила, что старик раскраснелся.

– Так и есть… Сто семьдесят на сто десять, – он снял надувную манжету. – Ну, на этом закончим. Пойду пить лекарства.

Во дворе кораблевского дома Дайнеку перехватила Надежда. Казалось, она специально поджидала ее на лавке.

– Пожалуйста, ты только не обращай никакого внимания.

– Что-то случилось? – с тревогой спросила Дайнека.

– Ничего. Просто отец опять срезал цветы и принес твоей матери. Соответственно, моя мать закатила скандал.

Дайнека села на скамейку.

– С этим пора что-то делать. Ты не говорила ему, что мама не любит мужчин?

– Нет… Как-то неудобно отцу – такое.

– Тогда давай я скажу. – Она встала и пошла к крыльцу. Потом обернулась: – Где он сейчас?

– На втором этаже, в своем кабинете.

На кухне грохотала посуда. Казалось, еще чуть-чуть, и Мария Егоровна все там перебьет. Дверь в комнату матери была плотно прикрыта. Все это только усилило напряжение, которое и без того ощущала Дайнека. Зайдя в кабинет, она спросила чуть громче, чем следовало:

– Зачем вы так поступаете?

Витольд Николаевич поднял голову. До этого он сидел, уткнувшись в газету.

– Как? – коротко и, как ей показалось, с вызовом спросил Кораблев.

– Цветы, знаки внимания. Зачем вам это?

Кораблев снял очки, положил их на стол, потом встал и вышел из-за стола.

– Тебе кажется, что ты вправе задавать мне такие вопросы? – Он твердо посмотрел ей в глаза.

Дайнека ответила ему таким же прямым взглядом.

– Я в этом уверена.

– Обоснуй.

– Мы с мамой приехали сюда отдыхать, а не отбивать чьих-то мужей.

– Разве, подарив цветы, я взял на себя какие-то обязательства?

– Вы треплете нервы своей жене и вынуждаете нас уехать.

– Об отъезде не может быть речи. – Он улыбнулся и прошелся по кабинету. – Но ты отказываешь мне в праве быть мужиком.

– Нисколько.

– У меня нет никаких планов относительно твоей матери. Просто хотелось понять, есть ли порох в пороховницах.

– А вы не подумали о жене и о том, в какое положение ставите нас? – упрямо проговорила Дайнека.

– Не подумал. – Кораблев опустил голову. – Знаешь, не хочется быть стариком. – Он подошел к Дайнеке и обнял ее за плечи: – Обещаю, больше такого не повторится. А Машу я успокою.

– Пользуясь случаем… – пробормотала Дайнека.

– Что?

– Раз уж мы говорим…

– Чего ты мямлишь? – удивился Витольд Николаевич. – Только что орлицей сюда влетела, а тут – бубнишь себе под нос…

– Хотела у вас спросить, – чуть громче сказала она.

– Опять про Свиридову? – В голосе Кораблева послышалось раздражение. – Не наигралась еще?

– В то время вы работали в ФСБ?..

– В КГБ.

– Конечно, я просто оговорилась.

– И что?

– Вы знали, чем занимался Роев у вас в городе?

– Никогда этим не интересовался, но после его самоубийства кое-что понял, – выдержав паузу, Витольд Николаевич пристально посмотрел ей в лицо. – Зачем тебе копаться в чужом дерьме?

Она опустила голову.

– Не знаю, как объяснить…

– Ну хорошо. Я тебе расскажу: Роев занимался организацией транспортировки и хранения спецгруза, который поступал из Москвы по линии одного из главков известного министерства, пока не пустил себе пулю в лоб. После гибели Роева из Москвы прислали комиссию. Когда они вскрыли хранилище, там было пусто.

– И что это значит?

– Только то, что Роев самовольно сделал отгрузку, отправив все, что было в хранилище, неизвестно куда.

– Но как же он мог? И зачем?

Кораблев пожал плечами.

– Об этом знал только он.

– Кому-то было известно, что там хранилось?

– В нашем городе никому. Мне и еще нескольким офицерам пришлось разбираться, кто, когда и куда отгружал, искать документы.

– Ну?

– В режимном отделе нашли разрешение на вывоз с необходимой печатью и подписью Роева. В Управлении железной дороги – дубликаты отгрузочных документов. Потом на сортировочной станции обнаружили вагон с номером, указанным в документах.

– И что?..

– В нем были ящики, но все они были пустыми.

– Куда ж подевался груз?

Витольд Николаевич снова пожал плечами.

– Не знаю. Грузополучателя Роев выдумал. Во всяком случае, тогда мы ничего не нашли.

– И больше вы ничего об этом не слышали?

– Нет. Возможно, потом этим занимался кто-то другой.

– Ух ты! – Дайнека вытерла лоб. – Не ожидала.

– Никто не ожидал. Но какое нам теперь до этого дело? Вдумайся: прошло столько лет! – Он похлопал ее по руке и направился к лестнице. – Пойду поговорю с Машей. А ты успокой мать. Скажи ей – у меня не было подлого умысла. И увы, – Витольд Николаевич развел руками, – цветов больше не будет.