Кольцо с тремя амурами

– О чем вы? – оторопела Дайнека.

– Встреча в амфитеатре могла приблизить нас всех к разгадке.

– Она и приблизила, только мы пока не знаем, к чему.

Труфанов хитро улыбнулся:

– Впервые вижу, как ты умничаешь.

– И надеюсь, в последний, – смутилась она. – У меня появилась идея.

– Излагай.

– А что, если это Роев убил Свиридову?

– Но ведь у них были какие-то отношения.

– Дело в том, что Свиридова была на четвертом месяце беременности.

Василий Дмитриевич даже крякнул.

– Откуда ты все это берешь?

– Из ее амбулаторной карты в женской консультации краевой больницы.

– Вот ведь проныра! – Он восхищенно покачал головой. – Думаешь, отцом ребенка был Роев?

– Кто же еще? – удивилась Дайнека. – Иначе зачем он повез ее в женскую консультацию?

– И ты думаешь, что беременность явилась причиной убийства?

– Может быть, он не хотел ребенка. Или у него была семья.

– При всем уважении к твоим дедуктивным способностям, напоминаю: в то время разрешались аборты.

– На таком сроке аборт не делают, – сообщила Дайнека. – Он мог встретить ее после репетиции. Или забрать на машине и увезти в укромное место. Убил… – Она сбавила обороты. – А потом и сам застрелился.

– Он не мог увезти Свиридову.

– Откуда вы знаете?

– Проверял. В тот день его машина была в ремонте, и забрал он ее только в понедельник, девятого апреля, когда Свиридову стали искать. – Труфанов закашлялся. – И потом, я – романтик. Если любовь, при чем здесь убийство?

Василий Дмитриевич достал телефон.

– Прости, мне нужно идти. – Он приложил трубку к уху и направился к двери.

Дайнеку тронули за руку, она обернулась. Перед ней стояла заплаканная Гурина.

– Здравствуйте, Ираида Ефимовна.

– Я должна передать вам одну вещь.

– Какую?

– Приходите ко мне домой.

– Когда?

– Можно сегодня вечером.

– Зайду, – пообещала Дайнека.

Гурина вернулась к гробу Сопелкина и встала подальше от его родственников. Дайнека едва сдержалась, чтобы не пойти за ней и не расспросить об «одной вещи» поподробней. Воображение рисовало причудливые картины. Например, как Гурина отдает окровавленный нож, который хранила все тридцать лет, или показывает труп Свиридовой, завернутый в полиэтиленовую пленку. Или просто звонит Свиридовой и говорит: «Здесь все тебя ищут!»

Прощание длилось до половины первого. Когда гроб унесли и все пошли к автобусам, Дайнека решила, что ехать на кладбище и смотреть, как закапывают человека, которого она знала, было выше ее сил.

В Доме культуры сделалось пусто, и только уборщицы, как хоккеистки, двигались одна за другой, смывая с полов воспоминание о Сопелкине.

– Дайнека!

Она обернулась.

– Привет, Слава! На кладбище не поехал?

– Я с Сопелкиным едва был знаком. У меня есть свободное время. Если хочешь, продолжим экскурсию.

– С большим удовольствием!

– Идем, я кое-что тебе покажу.

Они прошли по коридорам и лестницам и нырнули в низкую дверь, которая выходила прямо к ступеням.

– Это – «ласточка» осветителя.

В прилепленном к стене зала балконе места было совсем немного. Повсюду висели и стояли осветительные приборы.

– Теперь я понимаю, почему такие балкончики называют «ласточками», – сказала Дайнека.

– Ну, и почему? – спросил Вячеслав.

– Во-первых, потому что они высоко. Во-вторых, прилеплены к стене, как гнездышки ласточек.

– Ты права. Теперь идем вниз.

Спустившись по лестнице, они прошли тамбур, укрепленный двойной металлической дверью, и попали в правый карман сцены – помещение, расположенное за боковыми кулисами. Занавес был открыт. Дайнека вышла на сцену, встала в центре поворотного круга, раскрыла руки и сказала куда-то в зал:

– Здравствуйте!

Тишина проглотила ее слова. Они улетели в зал и пропали.

– Ну, как хотите! – Она взялась руками за талию и попыталась исполнить «веревочку» – элемент матросского танца, который выучила еще в детском саду. «Веревочка» получилась, но за ней ничего не последовало. Дайнека обернулась к Славе и, улыбнувшись, сказала:

– Больше ничего не умею.

– Иди сюда… – Он приблизился к деревянному люку на авансцене, потянул его и приподнял. – Загляни туда.

Дайнека заглянула.

– Какая-то конура.

– Скажешь тоже! – обиделся Вячеслав. – Это – будка суфлера. Знаешь, как здорово там сидеть во время спектакля!

– Ты сидел?

– В детстве – тысячу раз.

– Мне бы тоже хотелось, – задумчиво произнесла Дайнека.

– Слава!

– Ну, что еще? – Вячеслав со стуком уронил крышку и обернулся.

За кулисой стоял парень в спецовке.

– В двадцать пятый кабинет привезли краску другого цвета.

– Какой должен быть?

– Ваниль.

– А какой привезли?

– Желтый.

– Белой эмалью разбавить не пробовал?

– Я такую ответственность на себя не возьму.

Вячеслав тяжело вздохнул и бросил Дайнеке:

– Подожди здесь. Пойду, помогу взять ответственность…

Он ушел. Дайнека осталась одна, прошла в центр поворотного круга и замерла. Потом вдруг спросила:

– Где же ты, Лена?

От этого вопроса и, главным образом, от безмолвия, которое ее окружало, Дайнеке сделалось жутко. В левом «кармане», у лестницы, ведущей на колосники, послышался шорох.

– Слава?.. Это ты? – спросила она.

Никто не ответил.

Дайнека сделала шаг. Раздался чудовищный шелест, он длился не более трех секунд. Что-то очень тяжелое вскользь прошлось по левой руке и с грохотом рухнуло на деревянную сцену. Она подняла руку и увидела кровоточащую ссадину. Перевела взгляд на длинную металлическую трубу, которая откуда-то появилась на сцене. К ней были прикреплены тросы, и они шли наверх, к колосникам.

– Что случилось? – На сцену выбежал Вячеслав, взглянул на трубу, потом на Дайнеку и наконец заметил, что с ее руки капает кровь.

– Кто опустил штанкет?

– Никто не опускал. Он упал, – заторможенно сказала она.

– Ты в это время где находилась?

– Под ним.

– У тебя есть другие повреждения? – Он ощупал ее плечи и голову.

– Эта штука прошлась вскользь по руке. Мне показалось, что за кулисами стоишь ты, и я отступила в сторону. В тот момент она и упала.