Колдунья-индиго

— А вы как будто не здешний? Я всех постоянно живущих в наших краях знаю, а вас как-то не приметила. Наверное, супруга послала дачку на лето снять? Или уже сняли, и жена вас там дожидается? — полюбопытствовала бабуля.

— Нету у меня жены, была, да вся вышла — развелась она со мной. Поэтому и дача мне не нужна, — возможно жалобнее завздыхал Глеб, надеясь пристроиться рядышком с бабкиным незадачливым сынком в когорту слабовольных мужчинок, обиженных сильным женским полом.

Его расчет был прост. Как от тещ нет и никогда не будет пощады для зятя и всех зятеподобных представителей отвратительной половины человечества, так и эта бабуля — настоящая или потенциальная свекровь, — напротив, всей душой всегда была, есть и будет на стороне этой непрекрасной половины, а всю прекрасную половину человечества станет хулить почем зря! А если уж ее сынку досталось от одной из «прекрасных» лиха, то нет мерзавкам пощады ни белым днем, ни темной ночью! Ее сын или сынки, живущие в непосредственной близости от владений Артюнянца, наверняка постарались устроиться на удобное по причине отсутствия транспортных расходов место работы у олигарха. Возможно, и обидчица ее сына работает там же. И менталитет свекрови просто не позволит новой знакомой не дать самой подробной и нелицеприятной характеристики и ей, и всем ее прекрасным подругам по работе, заездившим других «униженных и оскорбленных». Авось, удастся почерпнуть полезную информацию и о Дуне…

Ожидания Глеба даже более чем оправдались! Посочувствовав товарищу по несчастью своего сына и заочно наделив бывшую жену Глеба всеми мыслимыми и немыслимыми пороками, в том числе — чудовищной дурью, заставившей эту несчастную оставить такого прекрасного во всех отношениях — любезного, интеллигентного и прочее, и прочее — мужчину, младопенсионерка стала в самых темных красках описывать все нынешнее поколение девиц (да и уже побывавшие замужем молодые дамы не лучше!), а затем взялась за конкретную молодую особу, не оценившую высоких достоинств ее сына. А ее сынок Геннадий — жених хоть куда! Главное, обеспечен прекрасным собственным жильем. Сейчас дойдем, увидите, какой у нас дом! И в Москве у нас есть трехкомнатная квартира, но мы ее сдаем приезжим из Армении. Геннадий получил хорошее образование — закончил техникум, отслужил в армии срочную и по контракту и работает не каким-то там рядовым охранником, а помощником чуть ли не самого помощника начальника всей охраны. И зарплата у него такая, что никакому академику не снилась. (Это сомнительное сравнение говорило вовсе не о нищете «чуть ли не помощника помощника», а о том, что бабуля просто не совсем еще отрешилась от ушедших в небытие реалий тоталитарного прошлого, когда академик почитался вровень с арабским небожителем Гаруном-аль-Рашидом, не считавшим алмазов в своих каменных пещерах.)

И вот эта девчонка, провинциалка из заштатного районного городишки, которой Гена оказал внимание и, можно сказать, этим вниманием ее осчастливил, сначала морочила ему голову и подавала надежду, а потом переметнулась к другому — в благодарность за все, что Гена для нее сделал, за его помощь и поддержку в трудную минуту! И что она о себе вообразила?! Ни воспитания, ни образования! Окончила с тройки на двойку девять классов и коридор — выставили дуреху из школы. Спасибо, влиятельный человек заступился — взяли троечницу в десятый класс. Так с горем пополам и получила аттестат. А дальше что? С таким аттестатом — одни тройки — в институт на бесплатное место нечего и соваться, а на платное — откуда родители на всю ораву денег напасутся?! Вот и осталось нищенке набиваться в родственницы к богатым людям, а те ее и знать не хотят. Мало ли на свете людей с одинаковыми фамилиями?! Радовалась, что сумела подольститься к хозяйской дочке. Так и ластилась к ней лисой. А та улетела на курорт и бросила эту девицу, как приблудную собачонку. Пришлось ей несолоно хлебавши убираться обратно в свой Разнесенск…

Вот и выяснилось, где теперь обретается Дуня, обрадовался Глеб. Нет почти никаких сомнений, что бабуля рассказывала именно о ней. Оказывается, у Дуни есть отвергнутый ею поклонник, которому она предпочла другого. И этот другой наверняка состоятельней тоже небедного «чуть ли не помощника». Интересно, а не на Никиту ли променяла Дуня своего жениха? Тогда в деле появляется новый фигурант. Никиту из ревности мог убить Дунин обожатель Гена. Хотя сомнительно. Служба безопасности Артюнянца не потерпит, чтобы у них работал неуравновешенный тип. А уж если бы его заподозрили в причастности к убийству, сразу бы уволили под каким-нибудь благовидным предлогом, чтобы не компрометировал хозяина. Если, конечно, ревность не выбрана как прикрытие: за убийство из ревности дают небольшие сроки. Может, заказчик убийства — Анжела? Или сам Артюнянц поручил ликвидировать Никиту собственному охраннику? Вряд ли! Поймают охранника — падет тень на его хозяина. Зачем Артюнянцу так рисковать? Хотя… Мог ничего не поручать, а косвенно подталкивать. Так и так получается — убил из ревности. Мало ли идиотов! За всех придурков отвечать?! Мотив? Шантажирует Никандрова. Ну а если заказчицы Дуня или Анжела, там никакого серьезного мотива и не надо. Собственной дури хватает. У юных созданий обоего пола этого добра навалом!

Тем временем бабуля с внучком остановились у массивной калитки в глухом деревянном заборе. Бодрая пенсионерка открыла внутренний замок калитки и пригласила любезного носильщика пройти с ней во двор:

— Я вам так благодарна за помощь! Хочу угостить вас вишневой наливкой. Это своя, экологически чистая наливочка, а не та отрава, какую вам продадут в магазине…

Глеб не отказался от приглашения, не столько раскатывая губу на экологически чистую наливочку, сколько надеясь получить дополнительную информацию о новоявленном фигуранте, и вошел во двор. Несостоявшаяся Дунина свекровь не зря хвасталась своим домовладением. По Краснопартизанским меркам дом был действительно неплохой. Не новорусские хоромы, но на месте довоенной деревянной дачной развалюхи стоял уютный кирпичный домик в два этажа. Вокруг дома высились могучие яблони, вишневые и сливовые деревья, а дорожка, ведущая от калитки к крыльцу, с обеих сторон окаймлялась ранними весенними цветами.

Хозяйство гостеприимной пенсионерки расцветало не только флорой, но и фауной. От крыльца навстречу пришедшим с лаем мчался лохматый страж двора по кличке Чип, но, успокоенный хозяйкой, он быстро утратил враждебную бдительность и, облизав руки хозяйки и щеки малыша, переключил свое внимание на сумки в руках Глеба.

— Сейчас, сейчас я тебя угощу, — угадала его нетерпение сердобольная хозяйка и полезла в одну из сумок за заманчиво пахнущим для Чипа презентом.

Но единолично полакомиться подарком — куриными головами и шеями — Чипу не удалось. На пир поспешали менее расторопные, но не менее жаждущие приобщиться к куриным головам и шеям хвостатые-полосатые Кузя и Митяй. Чип вовсе не желал делиться лакомством с конкурентами и бросился им навстречу с возмущенным лаем, не подпуская объедал к обожаемой хозяйке. Кузя и Митяй — упитанные мордастые коты, один рыжий, другой черный, остановились, но отступать от куриных голов не стали. Более того, коты шипели и завывали и даже имитировали контратаки на Чипа. Однако, не отступая ни шагу назад, и продвинуться вперед не решались, опасаясь, как бы Чип от лая не перешел к более жестким мерам курозащиты. Бабушка вместе с внуком пытались пристыдить расходившегося двороохранника, но платонические призывы к миру оказались тщетными, и миротворчество увенчалось успехом только после материального подкрепления в виде все тех же куриных голов. Достав из сумки два пакета с вожделенным лакомством, бабуля поручила внуку отнести котовые порции подальше от Чипа, к калитке, а львиную долю отдала скандальному псу, предварительно отведя его на несколько шагов в сторону от дорожки, на которой только что завершилась кошачье-собачья баталия. Наконец-то воцарился мир, шаткий и недолговременный, как это всегда бывает, и не только среди домашних животных. Когда интересы сталкиваются, долговечного замирения не ищи! Но пока каждый из домашних любимцев уплетал свою порцию на благоразумном удалении от сотрапезника. Возмутителем спокойствия, сам того не желая и не ожидая, стал третий кот, точнее, кошачий юноша по кличке Мурзик, легкомысленный и безответственный, как почти все подростки всех времен, народов, родов и видов. Он отвлекся от главной работы и заботы каждого уважающего себя домашнего кота — участия в торжественной встрече и чествовании кормилицы-хозяйки по случаю ее прибытия из магазина в родные пенаты. Теперь, осознав свой промах, Мурзик мчался по дорожке от дома к калитке, туда, где его старшие товарищи уже священнодействовали над куриными головами и шеями. К несчастью, путь его пролегал мимо Чипа, и хотя лохматого стража двора хозяйка предусмотрительно отвела на несколько шагов от дорожки, пес расценил появление Мурзика вблизи его пиршественного стола как акт агрессии, бросился на супостата и сжал несчастного своими мощными челюстями поперек субтильного кошачьего туловища. Глеб так и ахнул, ожидая услышать треск раздробляемых кошачьих костей и истошный предсмертный вопль незадачливого Мурзика. Но испугался только он один, все остальные, включая почти исчезнувшего в собачьей пасти Мурзика, сохраняли полное спокойствие. Только бабушка попрекнула Чипа за его излишнюю подозрительность:

— Чип, как тебе не стыдно! Мурзик не собирался у тебя ничего отнимать! Отпусти его и ешь свои куриные головы, пока вороны их не утащили!

Услышав о возможности такой ужасной утраты, пес оставил легкомысленного кошачьего юношу и поспешил вернуться к оставленным без присмотра головам. Он знал: пернатый враг не дремлет! Только отвернись — хитрая ворона вмиг утащит из-под самого носа лакомый кусок. Такая жизнь — бди и бди… А весь обслюнявленный, но живой и невредимый Мурзик продолжил свой путь, подбежал к хозяйке, с просительным мяуканьем заластился к ней и получил-таки свою порцию куриного деликатеса.

«Эх, — подумал Глеб, — если бы и в человечьем общежитии все конфликты разрешались столь же бескровно!» Впрочем, и в кошачье-собачьих отношениях гуманизм торжествует только под мудрым руководством верховного демиурга — в данном случае в лице бабушки (она представилась Анной Ивановной).

Тем временем добрая хозяйка пригласила гостя в беседку, принесла обещанную вишневую наливку и закуску к ней — свежий зеленый лук из собственной теплицы и вареную картошку с кубиком холодца. Потчуя Глеба и развлекая его беседой, заботливая бабушка не забывала и о внуке, резвящемся неподалеку. Мальчонка с веселым смехом и визгом бегал за кошками и бесстрашно теребил Чипа. Когда его резвость переходила границы дозволенного или безопасного, Анна Ивановна ласково, но твердо призывала внука к порядку, употребляя при этом разные ласкательные имена малыша. Она называла его то Мишенькой, то Мишунчиком, то Михасиком.

— Мишенька, осторожно, не садись верхом на Чипа. Чип побежит, а ты шлепнешься! Мишунчик, не лезь высоко на дерево за Кузей! Ветка обломится, и ты упадешь! Михасик, не таскай Мурзика за хвост, он тебя поцарапает! Разве тебе его не жалко? Слышишь, как он жалобно мяукает?!

А Глеб, пригубливая рюмку с вишневой наливкой и закусывая зеленым лучком, картошечкой и вкуснейшим холодцом, сочувственно выслушивал безыскусное повествование Анны Ивановны о ее нелегкой, богатой разными неоднозначными событиями жизни и попутно предавался философским размышлениям о неизбывной доверчивости старшего поколения россиян… Уж, кажется, по каким только хитрым рытвинам и жестким колдобинам не протащил их, тогда еще совсем молоденьких или уже только относительно молодых, суровый двадцатый век! И в какие только закудыкины дали не завлекали их политические хитрованы! Ехали иные друзья-энтузиасты из благоустроенных городских квартир в дальние края: в целинные палатки и халупы, братскогэсовские бараки, БАМовские и всякого рода магнито— и прочегорские хибары. Там многие из них и остались проживать навсегда: проклятые демократическими витиями, забытые российским электоратом и не нужные государству. О перестроечных и постперестроечных шахер-махерских временах нечего и говорить! Распаханные юными энтузиастами целинные земли, возведенные ими электростанции и прочих гигантов социалистической индустрии прикарманили ловкие демократические дяди, которых в годы созидательного энтузиазма там и близко не стояло. В довершение ко всем прочим благам демократии те же дяди одарили постаревших энтузиастов и их деток гуманным крематорием, извините, — мораторием. Это оговорка по Фрейду. Гуманный мораторий обернулся криминальным крематорием для законопослушных и покладистых строителей впоследствии уворованных у них архитектурных сооружений. Новые хозяева еще и обозвали свои жульнические приобретения билдингами, холдингами и паркингами. А взбодренному крематорным мораторием гопнику стало западло просто вырвать у зазевавшейся девицы из рук сумку — он обязательно лупит бедняжку железной арматуриной по голове. Домушнику стыдно только обокрасть квартиру — желательно еще и перерезать горло ее хозяину. Подвыпившая супруга пренебрегает легкой алюминиевой посудой, нет, она выбирает орудием выяснения семейных отношений тяжеленную чугунную сковороду — и благополучно отправляет свою половинку на тот свет! Ну и так далее, и тому подобное — по сто тысяч криминальных летальных исходов в год! А чего бояться?! Крематоромораторий все спишет! Потому что наш либеральный девиз: смертной казни маньякам и убийцам — нет! Кто сказал, что демократы все развалили?! Маньячный генофонд ими любовно сохранен, приумножен, распространен, взлелеян и засеян! И буйные маньячные побеги зазеленели по всем необъятным весям России! Появились даже первые цветочки, а там и до ягодок недалеко! То-то будет урожай, собирай да загружай! Впрочем, и так уже загружают с тысяча девятьсот девяносто шестого года, со времени введения упомянутого крематороморатория.

Анна Ивановна ни сном ни духом не ведала и знать не знала о треволнениях, выпавших на долю высокопоставленных российских демократических либералов. Дело в том, что и она, и многие иные прочие наши соотечественники знают, что у нас в стране демократия, но плохо понимают значение этого слова. А слово «демократия» состоит из двух греческих слов: «демос», то есть народ, и «кратос», то есть власть. Кратос вообще-то горел желанием помогать демосу жить всласть, но после одного несчастного исторического прецедента это желание у него поостыло. А случилось вот что. Одной высокопоставленной особе, сидевшей на самой верхушке кратоса, доложили, что у демоса нет хлеба. Особа по доброте душевной посоветовала демосу в таком случае питаться пирожными. Последующие печальные события общеизвестны. С тех пор кратос закаялся давать советы демосу и перестал заботиться о его пропитании. И каждый из них стал жить своей отдельной жизнью. Кратос пополнял свои евровые счета в заграничных банках и продолжал печалиться о горькой участи маньяков, а Анна Ивановна, престарелая, но неотъемлемая частица демоса, как видно, все еще предавалась иллюзиям, что по-прежнему живет в окружении духовных единомышленников, тех самых юных энтузиастов, которые были современниками ее молодости. Поэтому она, хоть и с опаской, доверила свои сумки незнакомому мужчине, наивно полагая, что в самом худшем случае он просто с этими сумками от нее убежит. Святая простота! Современник ее молодости, может, так бы и поступил, удовлетворившись легкой и бескровной добычей, а современник двадцать первого века одной тяжеленной сумищей шарахнет ей по голове, а другой — оглоушит мальчонку, чтобы без шума и пыли в дополнение к сумкам забрать и кошелек. И если в сумках лежат тяжелые банки консервов — читай бабусе и внучку отходную. В лучшем случае долговременная кома пострадавшим обеспечена. А уж привести незнакомца к себе во двор, закрытый от взглядов с улицы высоким глухим забором, — это в наше время равносильно самоубийству с особой жестокостью.

Глеб сначала подумывал, как бы поделикатнее предостеречь беспечную бабулю от подобных рискованных эскапад в будущем, но потом решил, что предостерегать генетически предрасположенных к доверчивости людей — напрасный труд. Простой человек, которому с нежных детских лет втемяшили в голову, что человек человеку друг, товарищ и брат, не всегда способен учиться даже на собственном горьком опыте, а уж внимать благоразумным советам он тем более не станет. Только зря женщину растревожишь, да вдобавок она предостережение, пожалуй, еще поймет как угрозу.