Колдунья-индиго

А Анна Ивановна, не замечая терзаний гостя, все рассказывала ему о своем. Видно, Гена не баловал мать сыновним вниманием, и ей не с кем было поделиться семейными заботами. Глеб узнал, что внучок Миша был Анне Ивановне не родным внуком и не сыном Гены, а приемным сыночком ее старшенького — Гриши. Гриша привез свою суженую из незалежной Украины вместе с готовым сыночком девушки от ее бой-френда, гарного парубка по имени Михась, которого она для благозвучия и приличия называла своим бывшим гражданским мужем. Мама маленького Михасика, желая сделать приятное своему наконец-то законному мужу и начисто вычеркнуть из воспоминаний беглого отца-подлеца Михася, в честь которого первоначально был назван ее сынок, сама захотела переименовать Михасика в Мишеньку. Так бы оно и утвердилось, но новый ее брак тоже не заладился, и опять не по вине неудачливой дивчины. Ее супруг Гриша и раньше слегка пил, а потом окончательно стал рьяным поклонником Бахуса, в результате чего начались скандалы, закончившиеся разводом. Сын Анны Ивановны ушел жить к новой жене, разделявшей его увлечение, а прежнюю супругу с усыновленным им Михасиком-Мишенькой оставил жить на материнской жилплощади. И хотя квартира была приватизирована, Анна Ивановна вынуждена была терпеть соседство несостоявшейся родственницы — хотя бы ради неродного внука, к которому успела прикипеть сердцем. И мальчик не был ей в тягость, чего нельзя сказать о его маме. Впрочем, украинка оказалась не совсем зловредной и соглашалась выписаться из квартиры, да уехать ей было некуда. Пока ей повезло устроиться на работу с жильем, и временно она проживала у работодателя. Купить же себе квартиру на собственные заработки и даже на отступные, которые обещали ей Анна Ивановна с Геной, было нереально. А с бывшего мужа Гриши, по-прежнему миловавшегося с Бахусом, финансовой помощи и вовсе можно было получить не больше, чем от козла молока или от беглого западенца Михася алиментов.

Оставался единственный всех устраивающий выход: найти несостоявшейся родственнице нового мужа-москвича с жилплощадью, на каковую и отправить нежелательную мигрантку вместе с маленьким Михасиком. Если, конечно, владелец жилплощади не заартачится и согласится принять новобрачную вместе с ее ребенком. А если консенсуса по последнему вопросу достичь не удастся, Анна Ивановна готова проявить толерантность за двоих и оставить названного внука у себя на не ограниченное никакими сроками время. Что касается Оксаны (так зовут выживаемую из экс-мужниной квартиры дивчину), то она настолько внешне симпатичная и внутри душевно покладистая женщина, что составит счастье любому мужчине с квартирой и ограниченным набором вредных привычек. Именно отсутствие таких не совместимых со счастливой семейной жизнью качеств характера Анна Ивановна своим глазом-алмазом сразу углядела в случайном знакомом на автобусной остановке, а его бескорыстная помощь посторонней женщине окончательно убедила ее, что лучшего кандидата в мужья бесквартирной Оксане и не сыскать. В подтверждение своих слов о приятной внешности кандидатки в жены новому знакомому Анна Ивановна хотела бы предъявить ему и фотографии его возможной невесты, но, к сожалению, в ходе предразводных скандалов Григорий порвал все портфолио милой супруги. Так что Глебу придется поверить ей на слово, что Оксана пусть и не красавица, но уж обаятельная и привлекательная женщина — это точно.

Глеб, с одной стороны, почувствовал облегчение, когда понял, что приветливая хозяйка не совсем уж не от мира сего и в какой-то мере приспособилась к реалиям нового времени. Просто извечная женская тяга к сватовству победила в ее душе все опасенья наших дней. Ему жаль было огорчать добрую бабушку Михасика, но пришлось объяснить, что после развода он сам оказался на птичьем положении: проживать в общаге ничуть не комфортнее, чем на жилплощади бывшего мужа. Разочарованная своим неудачным сватовством, но пообтертая рыночными отношениями, постаревшая юная энтузиастка все же захотела получить от нового знакомства пусть маленькую, но пользу. К этому намерению ее побудил звонок по мобильнику. Из телефонного разговора Анны Ивановны Глеб понял, что соседку и добрую подругу бывшей юной энтузиастки заинтересовала его скромная персона. Сослепу она приняла Глеба за знакомых ей Григория и Геннадия. Когда Анна Ивановна пояснила подруге, что та ошибается, и рассказала историю своего знакомства с любезным мужчиной, соседка сразу же пожелала обратиться к невесть с какого неба свалившемуся доброму самаритянину с маленькой просьбой.

Суть этой просьбы она предложила Анне Ивановне сразу же изложить своему гостю, но готовая на все самоотверженные услуги, как всякая юная энтузиастка, даже бывшая, Анна Ивановна на этот раз от навязываемой ей миссии уклонилась. И предложила абонентке-приятельнице самой изложить свою просьбу обязательному гостю, и не по телефону, а при личном общении. Несколько удивленный такой таинственностью Глеб из вежливости не стал расспрашивать Анну Ивановну, о чем пойдет речь, тем более что ее приятельница появилась буквально через несколько минут. Это была пожилая женщина лет за шестьдесят, то есть как раз в возрасте бывшей энтузиастки, в повидавшем много весен и потому слегка выгоревшем платье. Все еще густые волосы гостьи, выкрашенные хной в морковный цвет, были уложены самодеятельной кутюрье в некогда модную прическу. В годы юного энтузиазма ее именовали «Спереди лев, а сзади авоська». В одной руке львица шестидесятых годов прошлого столетия держала не авоську, а большую плетеную корзину, в которой что-то шебуршало и попискивало, а в другой — пустое ведро сомнительной чистоты, скорее всего помойное. Услышав, какую услугу желает подучить от него соседка Анны Ивановны — Надежда Петровна, добрый самаритянин содрогнулся от ужаса. Оказывается, ему предлагалось выступить на благотворительной основе в амплуа небезызвестного исторического деятеля — душегуба и живодера Малюты Скуратова! В плетеной корзинке шевелились и попискивали очаровательные пушистые комочки — котята и щенята нескольких дней от роду. Безжалостная хозяйка приговорила их к суровой мучительной казни, а исполнителем жестокого приговора должен был стать Глеб. Помойное же ведро в руках безжалостной энтузиастки предполагалось использовать в качестве эшафота для несчастных невинных крошек. И Анна Ивановна, выполняя обязанность подручного палача, уже наполняла роковую помойную емкость водой…

Но увидев смятение и ужас в лице завербованного ими специалиста по умерщвлению, обе энтузиастки приостановили приготовления к казни и стали оправдываться и уверять Глеба, что они решились на смертоубийство вовсе не из своего врожденного садизма, более того — им вот как жалко несчастных котят и щенят, потому-то они сами и не могут совершить обряд жертвоприношения, а вынуждены искать для этого пагубного дела недрожащую мужскую руку. Ведь быстрое утопление в помойном ведре — единственный и наиболее безболезненный для несчастных малюток выход из безвыходной демографической, точнее — из кошкособачеграфической ситуации. Соседка, подруга и единомышленница Анны Ивановны Надежда Петровна не имела возможности в постперестроечные годы направлять свой юный энтузиазм на освоение целины и строительство БАМов. И юность уже прошла, и в государстве стройки коммунизма сменились стройками капитализма, а возводить особняки и виллы для непонятных, но явно вороватых субъектов у нее не было ни сил, ни желания. Поэтому всю нереализованную часть своего энтузиазма она обратила на друзей и подруг человека. Подруги же человека с помощью друзей отвечали на любовь и заботу хозяйки повышением плодовитости. Надежда Петровна пристраивала молодое пополнение в добрые руки соседей и знакомых, но те со все большим скрипом еще соглашались брать друзей человека, а от подруг категорически отказывались, опасаясь в будущем неизбежных кризисов перенаселения. Кстати, исторической родиной Митяя, Кузи, Мурзика и Чипа тоже было подворье Надежды Петровны. Добросердечная хозяйка вынуждена была оставлять подруг у себя, а те одаривали благодетельницу по три раза в год обременительными подарками. Надежда Петровна осталась женщиной старого закала, насиловать животных всякими стерилизациями, кастрациями и «секс-барьерами» не хотела, да и будь она хоть самой ярой прогрессисткой, денег на эти новомодные штучки у нее все равно не было. Она и прокормить-то всю хвостатую ораву могла лишь потому, что подрабатывала уборщицей и посудомойкой в столовой. Яства и деликатесы, подаваемые клиентам этого заведения, отличались необычными даже для общепита вкусовыми изысками, поэтому недоеденных котлет и антрекотов, осклизлых сарделек и сосисок в пищевых отходах хватало. О всевозможных гарнирах нечего и говорить! Менеджер смотрел сквозь пальцы на то, что исполнительная и трудолюбивая Надежда Петровна ведрами таскает эти объедки своим подопечным. Только иногда справлялся об их здоровье. В отличие от посетителей столовой воспитанники Надежды Петровны желудочными расстройствами не страдали — молотили все подряд с большой пользой для собственного самочувствия. Особенным аппетитом и непривередливостью отличались Жучки. Мурки иногда капризничали и, недоверчиво понюхав дареный антрекот, испуганно отходили в сторону. Но голод не тетка… Попостившись денек-другой, привередницы тот же антрекот съедали за милую душу, и на их репродуктивную функцию он никакого отрицательного воздействия не оказывал. Жучки в этом отношении успешно соревновались с Мурками.

В конце концов ситуация вышла из-под контроля, процесс стал неуправляемым и разразилась кошкособачеграфическая гуманитарная катастрофа. Для ее разрешения годились только радикальные меры. Сама Надежда Петровна, как слабая женщина, не могла стать исполнительницей геноцидных мероприятий и обратилась за помощью к своей соседке и подруге Анне Ивановне, у которой было два сына — оба бравые мужчины. Анна Ивановна вовсе не желала, чтобы ее мальчики пачкали свои руки таким недостойным занятием, однако часть ответственности за сложившуюся нетерпимую ситуацию признавала и за собой. Митяй, Кузя и даже Мурзик постоянно перелезали через забор, разделяющий соседние участки, а Чип упрямо под него подкапывался. Они проникали в обитель подруг человека и много способствовали демокошкособачеграфической катастрофе.

Поэтому Анна Ивановна, скрепя сердце, соглашалась, чтобы ее сыновья откликались на просьбы соседки. Надежда Петровна сначала привлекала для этих акций Гену и благодарила его не только словесно, но много ли она могла заплатить? В конце концов помощник помощника взбунтовался и сказал, что за такие гроши он топить хвостатых малодневок не согласен. А на все уговоры соседки и упреки по поводу черствости его сердца отвечал, что он, правда, с нелегким сердцем, но может отправить в лучший из собачье-кошачьих миров не только новорожденных бедолаг, а и их плодовитых родителей лишь при условии достойной оплаты. Требуемая им сумма для Надежды Петровны была неподъемной. Оставалось обратиться к более непритязательному Грише. Тот за бутылку готов был утопить в помойном ведре кого угодно, но даже за чуть подросших котят и щенят тоже требовал двойного гонорара, потому что их топить жальче. К тому же связываться с ним Надежде Петровне не хотелось: потом будет постоянно ходить и канючить, просить на бутылку в счет будущей работы. Но положение сложилось безвыходное: финансовый и демокошкособачеграфический кризисы в хозяйстве Надежды Петровны совпали. Гена за оплату, как он выражался, растарбайтера, работать отказывался, a Гриша запропал у новой жены и на материнской даче не объявлялся. Новорожденные котята и щенята с каждым днем подрастали, хорошели до изумления, следовательно, тариф за переправку их в ладье Харона в реку Стикс увеличивался даже быстрее, чем за проезд в метро. Когда Надежда Петровна увидела из окошка своего дома, что соседка идет с каким-то мужчиной, она сначала приняла его за долгожданного Гришу и уже вытащила приготовленную поллитровку — основной гонорар, и добавила к ней четвертинку — доплату за моральную вредность. А услышав от соседки о добровольном, да еще и бескорыстным помощнике, совсем воспрянула духом и даже втайне понадеялась, что самаритянин исполнит неприятную работу на благотворительной основе. Пол-литру же и четвертинку удастся сэкономить для финансирования следующей геноцидной акции, которая, увы, была уже не за горами.

Глеб смотрел на жалобно попискивающих и облизывающих его пальцы котят и щенят. Сердце у него защемило от умиления и жалости, и он воззвал к милосердию безжалостных судей, призвал их не творить свой суд беспощадный, а провозгласить оправдательный приговор без вины виноватым и даровать им жизнь. Надежда Петровна оправдывалась, уверяла, что у нее у самой сердце кровью обливается. Но что делать? Если не применять варварских методов контроля за численностью кошачье-собачьего народонаселения, трагические последствия неизбежны. Она слышала, что даже в цивилизованной Англии расплодившиеся травоядные овцы съели людей. Травоядные, и то съели! А кошки и собаки как-никак хищники! При недостатке территории и пищи и избытке зверонаселения домашние питомцы сначала начнут есть друг друга, а потом очередь дойдет и до хозяев! И призрак голодомора уже бродил вокруг ее дачного участка. Хозяин столовой лишил безотказную уборщицу-посудомойку зарплаты в денежном исчислении, а на ее ставку нанял сразу двух еще более безотказных и непритязательных работниц, прилетевших по весне вместе с грачами из теплых южных стран. Хорошо еще, что добрый менеджер не лишил Надежду Петровну полностью права на труд, но оплачивал теперь ее услуги только пищевыми отходами, которые кормилице хвостатых нахлебников разрешалось уносить уже не в ведрах, а в ведре. И не потому, что менеджер превратился в жадного Гобсека, просто львиную долю пищевого секонд-хэнда забирали себе попутчицы грачей. И свою долю они с каждым днем увеличивали и увеличивали, так как с юга к ним теперь без всяких грачей прибывали все новые и новые родственники. Мало того что доля Надежды Петровны постоянно уменьшалась, товарки по посудомоечному цеху прознали о подопечных ущемляемой и обделяемой и стали уговаривать ее отдать хвостатых подруг в их умелые руки. Мол, лучше самоотверженная гибель во благо чьих-то желудков, чем бесполезное мучительное и длительное умирание в костлявых объятиях голодомора. Но Надежда Петровна где-то читала о жестоких особенностях рецептуры восточных кухонь, где несчастные будущие мясные деликатесы варят и жарят живьем. Поэтому она не соблазнилась ни на какие посулы и тем уберегла хвостатых малолеток (то есть малодневок) от страшных мучений.

— Ну а это, — Надежда Петровна трагически заломила руки над помойным ведром, — неизбежное, но наименьшее зло! Что поделаешь, в конце концов все там будем, — и престарелая фаталистка задумчиво возвела очи к кроне развесистой яблони, где зеленая весенняя листва уже шелестела погребальную песнь над обреченными на безвременный уход в небытие малютками. — И потому… — Надежда Петровна, горестно покачав головой, без слов указала на ужасный помойно-погребальный сосуд, готовый принять в свои темные водяные недра невинные жертвы.

— Ни в коем случае! — возразил Глеб. — Нужно сохранить этим милым крошкам жизнь и передать их на воспитание добрым людям. Уверяю вас, такие еще есть! К вам сегодня же придут и заберут этих славных малышей. Причем за приличное вознаграждение. Их ожидает сытая жизнь и культурный досуг!

«А я еще укреплю свой авторитет в глазах Юлии», — эту мысль Глеб не озвучил.

Уже прощаясь с новой знакомой, Глеб поинтересовался, где работает его несостоявшаяся невеста Оксана.

— Здесь, поблизости, у очень богатого бизнесмена Никандрова, — сообщила Анна Ивановна. — Вы заходите к нам, не забывайте. Оксана часто проведывает сынишку. Встретитесь, познакомитесь, понравитесь друг другу. А там и… Пусть и общежитие, ничего страшного. Люди везде живут!

Отправившись восвояси, Глеб прошел в обратную сторону по Краснопартизанской, свернул на Пролетарскую, затем на Октябрьскую и по Советской улице уже к поместью Никандрова подходил, а все не мог придумать, как объяснить Новикову, а через него — Нелли Григорьевне, что Оксана, хоть и бывшая родственница почти помощника помощника начальника артюнянцевской службы безопасности, никандровскому семейству ни с какой стороны не опасна. Не может она питать добрых чувств к экс-родственникам, выживающим ее из московской квартиры. Следовательно, в случае каких-то межолигархических трений она помогать артюнянцевским охранникам ни за что не станет. Скорее, наоборот. Новиков это поймет, а вот обожаемой Олегом Валерьевичем супруге Никандрова придется все объяснять подробно, иначе она сразу Оксану уволит.