Колесо Фортуны

Ганыка даже не посмотрел в сторону Федора Михайловича.

– Вы юридически не имеете права отнять у меня семейную реликвию! сказал он Кологойде.

– Так разве мы ее отняли у вас? Вы же сами кинули свои реликвии! За это время их сто раз могли пустить на обертку, сжечь, да мало ли что... А теперь вы спохватились - мое, отдайте! А если б Лукьяниха раньше померла или куда переехала - тогда у кого бы реликвии спрашивали? А насчет юридических прав, так по советскому закону наследственные права на всякое сочинение - двадцать пять годов. Если вы с тем не согласны, жалуйтесь своему консулу или еще куда... Ну что ж, вопрос ясен, мне пора ехать. Берите свою воспитательную ценность, товарищ директор, и поехали.

Федор Михайлович вышел вслед за ними. Аверьян Гаврилович сиял, как может сиять только человек, озаренный нестареющей жаждой познания, и счастливая старость, не ушедшая в пустяки бытия. Он был в восторге от нежданного приобретения и восхищен Васей Кологойдой.

– Признаться, товарищ лейтенант, я не ожидал!

Как вы все это... У вас просто поразительные индуктивные способности!.. Вот только, мне кажется, одно не вяжется - неужели такая дряхлая, забитая старушка могла решиться на кражу со взломом?

– Нет, конечно, тут я наклепал на старушку. Что она, в музей ходила, кольцо то видела? А Ганыка в музее был и кольцо видел. Он и подговорил. Только ведь за руку мы его не схватили, старуха померла, очной ставки не сделаешь. И не заводить же с Америкой конфликт из-за паршивого железного кольца?! Садитесь, товарищ директор, а то наш Онищенко - дикая зануда, он мне из-за мотоцикла дырку в голове просверлит своими разговорами... Привет, орлы!
– махнул он рукой подошедшим ребятам и завел мотор.

Спешить уже было незачем, но он с ходу дал полный газ.

Он просто не мог удержаться, и Онищенко имел все основания не доверять лейтенанту - в глубине души Вася Кологойда был лихачом...

Ганыка вышел первый, сел на заднее сиденье "Волги" и захлопнул дверцу. Федор Михайлович остановил переводчика:

– Вы - специалист по американским делам... Не знаете, случаем, кто такие баллардисты?

– Баллардисты?.. А, это есть такая секта - они наравне с Христом почитают графа Сен-Жермена... Бредовина!
– махнул рукой переводчик и пошел к машине.

Юка смотрела на скорбное лицо Ганыки, на его трагически сжатый рот и вдруг вспомнила.

– Ой, подождите!
– Она поспешно отколола Толин подарок и в открытое окно протянула его Ганыке.
– Возьмите, пожалуйста, это же ваше...

Ганыка взял, губы его дрогнули, но он ничего не сказал.

"Волга" покатила вниз, увозя Ганыку вместе с рецептом эликсира жизни и картонным гербом детского изготовления.

– Жалко его все-таки!
– сказала Юка.

– Не знаю, не знаю...
– сказал Федор Михайлович.
– Помните, тогда у реки Ган сказал, что он баллардист?

Переводчик сейчас объяснил, что секта баллардистов почитает графа Сен-Жермена наравне с Христом... Представьте, если бы он вернулся домой, обладая кольцом Сен-Жермена и мемуарами человека, который встречался с Сен-Жерменом?.. Это были бы уже не семейные реликвии, а реликвии нового бога. Да мистер Ган просто стал бы его апостолом! Не без выгоды: рецепт шведского доктора легко превратить в рецепт самого Сен-Жермена...

– Фу!
– сказала Юка и даже покраснела, так ей стало стыдно за Ганыку. Неужели он ради этого и приезжал?

– Нет, конечно, не только ради этого - тоска по родине, печаль о прошлом... Люди довольно часто бросаются отыскивать вчерашний день. Пока это никому не удалось... Ну что ж, граждане, ЧП окончилось, пойдемте продолжать жить?

1970 - 1975

ПРОДЕЛКИ ФОРТУНЫ

Догадка и вымысел - вот что ставит художника-творца над ученым. Ученый имеет дело с документами, поэт доверяет своей интуиции. Он из фактов составляет образ, который есть соединение документа и фантазии, зафиксированного в истории события с той невидимой жизнью духа, которая это событие подготовляет или является его последствием. Поэт не только реставрирует прошлое, но и возвращает ему полноту дыхания.

Это отчасти делает Николай Дубов в своем романе "Колесо Фортуны". Роман, кажется, пренебрегает фактами, хотя и пользуется ими. Мы найдем в нем немало известных нам фактов из истории возвышения Екатерины Второй. Об этом писали и Вячеслав Шишков и Всеволод Иванов. Дубов берет те же факты, но дает им свое толкование, он смело обращается с историческим материалом, веря, что вымысел способен видеть дальше, чем свидетельства официальных бумаг. Вообще в. его интонации преобладает ирония - верная спутница истины, потому что истина не любит окаменения - она строптива.

Так же строптива в романе Николая Дубова и Фортуна. Она женщина, и как женщина капризна. Она возносит и низвергает не по законам логики, а по законам чувства. И хотя чувству трудно поставить закон, и в его проявлениях есть последовательность.

Фортуна возносит Григория Орлова - будущего главного участника заговора в пользу Екатерины - по чистой случайности. На войне берут в плен прусского графа Шверина. Командир приказывает Григорию Орлову сопровождать того в Петербург. Орлов попадает ко двору будущего Петра Третьего. Здесь на него обращает внимание Екатерина. Красавец Орлов приходится ей по душе. Это решает его судьбу. И вся дальнейшая цепь отношений, приводящая к падению Петра и воцарению Екатерины, связана уже с характером Григория Орлова, с его темпераментом, с логикой поступков именно этой личности, а не какой-то другой. Окажись на месте Орлова (и его брата Алексея) другие лица, и ход действия был бы иным, и лицо заговора другое и сама история, глядишь, пошла бы иначе. Во всяком случае, она несколько бы отличалась от той, какую мы имеем теперь.

Эту слепоту случая и слепой выбор Фортуны хорошо чувствует олин из самых важных персонажей романа - граф Сен-Жермен.

Такой граф на самом деле существовал в то время, но Н. Дубов, безусловно, дал ему кое-что и от себя - по крайней мере, свое позднее знание и свой скепсис. Скепсис по отношению к тому, что два столетия назад могло придавать своим поступкам высшее значение, что не имело возможности взглянуть на себя издалека или хотя бы со стороны. Я имею в виду Екатерину Вторую и ее окружение, тех людей, которые помогли ей занять царский трон и стать матушкойимператрицей чуть ли не на тридцать лет. История падения Петра Третьего и прихода к власти Екатерины написана Дубовым в лучших традициях авантюрного романа. И как всякому авантюрному повествованию, его рассказу о делах и людях прошлого сопутствует комизм.

Екатерине и ее молодцам кажется, что они делают серьезное дело, что они чуть ли не несут на себе историческое призвание, Дубов показывает, что ими руководят тщеславие и корысть. Сен-Жермен возражает братьям Орловым, когда они стараются в его глазах опорочить императора Петра Третьего, что Петр не так уж плох.

Он прекратил войну, упразднил Тайную канцелярию, он, наконец, им, дворянам, дал вольность (напечатав манифест о вольности дворянства). Он не трус, он гуляет по городу без охраны, а иногда и без свиты и т. д. Но братья слабо внемлют этим аргументам. Для них ясно одно: выйди Екатерина в козыри - и начнется их игра. О благе России они не думают, благо России это прикрытие, высокие слова.