Колхоз князя Пушкина

Заодно, я и про Сперанского у Виктора Ивановича узнал. Того самого Пензенского губернатора, на которого Её Величество пусть и нехотя, но с уважением сослалась, говоря про мои Сказки. И выяснилось, что это достойный «головастик»!

Не будь при Александре Первом сладкоречивого Карамзина, который целый трактат написал и спрашивал в нём: «И будут ли земледельцы счастливы, освобождённые от власти господской, но преданные в жертву их собственным порокам? Нет сомнения, что станут крестьяне счастливее, имея бдительного попечителя и сторонника», то высока вероятность, что смог бы Сперанский уговорить Императора на отмену крепостного права до своей ссылки. Благо, опыт был. В той же Польше и Прибалтике крепостное право уже давно отменили.

Что касается мнения Карамзина, то у меня перед лицом несколько вполне наглядных примеров — начиная с отца Пушкина и его брата, которых уж точно «бдительными попечителями» не назвать, и заканчивая многими дворянами, проживающими за границей. К себе в имения они возвращались один — два раза в год — чтобы доходы снять, да подросших крестьянских девок отыметь. Реальные хозяйственники среди помещиков были скорей исключением, чем обычностью.

Но опять же, Карамзин словно обо мне говорил.

Да, я действительно собираюсь стать тем самым «попечителем и сторонником» крепостных, как бы это пафосно не звучало.

И тут мне — хоть разорвись!

Фактически, правда за Сперанским, но меня на данный момент больше теория Карамзина устраивает.

Как ни странно, но готов я выступить этаким добрым самаритянином, готовым за свой счёт закрыть язвы крепостничества, лишь бы мне про них не напоминали.

И нет — это вовсе не каприз, а трезвый расчёт.

Много ли надо русскому, чтобы горы свернуть?

Цель, признание его заслуг, подкреплённое материально, да довольные лица детишек и жены.

Вот с этого небольшого букета социальных преобразований я и собираюсь начать свою небольшую агропромышленную революцию в отдельно взятом имении.

Иногда по полночи не сплю, думая, как бы до недоверчивых крестьян свои мысли донести, да так, чтобы у них не осталось двояких толкований.

Глава 5

Утро у меня началось, как обычно — с чтения утренних газет под кофе.

Да, есть такая привычная милота в Москве, даже в этом времени.

И должен сказать, что газетные вести меня изрядно порадовали. Особенно те, где говорилось про открытие нового металла одним из великих учёных нашего времени, а так же про то, что банк Франции уже на полном серьёзе изучает алюминий, как возможную частичную замену своему золотому запасу.

Что характерно — обо мне ни слова. Скромный учёный явно постеснялся сказать, с чьих слов ему вдруг идея в голову пришла, видимо расценив это, как вмешательство свыше.

А у меня уже руки чешутся. Наживка заготовлена и опробована, но пока ярко выраженной поклёвки не наблюдается.

Придётся ждать, когда наша заготовка сработает, чтобы потом вдумчиво обменять пару тонн алюминия тонн на пять золотых слитков.

Мошенничество? Вовсе нет. Это мы с моим тульпой, Виктором Ивановичем, банально монетизируем послезнание и безграмотность французских банкиров. Кто им мешал узнать, что алюминия у нас на планете — просто завались сколько, в отличии от того же золота или платины.

Собственно, про алюминий в газете было сказано мало. Этак, с половину не самой большой колонки и далеко не на самом видном месте.

Зато интерес высочайших особ к самолёту, а также про их полёты над Москвой журналисты расписали, как про эпохальное событие.

А вот то, что «Сказки Пушкина» были упомянуты лишь раз, и то, в связи со сбросом страниц над Царской Площадью — это обидно. Отчего-то не ценят неконфликтного меня, как величайшего поэта. И у меня есть тому объяснение, но вот Алёне Вадимовне, которая свято убеждена в том, что «Пушкин — наше всё», оно не понравится.

На самом деле секрет популярности публичных лиц довольно прост и циничен. Как когда-то сказал один из известных персонажей из моего прошлого мира: — «Пусть про меня пишут любое дерьмо, лишь бы не переставали писать».

За точность цитаты не ручаюсь, но смысл был именно такой.

Говоря простым языком, мне, как автору, не хватает скандальности. Собственно, лично меня это мало волнует. Как бы то ни было, а понемногу мы представим творчество Пушкина народу, хотя бы в рамках школьной программы моего мира.

А уж там — взлетит или не взлетит, пусть народ сам решает.

­

Моё благостное утреннее ничегонеделание было недолгим.

Даже частные объявления не успел до конца дочитать. Да, те самые, где продажа домов или мебели перемежалась с восхвалением качеств продаваемых крепостных.

Дежавю. Карета, с имперскими знаками, и шестёрка гвардейцев верхом.

Долго гадать, кого на этот раз чёрт принёс, не пришлось. Светлейший князь Константин колобком из кареты выкатился.

Удивительное дело, но в истории моего мира он в это время уже вовсю в Варшаве властвовал, успешно валяя податливых польских красавиц и пытаясь найти общий язык с вельможными панами, которые моментально постарались забыть, что они — проигравшая сторона. Зато спесь из них так и пёрла.

Не уверен, смогу ли я до Константина донести, что с польской шляхтой заигрывать бесполезно. Они, пробитые на великодержавность, краёв не видят, отчего беспардонно свой нос задирают выше собственных костёлов, безо всяких на то оснований. Так было, так есть, и так будет. Это попросту больные люди, живущие между Азией и Европой.

Всё азиатское они напрочь отвергают, а то не понимают, что они, даже по языку своему — славяне и, как не крути задницей, но для тех же немцев они были и будут унтерменшами, раз они поляки и славяне.

Не, не доходит до них. Хоть вроде и не сказать, что совсем тупые. Короче, очень странный народ, со своими неизлечимыми заскоками, болезненным обострением национального вопроса и великопольскими настроениями.

— Александр Сергеевич, надеюсь, вы найдёте для меня время? — задал самый волнующий его вопрос Светлейший, после необходимой процедуры приветствий.