Колодец и бабочка

– Ааа, так значит, мы берем уроки рисования, – протянул Александр, и тон его разом закрыл для Наташи любую возможность обсуждения. – Ты себе нового педагога нашла, дорогая?

– Это не мне, а Грише…

Александр не слушал.

– Может, еще чему-нибудь поучишься? Шить? Петь? Танцевать? Потратишь еще немножечко денег из семейного бюджета, а, Танюш? У нас же деньги-то лишние. Давай, выкидывай! Не жалко!

«Ох сейчас и огребет этот драный хам», – подумала Наташа.

Дети выскользнули из комнаты. «Понимают, что от папы вот-вот пойдут клочки по закоулочкам».

– Это не я занимаюсь, а Гриша, – повторила Таня. Она побледнела и как-то скукожилась.

– Сначала Гриша. А потом и ты подтянешься! Самообразование же – самое важное в жизни! А, Танюх?

Воздух был наэлектризован его ненавистью.

– Я разогрею ужин, – бесцветно прошелестела Татьяна. – Только провожу Наталью Леонидовну…

– Да, Наталье Леонидовне уже пора. – Александр осклабился прямо Наташе в лицо.

Она молча принялась собирать свои вещи, не глядя на него. Он пытался втянуть ее в склоку, в свой омерзительный перформанс. Нет, милый, не на ту напал.

В дверь позвонили: раз, другой, третий.

– Я открою! – крикнул Гриша.

Щелкнул замок, в прихожей заговорили, донесся мужской голос.

– Ооо, Димон! – Муж Татьяны, просветлев, вышел из комнаты.

Наташа слышала, как он докладывает гостю, что его сын теперь, оказывается, берет уроки рисования. Теперь, значит, чтобы мазюкать в альбомчике, нужен целый, блин, педагог. Тот что-то переспрашивал, то осуждал, то одобрял, и плохо различимый говорок глуховато аккомпанировал полнозвучному голосу Александра.

– Это мой брат, Дмитрий, – сказала Татьяна. Она мгновенно стала какая-то чужая, сдержанная женщина, уставшая от затянувшегося визита. – Когда он освободит прихожую, я вас провожу. В ней тесно двоим…

Как будто Наташа не стаскивала с себя обувь в этой самой прихожей два часа назад.

– Я бы тоже полюбовался на творчество племянника… Здравствуйте! Таня, привет! Ты не против, я без звонка?..

Приземистый, одутловатый, начинающий лысеть. Футболка, пузико. В тапочках, слава богу.

«Хотела взглянуть на брата? Что ж, пожалуйста».

– Тут у вас, по слухам, культмассовый сектор. – Он взглянул на рисунок Гриши, поднял брови и хохотнул.

Рядом с двумя молчащими женщинами Дмитрий явно почувствовал себя орлом. Шмыгнул, расправил плечи.

– Мда… Ну, я не художник, конечно… А вы, значит, художественная женщина? Деньги вот этим зарабатываете? – Он ткнул пренебрежительно в Гришино творение. – И большие, если не секрет? Может, мне переквалифицироваться? Вроде несложно, любому под силу…

Мужа Татьяны Наташа готова была терпеть. Но на брате ее выдержка закончилась.

Она выпрямилась и бесстрастно взглянула на него.

– Я преподаю ИЗО, то есть изобразительное искусство. Это целый комплекс пластических искусств, о чем вам, несомненно, рассказывали еще в школе. Содержание изобразительного искусства – не только визуальный образ, но также идеи. Философские, эстетические, социальные…

Тут главное было – выдержать интонацию и нигде не просесть.

Интонацию Наташа отрабатывала годами.

Во-первых, специальный учительский голос: четкий, холодный, менторский. Безапелляционный. Речь человека, привыкшего годами вещать об образе Запорожской Сечи в «Тарасе Бульбе» как воплощении авторских идеалов. Речь, за которой безошибочно определялся завуч старой закалки.

Во-вторых, представляем перед собой малолетнего дебила. Руки из карманов вынь, когда с тобой разговаривают. Тетрадь забыл, а голову ты не забыл? Ну скажи всем, мы тоже посмеемся! Тебе особое приглашение нужно, Федосеев?

Если работаешь с людьми в среднем на тридцать лет старше тебя, рано или поздно найдется человек, который захочет поставить на место молоденькую преподавательницу. Тем более толстушку. Еще и белобрысую! Ну какие же из белобрысых педагоги, помилуйте.

Дайте нам другого, авторитетного. А эта пусть сопли размазывает в туалете.

Наташа обнаружила, что переход в регистр «училка со стажем» производит магическое воздействие. Ее начинали слушаться пенсионеры, только что визгливо требовавшие, чтобы досуговый центр оплатил им такси. Соседские ремонтники с извинениями убирали перфоратор на обеденный перерыв. Шиномонтажник, брезгливо цедивший: «Вы чо, сами не видите… я откуда знаю… это не ко мне вопросы…», стоило Наташе включить мигалки и сирену, перекидывался в человекоподобное состояние и принимался объяснять, сколько денег придется заплатить за балансировку и почему она необходима.

Единственные, на ком Наташа спотыкалась, – сотрудники почты. Их почтовая магия плохо пробивалась сеятелями разумного-доброго-вечного.

Вот только все это было очень утомительно. «Училка» жрала энергию, как майнинговая ферма.

Дмитрия отчетливо встряхнуло.

– Ээээ… Нет, ну ИЗО, это я все понимаю… В школе у всех было…

Наташа подождала, не последует ли продолжение.

– В своей работе, – сказала она, когда пауза стала затягиваться, – Григорий выражает конкретную, исключительно оригинальную идею. Кроме того, в ходе занятия мы разобрали историю наскальной живописи от острова Калимантан до Сулавеси, где, как вам известно, обнаружен рисунок, возраст которого превышает сорок пять тысяч лет. Наскальная живопись чрезвычайно любопытна как для антрополога, так и для зоолога, не говоря уже о живописцах… Меня, например, чрезвычайно занимает тема эволюции наскального рисунка от палеолита до мезолита.

Всунуть где-нибудь в середине речи «как вам известно» – непременный пункт программы. Произнесено должно быть тоном глубочайшего сомнения в том, что оппоненту известно, как ложку подносить ко рту и вытирать зад. Не говоря о чем-то большем.

– Вы готовы поддержать с Григорием эту тему? Обучить, заняться его развитием?

Дмитрий усмехнулся, пытаясь отстоять позиции:

– Ну вы так с ходу коней погнали…

– Тогда каждому из нас лучше заниматься своим делом, – отчеканила Наташа. – Я буду педагогом изобразительных искусств, а вы… Не знаю, впрочем, кем вы трудитесь…

Щепотка плохо скрытого отвращения. Чтобы собеседника ошпарило невысказанным продолжением:

«…живодерствуете или “Пятерочку” охраняете, чтобы пенсионерка три карамельки не унесла в ридикюле».

Бой был закончен. Противник разбит и уполз в кусты.

Наташа сдержанно попрощалась с Татьяной. Вышла в вечернюю прохладу.

Настроение было испорчено безвозвратно.

Даже понимая, до чего это глупо, Наташа все равно ощущала себя преданной. Татьяна не защитила их тихое зарождающееся сестринство. Пустила злобного козла в маленький вышитый садик, и он затоптал и розы, и лилии, и трепетный синий вьюнок. Что ты мелешь, говорила себе Наташа, почему она должна была предпочесть чужую тетку родному мужу? Ты ушла – и больше не появишься в ее жизни. А с мужем она пятнадцать лет прожила, детей вон растят… Вместе, между прочим! А не то, что некоторые.