Колодец и бабочка

Что-то в этом рассуждении смутило Сергея, и он крепко задумался.

– А мы? – сказал он после паузы и тяжело глянул на Макара, как человек, прочувствовавший всю невыносимость мужской доли на Руси. – Юноша, потом мужчина, до шестидесяти – мужик. А после? Пенсионер? Старец? Дедуля? Вот и остается разве что тот же самый «пожилой человек». Так что все в равном положении.

Дверь открылась, и вышла Наталья Горбенко.

Пухлые щеки, светлые волосы, перехваченные небрежно на затылке, так что волнистые пряди выбивались по обеим сторонам лица. Была она мягкая, какая-то уютная, полная, с широкими запястьями. Бабкин знал этот тип белокожих людей, которые под самым ярким солнцем не смуглеют, а становятся едва золотистыми.

– Здравствуйте, Наталья Леонидовна. – Макар поднялся, пошел к ней, на ходу доставая документы. – Я – частный детектив Макар Илюшин, это – Сергей, мой напарник. Мы можем поговорить с вами об Илье Габричевском?

5

Горбенко не знала о смерти Ильи. Когда Макар сказал, что его тело было найдено вчера утром, она недоверчиво взглянула сначала на Илюшина, затем на Бабкина, словно ждала подтверждения, что это шутка. «А Яровая, получается, не предупредила бывшую подругу, что мы явимся по ее душу. Могла бы и позвонить. Впрочем, нам же легче».

Самая первая реакция – бесценный материал для сыщика. Сергей не раз читал, что от внезапного потрясения на людей нападает немота, но сам он чаще сталкивался с обратным: после изумления, испуга или слез свидетели начинали говорить. Как если бы не пережитая до конца эмоция выплескивалась из них вместе со словами.

Наталья Горбенко выглядела удивленной и опечаленной, но определенно не убитой горем.

– Илья привозил вам своего кота? – спросил Макар, бросая спасительную ниточку – «своего». Признайся, и ты не соучастник кражи, а добрый самаритянин, приютивший чужое животное.

Бабкин не сводил взгляда с ее лица. Она прищурилась, слегка мотнула головой, будто стряхивая что-то с волос:

– Разве у Ильи был кот? По-моему, он терпеть не мог животных. Но я не всегда могла разобрать, где он искренен, а где эпатирует.

– В день своей смерти Габричевский украл кота… – Макар вкратце объяснил, где обитал Яков Соломонович. – Вечером его убили, а кот исчез.

– Так вы ищете этого кота? – уточнила она и закивала: – А я-то думаю, почему частные детективы занимаются расследованием убийства. Решила, что вас наняли родители Ильи. Вы обычно разыскиваете животных?

Бабкин чуть не высказался резко. Но Горбенко не насмехалась над ними, а спрашивала вполне серьезно. Очевидно, в ее системе ценностей поиск украденных зверей был важной, ответственной работой.

– Мы специализируемся на розыске пропавших людей, – объяснил Илюшин. – Но этот кот имел большую ценность для владельцев…

– Да-да, я понимаю. А вы уверены, что украл Илья?

– Абсолютно.

Горбенко ненадолго задумалась. Они сидели в той же комнате, где она проводила занятие. Окна были открыты настежь, на улице ветер шевелил кроны каштанов, и зеленоватый свет, процеженный сквозь огромные листья-опахала, заливал подоконники. На доске был нарисован странный зверь: то ли кит с ушами, то ли водоплавающий слон.

– Но почему вы обратились ко мне? – спросила она.

– Яровая сказала, что вы были дружны с Габричевским.

Горбенко повторила:

– Дружны с Габричевским? Ну нет. Люба ошибается. Я его жалела. Как любая взрослая женщина, имеющая своих детей, пожалеет нескладного подростка.

– Габричевскому было двадцать шесть, – напомнил Сергей.

– А умственно и душевно он был подросток, – спокойно возразила Горбенко. – Сейчас много таких вырастает. Разве вы сами не замечали? Мужчины стали инфантильнее…

– Женщины так говорят с основания мира, – не удержался Бабкин.

– В самом деле? – Она невесело улыбнулась, и Сергей запоздало вспомнил, что ее бросил муж. Он поймал укоризненный взгляд Макара. – Я вам историю расскажу. У меня занимается одна старушка… Тихая такая, ласковая. Как-то раз она попросила разрешения посидеть в классе после того, как закончился урок. Я собиралась уйти на обед, мне неловко было оставить ее одну, а она этак требовательно: идите, Наталья Леонидовна, идите, ради бога, мне одной только лучше. Возвращаюсь через полчаса – сидит! Лицо расслабленное, как в медитации. Увидела меня, вздохнула и засобиралась. Я не выдержала и стала ее расспрашивать. Пожилых людей нетрудно разговорить. Для этого обычно и усилий прикладывать не нужно. – По ее губам скользнула быстрая улыбка. – Она рассказала, что еще год назад жила одна в двухкомнатной хрущевке. Когда-то эту квартиру они с мужем получили от завода. Муж ее умер пять лет назад, с тех пор она много болела… Взрослый сын каждые выходные приводил к ней внуков. Только это были не родные внуки. Он женился на женщине с двумя детьми. Но старушка все равно с ними занималась, любила их. Забыла сказать: ее сын снимал квартиру в соседнем доме. И вдруг хозяин квартиры поднимает арендную плату. Что делать сыну и его жене? Вот вы мне скажите?

Она требовательно взглянула на Сергея.

– Переезжать в квартиру подешевле, – с легким недоумением ответил Бабкин, не понимая, к чему она клонит и как это связано с Габричевским.

– Но они живут в хорошем районе. Парки, скверы, магазины…

– В Москве много хороших районов. – Он по-прежнему не понимал, чего Горбенко от него добивается. – Не можешь позволить себе Москву, значит, живешь в Подмосковье.

– Ну, сын с женой рассудили иначе, – сказала Горбенко. – Они въехали к маме вместе с детьми. Была одна жилица – стало пятеро. Распределились они так: детям – одна комната, взрослым – другая, а бабушка спит в кухне на диванчике. Диванчик, правда, узенький и короткий, поэтому на ночь к нему приставляют табуретку, чтобы у мамы ноги не висели в воздухе. Теперь представьте: младшему ребенку три, старшему – пять. В сад они не ходят. Жена не работает, детей растит без запретов: они имеют право бегать, прыгать и визжать, сколько им заблагорассудится, – она на одном форуме прочла, что это развивает интеллект. Целыми днями сидит в Интернете и заказывает шмотки на маркетплейсах. Примеряет и отправляет обратно. Пакеты, шмотье валяются по квартире неделями. Да, уборку она не делает – это скучно. И вот моя старушка во всем этом начинает постепенно сходить с ума. В доме неумолчный визг. У нее нарушен сон. Болит спина и трясутся руки. Ей хочется тишины, но в одиночестве она может побыть только в туалете. Правда, и туда через пять минут начинают стучать и вопить.

– А выставить оболтуса ей религия не позволяет? – спросил Сергей.

Горбенко хмыкнула:

– Оболтус, на минуточку, получил свою долю в наследство от покойного отца. Так что он имеет законное право находиться в квартире вместе со своей семьей. А когда мама пытается с ним поговорить, объяснить, что жить так, как сейчас, ей невыносимо, он бодро отвечает: «Да ладно, мам, ну ты чего! Нормально живем! Не начинай!» Обнимает старушку-мать, хлопает по спине и уходит валяться перед теликом.

Горбенко так точно изобразила интонацию оболтуса, что Бабкин воочию увидел здоровенного мужика – обросшего, слегка запущенного, в свитере, который стоило бы постирать, и в кедах, в которые стоило бы побрызгать освежителем. С вялой челюстью, туповатым взглядом и мягкими, будто пластилиновыми, ладонями.

– А кем трудится наш герой? – спросил Макар.

– Системным администратором, – сказала Горбенко. – Старушка от отчаяния предложила разменять квартиру, чтобы молодая семья вложила свою долю в ипотеку, а она на свою часть денег купила бы конуру на выселках. Но сын заявил, что ипотека – богопротивное дело, он не собирается всю жизнь вкалывать на банк, так что не блажите, маменька, продавать мы ничего не будем. Тут старушка-мама начала задумываться о том, как славно было бы повеситься в туалете. Только окончательно, насовсем, чтобы стало уже тихо и можно было нормально полежать, вытянув ноги. Кто-то из подруг посоветовал ей мои занятия. Она стала приходить. Но не ради того, чтобы порисовать. А чтобы потом, в окне между уроками, посидеть одной. В тишине. Просто побыть одной, понимаете? Хотя бы полчаса. – Она выдержала паузу, в течение которой Бабкин почему-то представлял, что он вынужден жить в одной квартире с тещей, и волосы у него на загривке медленно вставали дыбом. – Как вы думаете, ее взрослый сын, которому хорошо за тридцать, понимает, что сводит мать в могилу? Что жить так ей мучительно, попросту немыслимо? Понимает, что, когда он выставил свою тихую маму спать на кухню, то поступил по-скотски? Люба, когда я рассказала ей эту историю, заявила, что сын с женой целенаправленно гробят мать. Хотят освободить жилплощадь.

– Ну, похоже на то, – согласился Сергей.

– А мне кажется, ничего подобного они не планируют, – твердо сказала Горбенко. – В этом-то и есть настоящий ужас происходящего! Ее сын не задумывается, что он творит с маминой жизнью. Какого-то винтика у него в голове не хватает, и это не просто отсутствующая эмпатия, это нечто большее. Он как маленький ребенок: хочет – и делает. Когда я была у Любы на семинарах, она учила, что нужно ставить себя на место разных персонажей, – чтобы посмотреть на любой конфликт со всех точек зрения. А эти – не могут. Для них существует только их точка зрения, остальные люди – статисты. Даже если это собственная мама… – Она помолчала и добавила: – Илья был точно таким же. Иногда он меня пугал.