Колодец и бабочка

Капитолина носила платок и длинную юбку, но у Бабкина переодевалась в футболку и трико. Она мгновенно нашла общий язык с Цыганом («люблю собак!»), полила Машины цветы, о которых Бабкин совсем забыл («люблю цветы!») и между делом, пока Алиса спала, помыла два окна («люблю, когда окна чистые!»).

С Алисой она возилась с нескрываемым удовольствием. Малышка лежала на коврике рядом с ней, и Капитолина водила над ней погремушкой, певуче приговаривая: «А-а-а-а-эть! А-а-а-эть!» Обе курлыкали на каком-то птичьем языке, и складывалось впечатление, что они отлично понимают друг друга.

Приехавшая Вероника Максимовна, увидев Капитолину, обомлела.

– Серёжа, ты с ума сошел? Кого ты притащил в дом? Ее же нельзя подпускать к ребенку! Ты видел это дегенеративное лицо? Ты меня слушаешь или нет?

Бабкин не сразу понял, что ему закатывают классический скандал.

– Вероника Максимовна, вы присядьте… Капитолина – няня с прекрасными рекомендациями… – Он умолчал о том, что это рекомендации Илюшина. – Между прочим, мать троих детей. Очень опытная, добрая. Не беспокойтесь, пожалуйста.

Но Вероника Максимовна беспокоилась. Бабкин никак не мог взять в толк, что ее не устраивает. На него обрушились упреки, увещевания, он пытался найти логику в этой хаотичной речи – и не мог.

– Ты не оставляешь мне выбора! – со слезой в голосе крикнула теща и удалилась в соседнюю комнату.

Бабкин вышел покурить на балкон.

Форточка в комнате была открыта, и до него доносились вскрики Вероники Максимовны. «Ты должна сказать ему… Это невозможно… Ты в своем уме? Вы потеряете ребенка…»

Закончив разговор с дочерью, взбешенная Вероника Максимовна вернулась в комнату.

– В общем, так! Выбирайте: или я, или эта кликуша!

С таким накалом драматизма Сергей не сталкивался со времен своего первого брака.

Бабкин наконец-то понял. Вероника Максимовна готова была помогать, но только на своих условиях. Слово «компромисс» было синонимом оскорбления. Любое отступление от заранее намеченного плана приравнивалось к плевку под ноги.

– Ты, может быть, знаешь, как преступников ловить, – сухо сказала теща, – а я знаю, как детей растить.

– Мы справимся, Вероника Максимовна, – как можно мягче возразил Сергей. – Давайте подумаем, как сделать это вместе…

Последние слова он договаривал в удаляющуюся спину.

Илюшин так и не сознался, где нашел Капитолину. Через десять дней вернулась из больницы Маша – бледная, исхудавшая, осунувшаяся. Чудесная ее рыжая грива поредела. Теперь по вечерам Маша перед зеркалом втирала в волосы какие-то составы, и после от ее головы долго пахло болотными травами; Бабкин принюхивался и чихал, как кот.

С Капитолиной они сразу подружились, и Сергей, возвращаясь домой, регулярно заставал у них то аккуратную первоклассницу в носочках, очень похожую на мать, то двоих растрепанных пацанов, которые вскакивали при его появлении, как матросы при виде адмирала, и хором гаркали: «Здрасть! Дядь! Ёжа!» Капитолина тотчас собирала детей и исчезала.

Бабкин однажды поделился с Илюшиным:

– Я думал, Маша изведется в больнице. А она так спокойно ко всему отнеслась…

– Маша – единственный известный мне человек, у которого поэтическое восприятие мира сочетается с изумительным здравомыслием, – сказал Макар. – К тому же она рада была отдохнуть от вашего дурдома.

Сам Илюшин в «дурдоме» чувствовал себя превосходно. Бабкин никак не мог понять, что интересного Макар находит в Алисе. Однако девочка его, несомненно, занимала. Время от времени он преспокойно брал ее, засовывал в коляску и уходил на прогулку. Где они бродили, Сергей понятия не имел. Иногда он задумывался, что как-то странно не знать, где находится твоя собственная дочь, но он был так благодарен Макару за эти часы тишины и свободы, что быстро выкидывал сомнения из головы.

Бабкин не признался бы в этом самому себе, но он охотнее гулял по вечерам с псом, чем возился с младенцем. Однажды, когда Илюшин, по обыкновению, поужинал у них, Сергей ушел с Цыганом, уверенный, что в его отсутствие Маша будет купать Алису, а Илюшин – обдумывать новое дело. Макар мог работать в любой обстановке, в любое время суток.

Вернувшись, он обнаружил, что Маша спит на диване. Из ванной доносился голос Илюшина. Бабкин подкрался и встал за дверью.

– Поразительно, до чего ты уродливое создание, – доброжелательно говорил Макар, подливая в ванночку воду. – Похожа на тихоходку. В школу, конечно, с таким лицом не возьмут. Придется ехать в Париж. Может, хоть в Нотр-Даме согласятся, у них накоплен кое-какой опыт…

Алиса заливисто расхохоталась и зашлепала ладошками по воде.

– Ну что такое, – недовольно сказал Макар. – Прекрати! Фу, фу! Плохой ребенок!

Бабкин на цыпочках вернулся в спальню.

– Что там Макар? – сонно спросила Маша.

– Внушает Алисе, что она второй Квазимодо.

– Ааааа… Ну-ну! – Маша перевернулась на другой бок и безмятежно заснула.

В два месяца девочка вдруг начала меняться. Исчезли синюшность и одутловатость. Раскрылись глаза, превратившись в два огромных блюдца. В какую-то неделю из раскосого ацтекского божка вылупился прелестный младенец: румяный, синеглазый, с прозрачной голубоватой кожей и короткими рыжими бровками, как у эрдельтерьера.

Илюшин неделю провел в отъезде и, вернувшись, при виде Алисы оторопел.

– Это что за аниме? – недовольно спросил он. – Верните вурдалака!

Алиса схватила его за палец и захихикала.

3

Сергей разложил пасту по тарелкам и пошел звать Макара.

Алисе повесили над кроваткой лошадок, которых Капитолина сшила из разноцветных лоскутков, и девочка затихла – впрочем, Бабкин подозревал, ненадолго.

За ужином рассказали Маше, чем они занимались целый день.

– Собственно, есть две версии. – Илюшин сыпанул в тарелку сыр. – Первая: кража кота и убийство Габричевского никак между собой не связаны. Тогда мы, скорее всего, кота не найдем. Судя по психологическому портрету Габричевского, он вполне мог стырить животное просто так, потому что ему в голову взбрело. Или хотел потребовать выкуп, но не успел. В версию с выкупом не укладывается тот факт, что кота не было в квартире Габричевского. С другой стороны, мы до сих пор не знаем, заходил ли Габричевский с ним домой. Может быть, и нет.