Колодец и бабочка

– Подождите, а почему вы не знаете? – встрепенулась Маша. – Вы же всегда проверяете камеры? Или у него подъезд без видеонаблюдения?

– Очень даже с наблюдением, – буркнул Бабкин. – Хата у него хорошая, и домик ничего себе такой, грех жаловаться. Но записи сразу изъял следователь. Сегодня их еще не отсмотрели. Завтра буду звонить, унижаться, просить, чтобы соизволили сказать, есть на камерах Габричевский с большой сумкой в руках или нет…

– Вторая версия – похищение связано с убийством…

– Кража, – въедливо поправил Сергей. – Это детей похищают. А котов крадут. Для законодателя у них разные статусы.

– А для нашего клиента – очень даже похожие, – невозмутимо отозвался Макар. – Так вот, если Габричевского убили из-за кота, хотя это звучит несколько дико, у нас есть хоть какой-то шанс найти Якова Соломоновича. Потому что, предположительно, это означает, что кот имеет большую ценность для убийцы. Хотя чем эта ценность обусловлена, я не могу понять. Ну, если перед нами не разыграли талантливый спектакль, а на самом деле Касимову требуется что-то совсем другое… Официальное расследование тесно пересекается с нашим, и следователь ни капли нам не рад. Его можно понять: мы – люди со стороны, он с нами не знаком, выгоды от оказания нам помощи для него не просматривается…

– …И занимаемся мы, с его точки зрения, лютой фигней, – закончил Сергей.

Скрыть горечь в голосе ему не удалось.

– С твоей точки зрения – тоже? – спросила Маша, накручивая на вилку лапшу.

– Слушай, мы ищем кота, – сказал Бабкин, делая ударение на последнем слове. И поскольку это вполне убедительное объяснение его жене, по всей видимости, ничего не объяснило, он развил свою мысль: – Елы-палы, Маша, это кот! Хвост, усы, четыре лапы. Я понимаю, в магазине его любят, привязались к нему, и вообще он у них талисман, а не просто так сидит мяукает… Но таких котов в любом приюте – сто хвостов. Даже будут получше укомплектованы! Глаза там, уши в наличии… Нанимать нас на поиски – как микроскопом гвозди забивать. За эту работу мог взяться любой дурак… Я тебе, Макар, не хотел говорить, да и бесполезно что-то говорить, когда у тебя глаз горит, лапа поджата и ты весь в струнку вытянулся, только шерсть на ветру шевелится… Но если уж на то пошло, это пятно на репутации. Это о наших удачных расследованиях знаем только мы да клиенты. А о том, что мы по всей Москве бегали за одноглазым барсиком, узнают все. Следак растреплет, к гадалке не ходи. И опергруппа поучаствует. Мы себя выставили на посмешище. Причем, что особенно обидно, независимо от исхода расследования. – Он посмотрел на невозмутимо жующего Илюшина. – Ну, что тебя это не будет беспокоить, было понятно сразу…

– Это и тебя не должно беспокоить, – пожал плечами Макар. – Но ты уязвим, как пятиклассница.

В комнате закряхтела Алиса. Маша вышла и вскоре вернулась, сделав успокоительный жест: все в порядке.

– Почему ты сказал, что за это дело мог бы взяться любой дурак? – Она вопросительно свела тонкие рыжие брови, глядя на мужа.

– Потому что так и есть.

– Нет, – твердо возразила она. – Никто бы за это не взялся, кроме заведомых жуликов, отлично понимающих, что результата им не достичь.

– Полностью согласен, – промычал Макар с набитым ртом.

– Хозяин магазина, как его – Касимов? – так вот, Касимов это знал, он обратился к вам, а не к кому-нибудь другому, именно поэтому. Серёжа, ты можешь назвать мне хотя бы двух своих коллег, которые согласились бы всерьез искать кота? Частное детективное агентство? Полиция? Ну хоть кто-нибудь?

Бабкин застыл с мидией, наколотой на вилку. С такой точки зрения он это дело не рассматривал.

– Вот, не можешь, – с горячностью продолжала Маша. – Ты почему-то описываешь ваше расследование как пустяковое. Хотя даже мне, дилетанту, очевидно, что кота труднее искать, чем человека. Если человек выскочит из машины, в которой его увезли из дома, он побежит к людям за помощью. А кот побежит в подвал. По-моему, это дело – одно из самых трудных в вашей практике. А что касается насмешек… Серёжа, сколько лет вы уже работаете? У вас такая репутация, что вы с Макаром можете позволить себе браться за поиски кого угодно. Хоть хомяков разыскивать.

Макар выпрямился и ткнул вилкой вперед, точно полководец, указывающий, в каком направлении двигать войска:

– Ха! А я ровно это и сказал, между прочим! Именно хомяков! Слышишь, мой трепетный друг? Послушай умных людей, то есть жену и меня. Маша права абсолютно во всем…

– Хоть бы раз в жизни я о себе услышал такие слова, – с недовольным видом сказал Бабкин.

Но в глубине души он приободрился.

4

Наталья Леонидовна Горбенко: тридцать шесть лет, разведена, двое детей. Школьная подруга Любови Яровой.

– А «Яровая» – это, между прочим, псевдоним, – вспомнил Сергей, паркуя машину в небольшом размеченном кармашке. – От природы она Кожеватова. Правда, имя настоящее. Любовь Кожеватова – тоже неплохо звучит. Как думаешь? «Яровая» отдает колхозами.

– Зато лучше запоминается.

Макар вышел из машины и потянулся.

За спиной шумел парк. Напротив них высилось двухэтажное здание с высокими окнами, истоптанными ступеньками, выглядевшими так, будто их кто-то кусал, традиционно уродливой металлической дверью и красно-золотой табличкой возле этой самой двери. Разглядеть надпись Илюшин не мог, но он и так знал, что там написано. «Досуговый центр “Атлант”».

…Из аудитории выходили бабушки – веселые, нарядные, с завитыми локонами, с легким макияжем, который почему-то давно уже перестал называться этим привычным словом, а стал мейком или мейкапом. Губы, тронутые помадой. Чуть заметно подрисованные брови. Они смеялись, переговаривались, кто-то менял очки, кто-то возился в сумочке. Бабкин ловил на себе любопытствующие взгляды.

– Странное дело, – негромко сказал Илюшин. – Ты никогда не задумывался, что для этих женщин в русском языке нет названия?

– В каком смысле?

– Ну вот эти женщины, выражаясь литературным языком, они кто?

– Женщины, – непонимающе сказал Сергей.

– Это слишком общо. Тебе надо сузить возрастные рамки. Есть девушки – лет до двадцати, сейчас границы раздвинулись до тридцати. Есть женщины – лет до пятидесяти. А этих, которым от пятидесяти до семидесяти, даже до восьмидесяти, – как назвать, чтобы был понятен возраст, и при этом одним словом, а не канцелярским оборотом «пожилая женщина»?

– Бабушки. Чего тут думать.

– У половины из них нет внуков, – возразил Макар, кивнув на уходящих женщин. – Без внуков нещитово. Еще варианты?

– Старухи, – с некоторым сомнением предложил Сергей.

– В шестьдесят – старухи? – Макар развеселился. – В шестьдесят пять? Твоя собственная тетушка старухой не была и в семьдесят.

– Ну, тогда пенсионерки.

– «В комнату вошла пенсионерка в кепке и темных очках», – с выражением сказал Илюшин.

Как по заказу, в эту минуту из аудитории действительно вышла полная тетка в кепке, очках и цветастой накидке. Она прошествовала мимо сыщиков и вдруг подмигнула Макару, уронив «Привет, мальчики».

Илюшин, прохвост, немедленно встал и сделал вид, будто приподнимает несуществующую шляпу.

– Ты даже в морге будешь заигрывать с патологоанатомом, – процедил Сергей, провожая игривую даму взглядом.

– Я не попаду в морг. Мое мускулистое тело объедят акулы.

– …Только если я тебя утоплю в океанариуме… О, нашел! – Бабкин перебил сам себя. – Они – дамы!

– Ну, возможно… – В тоне Макара звучало сомнение. – Хотя «дама» предполагает определенный статус. Нельзя быть дамой в трико и кофте с катышками. Резюмируем: из женщин уже вышли, до старух еще не дошли, пенсионерка – насмешливо, бабушка – неточно… Вот и ходит по просторам России двадцать миллионов неназванных баб.