Колодец и бабочка

– Я запрещаю вам отходить от темы нашего занятия. Вы каждый раз говорите такие гадости, что, ей-богу, тошно вас слушать.

Кто-то на заднем ряду приглушенно ахнул. Наташа подумала, что Егор Петрович и в этом ограниченном пространстве ухитрится сманеврировать и изобрести какую-нибудь мерзость, но Выходцев вскочил.

– Как вы смеете?! Мне, человеку уважаемому! Пожилому! Плевок в лицо!.. Я вам в отцы гожусь! – Он клокотал, содрогался и брызгал слюной.

– Нет, в отцы вы мне категорически не годитесь, даже не предлагайте, – отказалась Наташа. – Я бы вас лишила родительских прав. Сядьте, Егор Петрович, вы отвлекаете всю группу.

– Я тебя сейчас отвлеку, – пообещал Выходцев. – Я тебя сейчас так отвлеку! Это тебе так просто не сойдет, за хамство и вседозволенность я привык бить с оттяжечкой, твое счастье, что ты женщина, а с мужчиной я бы разобрался по-своему, по-мужски… Найдется на вас, нахалок, управа…

Остервенело бормоча, он выбрался из-за стола («Точно клоп из-под коры», – подумала Наташа) и вылетел из кабинета. Дребезжащий его голос пронесся по коридору, словно кто-то нес сломанный будильник, и затих на лестнице.

Рванул прямиком к директору, поняла Наташа. Повезло ему, как раз все в сборе.

– Дорогие мои, – с чувством сказала она, впервые назвав своих дам дорогими и не заметив этого. – Простите, я вас оставлю ненадолго. Вы можете пока ознакомиться с картинами.

Придвинув на край стола альбом с репродукциями, Наташа вышла.

Она неторопливо спустилась по лестнице. Дверь в кабинет директора была открыта настежь, изнутри доносилось яростное повизгивание Выходцева. «И ведь нашлась женщина, которая замуж за него вышла, – озадаченно подумала Наташа. – Если он, конечно, не наврал про жену».

Она была на удивление спокойна. Жаль будет потерять эту работу, но она что-нибудь придумает. В конце концов, продаст машину, на первое время хватит.

– …Выставили, как школьного хулигана! – захлебывался Выходцев. – Это, я извиняюсь, делается с вашего одобрения? Хочу напомнить, что вы трудитесь не для собственного блага, а на пользу нам, пенсионерам! Мы свой долг родине уже отдали, отслужили, так сказать, ранены были на трудовых фронтах, фигурально выражаясь, с инфарктами отлежали, с инсультами, и теперь страна платит нам благодарностью. А ваша сотрудница плюет мне в лицо, откровенно, нагло, не стесняясь ничьего присутствия… Ох… Что-то сердце…

Наташа вошла в кабинет и встала в дверях. Выходцев тотчас забыл про сердечный приступ и принялся тыкать в нее пальцем, напирая на то, что наглость написана у Наташи на толстой морде.

Она оценила диспозицию. За столом сидела Галина Филипповна, директор «Атланта», чрезвычайно монументальная в своем черном пиджаке с широкими плечами, и качала головой в такт жалобам Егора Петровича. У торца стола притулилась, словно писарь при царе, Коростылева. Елена Викторовна в такт жалобам Егора Петровича сокрушенно кивала головой. Выглядело это настолько слаженно, как если бы обе дамы долго репетировали этот изящный рассинхрон, которым невольно дирижировал Выходцев.

Тот поперхнулся и закашлялся. Воспользовавшись паузой, Наташа шагнула вперед и сказала:

– Галина Филипповна, на протяжении нескольких месяцев Егор Петрович портит атмосферу в моей группе. Его высказывания неэтичны и часто оскорбительны. Я как преподаватель больше не допущу его на свои занятия.

– Это мы еще поглядим, кто кого не допустит! – завизжал Выходцев. – Дадут вам, дамочка, пинка, и полетите прямо с этой лесенки…

Галина Филипповна поморщилась.

– Что за риторика… А вы, Наталья Леонидовна, чрезмерно категоричны…

– В моей группе Егор Петрович больше заниматься не будет, – повторила Наташа.

Коростылева только и ждала подходящего момента:

– Это не вам, милая моя, решать!

– Вряд ли вы сможете силой заставить меня вести уроки, – вежливо сказала Наташа. – По доброй воле я не стану этого делать.

– Тогда ваша квалификация как преподавателя под большим вопросом! Как и пребывание в стенах нашего учреждения!

– Елена Викторовна! – урезонила Коростылеву директор.

– Если моя квалификация под вопросом, я готова написать заявление прямо сейчас, – доброжелательно сказала Наташа, глядя на Галину Филипповну.

Разговор с частными сыщиками как будто подтолкнул ее в спину с трамплина, и на инерции этого тычка она летела до сих пор. Уверенность в том, что она найдет работу, и в том, что правда на ее стороне, придавала ее словам должный вес. Наташа должна была волноваться, всего несколько дней назад она переживала бы до слез во время этого разговора, но за прошедшую неделю многое случилось. Она не стала в очередной раз жертвой своего бывшего мужа; она самостоятельно отыскала мошенницу, обчистившую Федосееву; и даже сыщики восхитились ее действиями. При женщине, которую похвалил сам Макар Илюшин, никто не смел вести себя так, как Выходцев, никто не смел портить ее занятия, и незримая корона на Наташиной голове заставляла ее держать спину прямой, а подбородок высоко поднятым.

Повисла пауза. Ни Коростылева, ни директор не ожидали от нее этого шага.

– Шантажистка! – желчно выкрикнул Егор Петрович.

За дверью раздался шум. Он нарастал, уже были различимы отдельные голоса, и в кабинет ввалились женщины. Они говорили все сразу, они шумели и громогласно взывали к справедливости.

– Мы выражаем коллективный протест! – Лидия Васильевна, раскрасневшаяся, взлохмаченная, рубила воздух ребром ладони. – Этот господин, – она ткнула в оторопевшего Выходцева, – систематически, я подчеркиваю, систематически…

– …Да! Систематически!.. – взвинченный контрапункт Риммы Чижовой.

– …Проявлял грубость и неуважение к окружающим!

– Бил жену! – пискнула Зиночка.

– …Систематически!

– Оскорбительно отзывался о наших достижениях…

– …Систематически!

– Мизогиния! Мизогиния! – с нервозностью человека, только что выучившего новое слово и не уверенного в правильности произношения, басила Коляда.

– Если к нашему мнению не прислушаются, мы будем писать коллективную жалобу в отдел культуры муниципалитета! – известила Костецкая. Ноздри ее трепетали, усы гневно пушились. – Мы не позволим, чтобы заслуженный сотрудник стал жертвой происков и инсинуаций!

Наташа, повышенная до заслуженного сотрудника, взглянула на Коростылеву и с мстительным удовлетворением отметила, что слова «коллективная жалоба» заставили ту помрачнеть. Скандал, распространившийся за пределы «Атланта», никому не был выгоден, а из выступления Костецкой становилось ясно, что она не беззащитная креветка в море административных склок, а квалифицированная мурена.

Выходцев из борца за свободу от самодурственного гнета на глазах превращался в проблему.

Егор Петрович еще не успел понять, что расклад изменился не в его пользу.