Колодец странствий

«Он почувствовал, — думала она. — Боже, что мне делать?»

Дебора прижалась к нему. Он ощутил тепло ее щеки. По спине пробежали мурашки. Малкольм почувствовал, как его щека намокла и слегка отстранился. Дебора плакала. Он стал целовать ее щеки, ощущая вкус ее слез на губах, чуточку соленых и горячих. Или это горели щеки его любимой, он не знал. Он хотел, чтобы она перестала плакать, и осушал каждую слезинку губами.

— Я люблю тебя, — прошептал он, продолжая целовать ее щеки.

Плечи Деборы подрагивали. Она обняла его крепко, затем освободилась из его объятий и побежала прочь. Малкольм стоял, не понимая, что происходит. Он вышел из оцепенения и побежал за ней.

— Постой! Я что-то сказал не то! — кричал он ей вслед.

— Уйди прочь! Я не люблю тебя.

«Вот это ход конем», — подумал он, спотыкаясь и падая.

Малкольм поднялся и прокричал:

— Что я сделал!?

— Отстань!

Дебора не старалась убежать. Он догнал ее и, обхватив сзади, поднял над землей.

— Пусти медведь!

Малкольм поставил ее на землю, но не отпускал. Они стояли лицом к океану, к набегающим волнам. Он зарылся лицом в ее растрепанные волосы, ощущая, как что-то сжимает его горло.

— Что происходит? — спросил он.

— Я уезжаю, — ответила она.

— Ну и что? Ты вернешься.

— Нет. Мы уезжаем, и я не знаю, когда вернемся.

— Ты можешь жить в школе.

— Отец этого не хочет.

Она повернулась к нему лицом. Они долго смотрели друг другу в глаза.

— Я буду приезжать к тебе.

— В Японию?

— Это сложнее, — горько улыбнулся Малкольм.

Он не верил, думал она шутит, может быть, проверяет его. Он не давал повода усомниться в его любви. Едва заметная, печальная улыбка скользнула по лицу девочки.

— Это не страшно. Есть же Интернет, есть почта, — сказал Малкольм.

— Конечно, — прошептала она.

Они оба понимали, что сказке пришел конец, но надеялись, что это не так. Слезы на ее глазах уже почти высохли, она достала платок. Малкольм остановил ее.

— Не надо. Глаза будут красными, — проговорил он. — Закрой их.

Девочка закрыла глаза. Малкольм осторожно стал целовать ее, собирая губами редкие слезинки. Он целовал свою любовь и шептал ей слова:

«Последние капли росы, Соберу я губами любя, Чтоб сладкими были они, Когда разбужу я тебя …».

«…Поцелуем своим», — закончила за него Дебора.

Малкольм продолжал целовать ее щеки, кончик носа, краешек губ. Он прижался губами к ее губам и ощутил легкий вкус клубники и слез. На мгновение их губы слились. Он отстранился и посмотрел на нее.

— Мы что-нибудь пидумаем, — прошептал он.

Слезы потекли по ее щекам с новой силой. Она обвила его шею руками, притянула к себе и поцеловала, долгим, сладко — горьким, нежным поцелуем. Их дыхание слилось воедино. Время остановилось. Вокруг никого, кроме них. Тишина и биение их сердец.

Они расстались засветло. Дебора сказала, что ей нужно собраться к отъезду.

Утром следующего дня за Деборой приехали родители. Малкольм наблюдал за сборами издалека. Она его видела, но не подала знака. Он спокойно стоял в тени дерева. Вещи уложили в багажник. Девочка о чем-то поговорила с матерью и старшей сестрой. Её мать скрылась в машине, а сестра осталась стоять. Дебора пошла в сторону Малкольма. Он медленно вышел из тени ей на встречу и протянул свернутой лист бумаги.

— Здесь…

Она жестом остановила его. Коснулась ладонями его щек и быстро поцеловала. Он ощутил, как горячи ее губы. Голова закружилась, он хотел обнять ее, но руки не слушались. Дебора отстранилась и отвела взгляд.

— Лучше сломать все сразу, чем наблюдать, как что-то дорогое твоему сердцу медленно рушится, и ты ничего не можешь с этим сделать. Не пиши мне, — проговорила она. — Прощай, Малкольм.

Он стоял, словно его огрели по голове.

Порыв ветра вырвал листок из рук мальчика, и закружил, поднимая все выше и выше, превращая его в одинокую белую птицу. Малкольм молча смотрел, как Дебора уходит. Он не видел, что по ее щекам текут слезы. Она ускорила шаг и побежала к машине. Девочка не обернулась, когда закрывала дверь.

Малкольм еще долго стоял и смотрел в ту сторону, куда уехала машина. Он пришел в себя, когда порыв ветра бросил ему под ноги письмо, которое он хотел отдать Деборе. Мальчик поднял его и скомкал. Пальцы рук его побелели, сжатые в кулак. Он резко развернулся и кинул плотный комок в дерево, под тенью которого недавно стоял. Кора дерева прогнулась и треснула, щепки разлетелись в стороны. Комок погрузился в мякоть дерева на несколько дюймов. Мальчик не обратил на происшествие никакого внимания. Он вышел с территории школы и пошел в город.

В голове крутились вопросы, на которые он не мог найти ответов. Он погружался в воспоминания, еще вчера все вокруг цвело и дышало радостью, теперь мир стал черно — белым. Знакомые места вместо радости причиняли боль; улицы по которым они гуляли, кафе в которых они ели мороженое. Запахи этих мест стали плоскими и вызывали тошноту. Звуки резали слух, хотелось зажать уши и бежать, бежать прочь и Малкольм побежал, не разбирая дороги. Встречные прохожие шарахались в стороны.

* * *

Он не помнил, как попал в этот переулок.

Незнакомая обстановка вывела его из того кошмара, в котором он утопал минуту назад. Он стоял в темном переулке. Все здесь выглядело не так. Ему даже показалось, что он находится в другом городе. Впереди полумрак. Тусклый свет в паре окон. Малкольм оглянулся, где-то в начале переулка он увидел яркий свет и услышал музыку. Мальчик уже собирался повернуться и уйти отсюда, когда от стены перед ним отделилась темная фигура.

Перед ним возник долговязый юноша. На нем, словно на сломанном манекене, кое-как сидели джинсы, потрепанные кроссовки и затертая джинсовая жилетка. Его черные немытые волосы походили на заросли репейника. Бледное лицо с красными прожилками на щеках создавали ощущение плохо наложенного грима. В одном ухе мрачно поблескивала сережка в виде перевернутого креста. Глаза прятались за темными очками.

«Очки, что он только в них видит?» — подумал Малкольм.

— Все вижу, паря, — проговорил он. — Заблудился?

— Как не во время, — услышал Малкольм за спиной голос.

Мальчик обернулся.

От противоположной стены отделилась фигура другого парня, приземистого, с широкими плечами. Таких называют: «бычок» или «крепыш». На его когда-то белой футболке красовался мертвец, восстающий из могилы. Надпись под картинкой гласила: «Кладбищенские упыри». Кожаные брюки покрывали остроносые клепки и неровные разрезы. На шее поблескивала цепь. Лысину покрывала татуировка. Казалось, что рисованные механизмы жили в голове странного урода. Остроносые сапоги с подковами неприятно шкрябали по мостовой. Глаза его смотрели, словно черные дыры.