Колодец забытых желаний

Она долго возилась, и Олег Петрович ей не мешал, смотрел в окно, и наконец, угомонившись. Вероника снова начала было рассказывать, как ему благодарна за все, что он для них сделал, и что они без него совсем, совсем пропали бы, а он все молчал.

Вероника выдохлась и замолчала.

В его присутствии она чувствовала себя ужасно — пятнадцатилетней нескладной девчонкой, а не женщиной за сорок, имеющей сына-жулика!..

— Все это превосходно, — сказал наконец Олег Петрович. — Просто превосходно!

— Что… превосходно?

— Все, что вы говорите, не может меня не радовать. Я просто счастлив, что мои старания так успешно завершились. Впрочем, еще не до конца. Я до сих пор не знаю, кто и за что убил Василия Дмитриевича, куда девалась шкатулка и где мне ее искать.

— Вы думаете, что шкатулка у Федора?

— У Федора ее нет. Скорее всего, она у того, кто убил старика.

— Вы думаете, что его убили из-за этой шкатулки?

— Скорее из-за того, что было в шкатулке. Собственно говоря, ваша помощь нужна мне как раз для того, чтобы разобраться, что именно там было.

Вероника удивилась:

— Вы не знаете, что там было?!

— Знаю. Я хочу вам показать, потому что ваш сын сказал мне, что вы работаете в отделе русской иконописи.

Вероника смотрела на него во все глаза.

— Ну да. Работаю. Но какое отношение шкатулка имеет к русской иконописи?!

— Вот именно поэтому я и хотел, чтобы вы все увидели своими глазами. Впрочем, мы уже приехали.

Машина въезжала на круглый дворик, засыпанный снегом, с фонарями и византийскими колоннами, поддерживающими портик.

— Я здесь живу, — буркнул Олег Петрович, увидев ее лицо. — Только в обморок не падайте! У меня мало времени, и хотелось бы, чтобы вы все время находились в сознании.

— Что?.. — переспросила Вероника.

Нет, конечно, все смотрели сериалы и еще программу на НТВ про ремонт — там время от времени показывали то французских графов, то английских герцогов, которые жили именно в таких местах. Программа программой, однако Вероника была совершенно уверена, что никаких таких мест на самом деле не существует и существовать не может, и людей, которые жили бы в таких домах, тоже не существует, и все это выдумки тех, кто снимает кино и сюжеты про ремонт.

Ну, трудно нормальному человеку вообразить, что можно жить… в Лувре! Почти невозможно.

Вернее, совсем невозможно.

Вероника старалась не смотреть по сторонам и на свое отражение в многочисленных зеркалах не смотрела тоже, ибо отражение это самой своей сутью оскорбляло окружающую роскошь и благолепие! И что-то вроде классовой ненависти вдруг кольнуло ее, и пришлось даже напомнить себе, что этот человек — не угнетатель бедных и несчастных, а спаситель ее сына и она ему «век должна быть обязана»!

В квартире она долго снимала сапоги. Маялась от сознания собственной неполноценности и одергивала голубенький свитерок, который слишком ее обтягивал — все складки в ненужных местах неприлично вылезали из него в разные стороны. И причесаться ей хотелось, и губы подмазать розовой помадкой — наверное, поживее бы выглядела, если бы причесалась и подмазала!

А потом она вдруг обиделась. Зачем она так старается? Зачем натягивает свитерок? И какая разница этому человеку, напомажены у нее губы или нет?! Может, она хочет на него впечатление произвести?! Показаться лучше, чем она есть на самом деле?!

Даже если она станет лучше в миллион раз, ему-то какая разница?! Им, живущим в Луврах, простые смертные ни к чему! И как простые смертные ничего не знают о богах, так и боги вряд ли догадываются о том, что простые смертные в принципе существуют в природе.

— Вероника Павловна, где вы застряли?

— Проходите, проходите, — сказал из-за ее спины водитель Гена. — Во-он туда, прямо, а потом налево заворачивайте! Там кабинет.

Вероника пошла прямо, а потом завернула налево и еще какое-то время шла, старательно не глядя по сторонам, и наконец дошла до единственной распахнутой настежь двери. Олег Петрович стоял посреди огромного, но тем не менее уютного пространства. Громадных размеров стол на львиных лапах царил посередине этого пространства, и вокруг были книги, море книг, от пола до потолка, и деревянная стремянка с латунными ручками, и какие-то портреты, и еще, кажется, бюро, и еще что-то, как раз в духе Лувра — почему-то Вероника зациклилась на Лувре.

— Вот что я хотел вам показать.

Небольшая икона лежала на столе, и, повинуясь знаку Олега Петровича, Вероника подошла и посмотрела.

— Преподобный Серафим Саровский, — тут же сказала она. — Но я не знаю этого списка.

— Я знаю, что Саровский, — ответил Олег Петрович. — А больше ничего не знаю. Может, вы посмотрите получше?..

Моментально позабыв о том, что должна одергивать свитер, который выставлял ее в невыгодном свете, о ненакрашенных губах, о волосах, которые ей все хотелось причесать, о Лувре, Вероника подошла и взяла икону в руки.

От нее как будто шли тепло и свет.

Вероника взяла ее в руки и взглянула на доску. Потом перевернула и посмотрела с другой стороны.

— Откуда у вас эта икона?

— Из шкатулки.

— Выходит, шкатулка у вас?!

— Василий Дмитриевич показал мне икону, и почему-то мне очень не хотелось ее оставлять у него. Я попросил, чтобы он мне ее отдал на какое-то время. Ну, чтоб я мог показать специалистам. Мы договорились, что я верну икону через несколько дней. И потом его убили.

— Убили, — повторила Вероника.

Старец смотрел на нее с иконы внимательно и серьезно. Вероника тоже посмотрела на него внимательно и серьезно.

— До наших дней прижизненные изображения не дошли, — сказала Вероника. — По крайней мере, так считается! Он не часто соглашался на то, чтобы его рисовали. Есть даже знаменитая фраза: «Кто я, убогий, чтобы писать с меня вид мой? Изображают лики Божий и святых, а мы — люди, а люди-то грешные!» Все позднейшие портреты написаны по памяти. Купцу Миленину из Курска преподобный сам подарил свой портрет и еще фрейлине Поликарповой, она была его духовной дочерью, но где эти изображения — никто не знает.

Вероника еще посмотрела, даже отошла в сторону с иконой в руках. Олег наблюдал за ней.

— Работа явно не новая, — наконец сказала Вероника. — Я не знаю. Нужна экспертиза, а так… трудно сказать.

— Но это может быть прижизненным портретом?

— Да говорю же вам, что их не сохранилось! — Вероника рассердилась. — По крайней мере, о них ничего не известно, и никто никогда их не находил! Понимаете?! Никто и никогда! Как икона могла попасть в шкатулку?! Кто мог туда ее положить?