Колокол по Хэму

Труп ничего не сказал. Дождь почти прекратился, но мелкие капли продолжали падать на его запрокинутое лицо.

Я заглушил двигатель и осмотрел „Крис-Крафт“ в поисках повреждений. В пятидесятигаллоновой бочке было три отверстия, и повсюду расплескалось горючее. Я недовольно покачал головой. Только по чистой случайности топливо не воспламенилось от пуль или разогретой машины, установленной чуть впереди кормовой рубки. На катере был маленький шкафчик, я обыскал его и нашел там ветошь, небольшое ведро и рулончик липкой ленты. Я, как мог, залепил ею пробоины, перекатил бочку отверстиями вверх и вновь закрепил ее на месте.

Потом я вытер тряпками горючее и выбросил их за борт. Сняв с трупа рубашку, я как можно тщательнее собрал ею остатки разбрызганного топлива и, зачерпывая ведром морскую воду, несколько раз окатил палубу и сиденья, пока запах солярки не ослаб. Я осмотрел днище, решил, что туда просочилось совсем немного топлива и его пары не представляют опасности.

Лотом я включил маленькую помпу, чтобы откачать горючее.

Катер не взорвался.

„Быстрее! – торопило меня подсознание. – Может быть, Хемингуэй ранен и умирает“. Но если бы я взлетел с катером на воздух в сотне ярдов от „Пилар“, это вряд ли помогло бы ему.

Когда днище было осушено и остатки топлива испарились, я перебрался на нос, протащил труп через машинное отделение и уложил его на палубу в кормовой рубке под бочкой.

Потом я отмыл от крови палубу носовой рубки.

Пустившись в обратный путь, я следил за „Пилар“ в двенадцатикратный бинокль, по-прежнему не замечая там никакого движения. С другой стороны, его не было и перед тем, как майор Дауфельдт попытался прорваться к морю.

Я свернул к западу и медленно подплыл к корме яхты Хемингуэя с „магнумом“ в руке, старательно держась подальше от илистого берега и песчаных отмелей. Отсюда я мог заглянуть в рубку и темный вход в носовые каюты. Ничего Приблизившись на шесть метров и вытянувшись во весь рост, я увидел палубу каюты почти до кормовой банки.

Там лицом вниз лежало тело. Я увидел шорты, раскинутые ноги, массивный торс в свитере с обрезанными рукавами, бычью шею, короткие волосы и бороду. Это был Хемингуэй.

Его затылок и виски были покрыты кровью. Волны покачивали „Пилар“ из стороны в сторону, и тягучая жидкость лениво переливалась Казалось, Хемингуэй не дышит.

– Проклятие, – прошептал я „Крис-Крафт“ подплыл к правому борту „Пилар“ и уткнулся в него. Из носового отсека не слышалось ни звука. Боковое стекло слева от штурвала было разбито. Должно быть, когда раздался выстрел, Хемингуэй управлял яхтой. Но ведь кто-то должен был бросить кормовой якорь!

Колумбия, он же Дауфельдт, застрелил писателя с берега, расположившись неподалеку от пирса, потом приплыл сюда на „Лорейн“ и поставил „Пилар“ на якорь А может быть, и нет. Я привязал катер к крюку на правом борту у кормы, там, где прежде стоял „Лорейн“, и, когда волны одновременно подбросили оба судна, перепрыгнул на борт яхты, держа в правой руке „магнум“, в левой – гранату и следя за трапом носового отсека и люком ходовой рубки над разбитым стеклом. Тишина и спокойствие. Я слышал только плеск волн.

Наконец я отважился посмотреть на Хемингуэя. Было много крови, и по меньшей мере в одном месте с его черепа была содрана кожа – чуть выше и позади уха. Колыхание яхты мешало мне определить, дышит ли он. Кровь с его головы натекла на ухо, пострадавшее от моего кулака. При воспоминании о нашей драке меня вновь охватил стыд.

Я повернулся к спуску в каюту, и в тот же миг из люка показалось дуло револьвера. Я вскинул „магнум“, но слишком поздно Раздались три коротких резких выстрела, я почувствовал два сильных удара в грудь Я завертелся волчком, пытаясь удержать „магнум“. Послышался еще один хлесткий звук, и в моем левом боку что-то взорвалось.

Я выронил пистолет и гранату, упал на кормовую банку и перевалился через задний борт, срезанный ниже обычного по заказу Хемингуэя, чтобы было легче втаскивать крупную рыбу.

Упав в воду, я услышал отдаленный всплеск. В моих глазах потемнело – то ли из-за того, что меня покинуло сознание, то ли потому, что я окунулся в черную жижу и пошел к илистому дну.

Глава 29

– Будь ты проклят, Лукас, не вздумай умереть!

Кто-то бил меня по лицу. Бил крепко. Боль от ударов не шла ни в какое сравнение с чувством, будто бы в моей груди и правой руке шевелятся горячие сверла, и казалась совершенным пустяком на фоне мучительного жжения в левом боку, однако пощечины удерживали меня от падения в уютную темноту воды и смерти. Я собрался с силами и открыл глаза.

Дельгадо с улыбкой отодвинулся от меня и сел.

– Вот и славно, – сказал он. – Ты можешь умереть в любую минуту, но прежде я хотел бы получить ответы на пару вопросов. – Он сидел на складном стульчике без спинки, установленном в центре рубки „Пилар“. Тело Хемингуэя все еще лежало на палубе слева от нас, уткнувшись лицом в лужу крови.

К этому времени лужа растеклась еще шире. На Дельгадо были грязные белые брюки, матросские туфли и его обычная майка. У него были загорелые мускулистые плечи. Он держал в руке спортивный шестимиллиметрвый револьвер Хемингуэя и постукивал его стволом по своему колену. Я приподнял голову и сосредоточил на нем взгляд.

Я качнулся к нему, стараясь схватить его, прежде чем он поднял пистолет. Меня охватила боль, голова закружилась, в глазах все расплылось. Мои руки были скованы за спиной, металл впивался в кожу запястий. Я понял, что сижу на банке вдоль правого борта рубки, и Дельгадо приковал меня к короткому отрезку декоративного бронзового поручня под планширом. Вода пропитала мою одежду и хлюпала в обуви. Я взирал на стекавшие с меня струи с тупым интересом, который не обострился и тогда, когда я заметил, что они в основном состоят из алой жидкости. Я буквально истекал кровью. Вероятно, Дельгадо выудил меня из воды и привел в чувство сразу после стрельбы.

Он вновь ударил меня, на сей раз дулом пистолета в висок.

Я старался сфокусировать взгляд, не обращая внимания на то, что он говорит.

—..документы, Лукас? Документы Абвера? Скажи мне, где они, и я оставлю тебя в покое, обещаю.

Я попытался заговорить. Должно быть, при падении я ударился лицом о корму, потому что мои губы были рассечены и вспухли. Либо Дельгадо трудился надо мной дольше, чем я полагал.

—..в… бухте… – с трудом выдавил я. – Они… у Дауфельдта.

Дельгадо усмехнулся.

– Нет, Лукас, документы не у Дауфельдта. Дауфельдт – это я. Я вытащил тебя из воды только потому, что мне потребовались вот эти бумажки. – Он вытащил из кармана брюк промокшее эсэсовское удостоверение и письмо. – А теперь мне нужны документы Абвера. Где их прячет Хемингуэй?

Я покачал головой. От этого движения по моей правой руке и левом боку разлилась боль и перед глазами вновь заплясали черные точки.

– В бухте… и на берегу. Там… где разбился „Лорейн“.

Дельгадо ударил меня ладонью.