Колокол по Хэму

– Однако, в согласии с международным законодательством, территорией США на кубинской земле являются только посольство Америки, а также военные базы Гуантанамо и Камагуэй, – спокойно возразил лейтенант.

– Чушь, – по-английски заявил Хемингуэй и вновь перешел на испанский:

– Я гражданин Соединенных Штатов. Это мой дом, моя собственность. Он находится под защитой законов США.

– Однако, сеньор, в данном случае суверенитет Кубы…

– Плевать мне на суверенитет Кубы, – отрезал Хемингуэй. Он внимательно смотрел в глаза Мальдонадо, словно верил в древнее правило дуэлянтов, будто бы глаза соперника выдают его намерение выхватить оружие.

Его последнее заявление рассердило трех полицейских.

Их руки метнулись к кобурам, висевшим на поясах. Мне стало любопытно, собирается ли Хемингуэй следить и за их глазами тоже. Сам я не отрываясь смотрел на правую ладонь Мальдонадо, лежавшую на ремне рядом с пистолетом.

Лейтенант улыбнулся. У него были крупные безупречные зубы.

– Я понимаю, что вы взволнованы, сеньор Хемингуэй.

Мы не хотели вас оскорбить, но наш долг…

– Тем не менее я оскорблен, лейтенант. Этот дом – американская собственность, и, вторгшись в него без разрешения, вы тем самым нарушили бы границы США, в то время, когда моя страна находится в состоянии войны.

Мальдонадо поднял правую руку и потер свой длинный подбородок, словно пытаясь найти способ вразумить „gringo“.

– Но если бы все иностранцы, проживающие на Кубе, объявили свои дома территорией их государств, сеньор, то…

– Я говорю только о себе, – бросил Хемингуэй. – Я американский гражданин, участвую в осуществлении военных мероприятий, непосредственно возглавляемых послом США Спруиллом Браденом, полковником морской пехоты США Хейном Бойденом и руководителем военно-морской разведки США в Южной Америке полковником Джоном Томасоном-младшим. Незаконное проникновение в мой дом будет считаться актом войны.

Казалось, лейтенант не знает, как ему быть с этой высокопарной демагогией. Трое его спутников держали руки на пистолетах и смотрели на своего рослого предводителя, ожидая знака.

– Я сознаю, что сейчас непростые времена, сеньор Хемингуэй, и хотя наше право осмотреть ваш дом в поисках подозреваемой в убийстве неоспоримо, – заговорил Мальдонадо, – мы не желаем нарушать ваш покой и оскорблять чувства столь знаменитого гостя и друга Республики Куба. Мы готовы с пониманием отнестись к требованию о неприкосновенности вашего жилища, если вы дадите слово, что там нет разыскиваемой женщины, и ограничим свой осмотр прилегающими участками и дворовыми постройками.

Трое полицейских с изумлением внимали потоку английских слов из уст своего начальника.

– Я могу обещать только то, что, ступив на мою землю, вы и ваши люди будете расстреляны как нарушители частных владений, – сказал Хемингуэй, смерив Мальдонадо взглядом.

Несколько мгновений они не мигая смотрели друг на Друга.

Лейтенант чуть заметно кивнул.

– Очень хорошо, сеньор. Мы уважаем ваши чувства и понимаем ваше стремление к уединению в эти тревожные времена. Если вы что-либо узнаете о женщине, которую мы ищем, либо увидите ее, свяжитесь со мной по…

– Прощайте, джентльмены, – сказал Хемингуэй, только теперь перейдя на английский, и шагнул вперед, готовясь захлопнуть дверь перед носом у незваных гостей.

Мальдонадо улыбнулся, отступил, кивком позвал спутников за собой и двинулся к зеленому „Шевроле“, стоявшему на подъездной дорожке.

Хемингуэй закрыл дверь и подошел к окну убедиться, что они уехали. Я хотел сказать что-нибудь шутливое и разрядить обстановку, но, заметив бледность его лица и сжатые кулаки, передумал. Было совершенно очевидно, что, вздумай Мальдонадо переступить порог дома, Хемингуэй выхватил бы револьвер и открыл пальбу.

– Я уверен, что это он убил Сантьяго, – прошептал писатель.

Я промолчал.

– Я отправил Дикарку во флигель, – сказал Хемингуэй, в первый раз посмотрев на меня. – Спасибо, что пришел.

Я пожал плечами.

– Это у тебя пистолет торчит или ты так рад меня видеть? – спросил он.

Я распахнул полы пиджака и показал ему оружие, заткнутое за пояс.

– Вы не устаете меня удивлять, специальный агент Лукас– Хемингуэй подошел к столику с бутылками, стоявшему рядом с цветастым креслом, и смешал себе „Том Коллинз“. – Хотите выпить, специальный агент Лукас?

– Нет, спасибо, – ответил я. – Пойду скажу Марии, что они ушли.

Хемингуэй пригубил коктейль и посмотрел на картину, висевшую на ближней стене.

– Пожалуй, хватит так ее называть.

– Как?

– Дикаркой, – ответил Хемингуэй. – Девчонке угрожает реальная опасность. Ее действительно хотят убить.

Я кивнул и отправился в обход бассейна к флигелю.

Войдя в спальню, я окликнул Марию по имени, занес руку, чтобы постучать в ванную, подумал, отодвинулся в сторону от двери и постучал.

Девятимиллиметровая пуля пробила дверь на уровне лица, вошла в стену чуть выше кровати и, возможно, пробила одну из пальм, окружавших главную усадьбу.

– Черт побери, Мария! – рявкнул я.

– Ох, Хосе, Хосе! – воскликнула проститутка. Распахнув дверь, она бросилась мне в объятия.

Я вырвал у нее „люгер“ и успел поставить его на предохранитель, прежде чем Мария упала мне на грудь. Я едва подавил желание закатить ей оплеуху. Одно дело – погибнуть в дурацкой перестрелке с болванами из Кубинской национальной полиции и совсем другое – быть застреленным по ошибке кубинской шлюхой. Я не мог сказать, какое из этих событий больше повеселило бы моих бывших приятелей по Бюро.

Я втолковал Марии, как Хемингуэй отделался от полицейских, что Бешеный жеребец и его придурки ушли, и, возможно, навсегда. Мария продолжала истерично рыдать.

– Нет, Хосе, нет! – кричала она, превращая мою рубашку в мокрую тряпку. – Они вернутся. Они опять придут сюда.

Они придут за мной. Завтра ты, сеньор Хемингуэй, его дети, вонючие матросы и все остальные уйдете на яхте сеньора Хемингуэя, и здесь некому будет присмотреть за мной, кроме сумасшедшего повара Рамона и шофера Хуана, который терпеть меня не может, но хочет затащить в постель, и тогда Бешеный жеребец вернется, и они изнасилуют меня и убьют за то, что сделала не я, а сам Бешеный жеребец, и потом вы вернетесь, и я уже не буду ждать тебя в доме, как каждый вечер, и тогда вы спросите – где Мария? А Мария уже будет мертвая и холодная, и…

– Мария, – негромко произнес я, сжимая ее руки. – Мария, дорогая. Будь добра, заткни свою пасть.

Она ошарашенно посмотрела на меня.

– Я поговорю с сеньором Хемингуэем, – пообещал я. – Он возьмет тебя на яхту вместе с нами.

– Ах, Хосе! – воскликнула проститутка и обняла меня так крепко, что мои многострадальные ребра едва не хрустнули.

* * *

Вторая половина дня была наполнена хлопотами и наставлениями. Хемингуэй пригласил Марию пообедать в главном доме, и юная шлюха, отчаянно зардевшись, приняла его приглашение и побежала в „Первый сорт“ за своим лучшим платьем. Она страшно разволновалась, когда я сказал, что не буду обедать с ними – Хемингуэй меня не пригласил, – но обрадовалась, когда я добавил, что упакую ее вещи в рюкзак вместе со своими. Прежде чем отправиться на обед, Мария собрала свой скромный запас одежды, позаимствованной у Марты, расческу, косметичку и запасные сандалии. Когда она ушла, я аккуратно уложил их и заглянул в небольшую коробку, в которой она хранила свои пожитки. Ничего ценного там не оставалось.